ОСТАВЬТЕ ЧЕЛОВЕКУ ВЕРУ В ВЕЧНОСТЬ, И ОБЛАГОРОДИТСЯ ДУША ЕГО. И в короткой, суетной, мучительной, но такой счастливой жизни этой от многого ненужного, грязного, подлого и безнравственного убережет его эта ВЕРА. ХРАМ ИСТИНЫ должен быть виден на горизонте. Одним суждено дойти до него, другим нет, но виден он должен быть всем.
…И стояла великая тишина.
И молча смотрели хау, как, шатаясь, держась за горло обеими руками, уходит по Дороге синего лишайника косматый Мург.
„ИДИ, ИДИ, ИДИ… УСНИ, УСНИ“, — пели невидимые голоса. И все слышали это пение. И мудрые, сорокапятилетние старейшины народа хау не испытывали страха, впервые увидев, как после Большого Покоя встал и пошел хай.
И все сели. Тихо и торжественно. И никто не сводил с НЕГО глаз, потому что ВСЕ ПОВЕРИЛИ. Поверили, что должно что-то измениться в этой трудной, окаянной жизни. И даже великан Дьял что-то понял своей безмозглой башкой. Открыв рот, смотрел на странного Красивого, впервые в жизни увидев не еду, а нечто иное, на что смотреть было, приятно, тревожно и интересно.
Смагин поднял руку. Он сделал это непроизвольно, но получилось хорошо. Весь народ хау знал, что этот жест означает „ВНИМАНИЕ“. Только Иу чуть-чуть нахмурился, но совсем немного. Он успел за эти минуты „обжить“ место на валуне, а только Вождю было дано право поднимать ТАК при всех руку. Но кивнул Иу, быстро зыркнув по сторонам, и сам обратился весь во внимание.
— Никто не даст вам избавленья. Вы не живете, народ хау. Вас нет, но вы должны быть. Все должны быть, потому что солнце одно! И Луна одна…
Ему было трудно говорить, они были детьми. А честно говоря, он и не знал, что НАДО ГОВОРИТЬ! То немногое, что ему удалось разузнать об этом народе у Иу и Сины, пары молчаливых и в страхе озирающихся на каждый шорох мутантов, не давало полного представления ни об образе жизни, ни о привычках, ни об отношениях между ними.
Но СВАЛКА была перед его глазами.
СВАЛКА и этот народ, выскребающий остатки белковой массы из баков разового пользования, что сбрасывают вертолеты Города где попало, везут чудовищные мусоровозы по загаженной Магистрали. Народ, поедающий тухлые, выброшенные консервы Города; из отходов фабрик по обработке овощей и тепличных фруктов, из этой мятой, гнилой и вонючей растительной массы готовящей себе питательные „салаты“… Народ, собирающий улиток, поедающий диких собак, пьющий смертельно опасную, насыщенную всеми элементами таблицы Менделеева воду Черной речки. Этот народ, он разве не имеет права на лучшую участь? И КТО ЛИШИЛ ЕГО ЭТОГО ПРАВА?
— Никто не даст вам избавленья, — твердо выговорил он. — Я поведу вас туда, где можно жить, вы слышите?
Они слушали его внимательно, кивая в тех местах, что были понятны. Многих слов они не знали, но, связывая воедино понятные слова, догадываясь и интуитивно заполняя „пробелы“, старейшины понимали, что он им говорит.
— Пусть это будет необжитая, глухая местность, но лишь бы там была земля… Ее можно копать, в нее можно сажать растения, за ней можно ухаживать, и она накормит.
— Завтра Иу проведет меня по всем вашим… — Смагин забыл слово, вопросительно глянул на Иу, тот поспешно подсказал — „Хи“! — Да, вашим хи, я посмотрю больных и детей. Иу сказал, что здесь хау не больше семи десятков, управимся быстро, потом пойдем к соседям. Больше за спиртом не ходить! Иу, эту жидкость, что ты пил позавчера… Луну назад, как ее… Веселый Покой — ее нельзя! Не пить. За ней не ходить!
Смагин сел у валуна, положил голову на подставленное колено. Дети. Самые настоящие дети, изгнанные отовсюду за то, что… Смагин вглядывался в лица. Ничего дикого он в них не находил.
Было трудно дышать. СВАЛКА ЕСТЬ СВАЛКА.
Он не слушал, что говорил своему народу, старейшинам новый Вождь.
Он вспомнил, как прошлой ночью, лежа в логове Иу, вдруг почувствовал ПРИСУТСТВИЕ ЧЕГО-ТО НЕОБЫЧАЙНОГО! ЭТО БЫЛО СОВСЕМ РЯДОМ, РУКОЙ ПОДАТЬ! ЧТО-ТО ОГРОМНОЕ, РАЗУМНОЕ И… ЗАГАДОЧНОЕ. НЕЧТО, ЧТО КАКИМ-ТО ОБРАЗОМ ЧУВСТВОВАЛО ЕГО ПРИСУТСТВИЕ. ОНО ВОРОЧАЛОСЬ ГДЕ-ТО ТУТ, НАДО БЫЛО ПРОЙТИ… Но в это время пришел Иу, сбил его с мысли, отвлек и ОБОРВАЛ НАЧАВШУЮ БЫЛО НАТЯГИВАТЬСЯ НЕКУЮ НИТЬ ОТ НЕЧТО ДО НЕГО.
И теперь… Смагин вслушивался в себя, пытался настроиться на некую ВОЛНУ, что билась где-то рядом, совсем рядом, рукой подать… Он повернул голову и УВИДЕЛ — ТАМ, ГДЕ, ПО РАССКАЗАМ ИУ И СИНЫ, НАХОДИЛАСЬ КЛОАКА, ТАМ, ОТТУДА, С ТОЙ СТОРОНЫ, В ТОМ МЕСТЕ ВОЗНИКАЛО СТРАННОЕ ЗАРЕВО. ОН ПРЯМО ВИДЕЛ ЭТИ СПОЛОХИ РОЗОВОГО, ФИОЛЕТОВОГО И МАЛИНОВОГО ЦВЕТОВ, ПОДНИМАЮЩИХСЯ НАД СВАЛКОЙ… ОТТУДА ШИРОКИМИ КОНЦЕНТРИЧЕСКИМИ КРУГАМИ ИСХОДИЛО НЕЧТО, ЧТО БЫЛО ЕМУ СРОДНИ, МАНИЛО, ЗВАЛО ЕГО, НАПОЛНЯЯ МОЗГ ТЕПЛОТОЙ И ПОНИМАНИЕМ.
— Иу! — позвал он тихонько.
Вождь сразу замолчал, оборвав себя на полуслове, повернул голову, вопросительно смотрел.
— Я пойду туда… — Смагин слабо махнул рукой 8 сторону КЛОАКИ.
— Тот, кого не звали, там КЛОАКА, ты умрешь один! Нельзя.
— Мне надо, — еще тише сказал Смагин, он чувствовал какую-то странную слабость, словно из него высасывали что-то, какую-то внутреннюю энергию. Он встал, побрел туда, где НАСТРОЕННЫЕ ГЛАЗА ЕГО ВИДЕЛИ ШИРОКИЕ, РАСШИРЯЮЩИЕСЯ, РАЗНОЦВЕТНЫЕ, КОНЦЕНТРИЧЕСКИЕ КРУГИ…
— Дьял!
Иу властно указал на Дьяла, тот встал.
— Иди с ним. Тот, кого не звали, не умрет, ты умрешь, если надо, а он нет, ты понял? Так сказал Совет и я.
— Он не умрет! — проревел Дьял и двинулся быстрым шагом за Смагиным, исподлобья посматривая по сторонам, готовый встретить любую опасность, умереть, но сохранить жизнь этому Странному Красивому. Впервые в жизни Дьял чувствовал к кому-то симпатию. Впервые в жизни он во что-то поверил. Если бы его спросили, ВО ЧТО? — он не ответил бы. Само чувство ВЕРЫ ему было неведомо, просто, переводя на язык хау, Дьял был готов идти за этим человеком куда угодно.
И все БЫЛО ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ. СЛОВНО ОН ПОВТОРЯЛСЯ В ЭТОЙ ЖИЗНИ. КОГДА-ТО ВСЕ ЭТО БЫЛО, ДАВНО-ДАВНО, ТЬМА ВЕКОВ ОТДЕЛЯЛА ЕГО ОТ ТОЙ ЖИЗНИ… НО ОН ОЩУЩАЛ, ЧТО ЭТО ПОВТОРЯЕТСЯ.
… Тяжело больная Земля прислушивалась к своему черному телу. Отравленная, испорченная кровь ее — реки, озера, моря и океаны — болела каждой жилочкой самого слабого течения, а мощные трансконтинентальные течения, омывающие изъеденные, изуродованные материки, кожу Земли, прямо выли от боли и судорог, пронизывающих их насквозь.
Шапки Северного и Южного полюсов стыли отмирающими суставами горных хребтов, как снаружи, так и под водой, суставами, убитыми линзами „озоновых дыр“ и невиданным холодом.
Парниковый эффект, вызванный переизбытком углекислого газа в атмосфере, не давал Земле вздохнуть, она астматически всхлипывала, вдыхая больше, чем выдыхая, как все астматики. Легкие ее напитались ядовитой слизью, бронхиальные пути — воздушные протоки — переполняли миллионы тонн посторонних газов. Сердце Земли билось глухо и тяжко, усталое сердце уставшего жить больного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});