Канун-наме отражала не мусульманские, а турецкие традиции государственности. Османская империя, как и другие мусульманские державы, традиционно управлялась согласно господствующему Корану, священному, или шариатскому, закону. Но по мере того как империя увеличивалась в размерах и становилась более сложной, возникла необходимость дополнить кораническое право государственным, расширив его положения и адаптируя их к меняющимся условиям. Мурад I положил начало этим изменениям, а Мурад II продолжил. Новое столетие, принесшее множество новых административных функций и проблем, сделало необходимой новую кодификацию Мехмеда II, которая в последующие века была расширена и, в свою очередь, заменена новыми сводами законов. Они включали постановления и распоряжения самого султана, которые он, согласно османской традиции, будучи падишахом, то есть сюзереном империи, имел абсолютное право принимать без вмешательства высших лиц исламского правового истеблишмента. Но за рамками положений этого государственного закона, известного как урфи, то есть дополнительный, султан продолжал придерживаться обязательных ограничений закона шариата, основанного на первичных исламских источниках – Коране, записанном слове Бога; Сунне, или мусульманском священном предании; и откровениях первых четырех великих халифов. Его имперские эдикты, или хатти-шерифы, считались второстепенными (нижестоящими), и любой важный политический акт султана предполагал предварительное одобрение фетвой (правовым мнением) главного муфтия, ведущего авторитета в области исламского права.
Канун-наме описывала также обычаи и формальности двора султана, которые в своей жесткой иерархичности, помпезности, роскоши и замысловатом церемониале во многом повторяли византийскую модель – особенно это касалось «порядка церемоний», заложенного в X веке Константином Порфирогенетом (Багрянородным). В первую очередь, речь шла об изъявлениях покорности, которых султан, как и византийские императоры, требовал от иностранных послов. Традиционный возглас приветствия султану напоминал приветствие базилевсу (василевсу). Этот титул имели византийские императоры, и подданные считались их рабами. Византийские хроники действительно все еще называли султана базилевсом – исламским базилевсом.
Как и в Византии, такие вопросы, как дворцовая церемония, одежда и этикет, были изложены в мельчайших подробностях. Мехмед, со своей стороны, определил, что ранг и обязанности каждого дворцового чиновника должны быть узнаваемы по цветам одежды. Визири, например, носили зеленые одежды, камергеры – ярко-красные. Что касается исламской иерархии, муфтии носили белые одежды, представители улемы – лиловые, муллы – небесно-голубые. Цвет обуви также имел значение. У государственных служащих она была зеленого цвета, у дворцовых чиновников – светло-красная. Помимо цвета, важным был и стиль костюма – покрой рукавов, применявшийся для отделки мех, но главное – форма тюрбана и бороды его обладателя. В исламском обществе головной убор имел особое символическое значение. Тюрбан был предназначен исключительно для мусульман. Предполагалось, что немусульмане, франки или греки, будут носить шапочки красного, черного или желтого цвета, а их обувь должна отличаться по цвету от обуви мусульман – туфли и сапоги греков, армян и евреев должны были быть черного, фиолетового и голубого цвета соответственно.
Лишь в одном случае Мехмед II отошел от традиций своих османских предков, отдав предпочтение примеру Византии. Раньше султаны были доступны для своих подданных и могли общаться с ними в относительно неформальной обстановке. Но с завоеваниями в Европе и под влиянием Византии пришла забота о священном характере личности суверена наряду с обычаем изоляции, уместным для величия, применительно не только к его гарему, который стал надежно охраняться евнухами, но и к самому султану. Мехмед уже отошел от практики своих предков, которые свободно делили стол со своими подданными, и даже от практики своего отца, Мурада II, который ограничил до десяти человек число тех, кто мог обслуживаться с ним за одним столом. Мехмед питался в одиночестве, издав декрет, «отлучивший» от монаршего стола всех визирей и других чиновников: «Это не моя воля, чтобы кому-то подавали на стол пищу вместе с моим императорским величеством, исключая тех, в ком течет королевская кровь».
В своем первом дворце, выстроенном на третьем холме, Мехмед не смог достичь достаточной изоляции, поскольку дворец был расположен за не вполне подходящими стенами, в квартале города, слишком населенном, чтобы можно было претендовать на должную отчужденность. Этот фактор повлиял на выбор места для нового дворца, Великого сераля, или Дворца Пушечных ворот. Его он начал строить в 1465 году в центре бывшего византийского Акрополя – на мысе, господствующем над местом слияния трех морей – Золотого Рога, Босфора и Мраморного моря, который стал известен как мыс Сераль. Планы строительства дворца, разработку которых доверили персидским, арабским и греческим архитекторам, были настолько грандиозны, что его завершение, как изначально предполагалось, потребовало бы двадцати пяти лет. Но благодаря исключительно высокому уровню оплаты труда, щедрому бакшишу, раздаваемому рабочим, и большой движущей силе личного контроля Мехмеда дворец был закончен в течение одной четвертой части намечавшегося срока. Внутри его высоких крепостных стен с тремя воротами и двумя внутренними дворами располагались бесчисленные здания, спроектированные большей частью в форме элегантных беседок. С каждой стороны (об этом пишет современник султана, греческий биограф Критовул) были «обширные и очень красивые сады, в которых росли все вообразимые растения и фрукты. Вода, свежая, чистая и пригодная к питью, лилась в изобилии с каждой стороны; стаи птиц, съедобных и певчих, гоготали и щебетали; везде бродили стада и домашних и диких животных». Тут в зимнее время между кампаниями султан скрывался от взглядов публики, появляясь на улицах города только в случае возникновения государственных дел и в сопровождении усиленной охраны.
Планируя этот новый Сераль, Мехмед намеревался создать новую модель придворной жизни турок на многие века вперед. Дворец был разделен на две основные секции – внешний двор, отведенный для официальных служб и кабинетов султана, включая помещение дивана, и внутренний двор, с тронным залом и апартаментами султана, помещениями для евнухов и пажей. Веком позже он превратился в Дом блаженства, отведенный под апартаменты женщин султана и, соответственно, включивший его гарем. Сам Мехмед предпочел расположить гарем в другом месте, в его прежнем дворце на третьем холме, который вместе с 370 евнухами остался таким образом центром его частного домохозяйства.
В Сераль вели трое последовательно расположенных ворот. Первые ворота, связывающие Сераль непосредственно с городом, назывались Имперскими воротами, или Баб-и-Хумайн. На них сохранилась надпись, сделанная в память его основателя: «Султан Мехмед. Тень и дух Бога среди людей, монарх этой земли, господин двух континентов и двух морей, востока и запада, покоритель города Константинополя». С ранних времен турки использовали дворцовые ворота для отправления закона и справедливости, и, возможно, именно эти ворота, традиционно повторяющие очертания величественного главного входа (портала) султанского шатра с четырьмя шестами, передали турецкому правительству название Порта, или, как впоследствии его стали именовать европейцы, Высокая (Блистательная) Порта.
Ага, или привратник, регулировавший сообщение между Сералем султана и внешним миром, был главой белых евнухов, контролировавших официальную часть дворца и персонал. Он, по сути, был церемониймейстером, а также доверенным лицом султана. Ему подчинялась целая иерархия других белых евнухов, выполнявших разные функции камергеров двора. Параллельно ему существовал начальник черных евнухов, ага, контролировавший тех, кто служил в помещениях для женщин, впоследствии переведенных внутрь Сераля. Использование евнухов, неизвестных ранним османским султанам, было обычаем, заимствованным у Византийской империи, которая в свою очередь позаимствовала его на Востоке. Поскольку ислам запрещал кастрацию, османы ввозили евнухов из христианских стран, в то время главным образом с Кавказа, при посредстве торговли, которая, как и торговля рабами, в основном находилась в руках евреев.
Главный белый евнух контролировал весь персонал двора султана, в то время состоявший примерно из 350 человек. Все они были бывшими христианами, как и все гражданские и большинство военных чиновников Османского государства, от великого визиря и его коллег-визирей до провинциальных губернаторов, владельцев фьефов, сборщиков налогов и исполнительных чиновников различных рангов. Все они входили в «Рабскую челядь» султана, прототипом которой был Сераль. Они были личными рабами своего хозяина и оставались таковыми на протяжении всей жизни, независимо от любого продвижения по службе и властных полномочий, которых они могли достичь. Это был продукт синтеза двух институтов, военного и гражданского. Он изначально произошел от девширме, или закона о наборе, который европейцы назвали «законом внесения дани детьми». На основании его был создан корпус янычар, после чего он развился и при Мураде II стал инструментом не только военного, но и гражданского управления. Мурад создал новый более эффективный правящий аппарат взамен старого, который унаследовал и, в свою очередь, усовершенствовал его сын.