Более конструктивным, однако, оказался придуманный Мехмедом способ финансировать свои кампании с помощью торгово-экономического развития и последующего увеличения доходов государства. Предшественники Мехмеда, стремясь положить конец привилегированному политическому положению франков в Леванте, отменили их право на беспошлинную торговлю, начиная с последних лет существования Византии, и наложили на них налог в размере 10 процентов от стоимости товаров. Теперь же Мехмед удвоил его, что вызвало бурное недовольство франкских купцов. Но в действительности их торговля должна была увеличиться благодаря развитию после завоевания Константинополя большей степени политической стабильности во всех владениях султана и открытию безопасных путей сообщения между удаленными районами. Повысилась, следовательно, возможность преуспевания посредством более тесной и более общей экономической интеграции. Но внутри империи другие немусульмане, особенно греки, армяне и евреи, с этого времени стали стремиться вытеснить итальянских купцов.
Не только Стамбул с его быстрым развитием, но и другие города, такие как Бурса, Адрианополь и порт Галлиполи, извлекли пользу из энергичного роста торговли. В Западной Анатолии начало быстро развиваться хлопчатобумажное производство, в Ангоре и вокруг нее – производство шерстяных тканей, в Стамбуле и Бурсе производили шелк, откуда его экспортировали на западные рынки. Бурса, последний пункт на пути шелковых караванов из Персии, стал международным торговым центром. В числе прочих товаров здесь торговали специями, доставляемыми через Дамаск из Индии и Аравии. Подобного рода товары поступали или по старым сухопутным торговым путям, пересекавшим Анатолию, через Адану и Конью, или по морю из египетских и сирийских портов в Адалью и Аланью, в то время как железная руда и другие товары экспортировались из Анатолии в Египет. И в этом – обратном – направлении Бурса также стала центром экспорта европейских шерстяных изделий на Восток.
Мехмед Завоеватель, поставивший себе цель обеспечить полное использование ресурсов своей страны, значительную часть своей неуемной энергии уделил, по рекомендациям западных советников, вопросам развития торговли и финансов. Кроме того, с самого начала своего правления Мехмед посвятил себя делу реорганизации административных управлений, и в особенности казначейства, методы сбора налогов которым были перестроены на эффективных и деловых началах. В подобных практических делах Мехмед превзошел своего отца. В интеллектуальном аспекте он был обязан поблагодарить своего отца за первоклассное образование, правда после не вполне удачного начала. Мехмед свободно владел шестью языками – турецким, греческим, арабским, латынью, персидским и еврейским – и имел, благодаря своим многочисленным наставникам, основательную подготовку в области исламской и греческой литературы, философии и, в меньшей степени, в науках.
Он развил в себе интерес и глубокое уважение к западной культуре – как и к восточной. После захвата Константинополя султан привлек к своему двору многих итальянцев, включая представителей латинской гуманистической школы и специалистов в других областях знаний. Разумеется, его цель была, по крайней мере частично, политической – ему необходимо было обладать знаниями о мире, который он мечтал покорить, по истории и географии Запада, в особенности Апеннинского полуострова, его системах управления, религиозных верованиях, его внутренних противоречиях и дипломатических интригах, вооруженных силах и военной стратегии. Мехмед полагался и на опытных иностранных советников, специалистов в вопросах коммерческой и финансовой политики. С помощью ученых он собрал для своей библиотеки в Серале ряд классических рукописей, на которых основывались его научные занятия, а также работы греков по христианской религии, которые для его удобства были переведены на турецкий язык.
На более поздних этапах своего правления, будучи всегда свободным от запретов ислама на изображения человека, он распространил свое покровительство на западную живопись и скульптуру, и некоторые итальянские художники посетили его двор. Главным среди них был венецианец Джентиле Беллини, который прибыл в 1479 году в ответ на обращенную к дожу просьбу султана прислать ему «хорошего художника». Беллини провел в Стамбуле пятнадцать месяцев, и его принимали с особой благосклонностью. Он написал портреты султана и других важных персон двора. Существует рассказ о том, как Беллини однажды показал султану картину, изображавшую обезглавливание Иоанна Крестителя. Мехмед долгое время размышлял над увиденным, а затем раскритиковал изображение, объяснив на основании личного опыта, что человеческая шея, после того как отрубят голову, выглядит короче и более сморщенной, чем это передал художник. Беллини украсил внутренние апартаменты Сераля рядом фресок и других живописных произведений. Все эти работы Ренессанса были убраны, как «непристойные», после смерти Мехмеда его сыном-иконоборцем Баязидом II, продавшим все картины на открытом рынке. Большинство работ пропало, кроме портрета султана, приобретенного венецианским купцом и спустя века оказавшегося в Национальной галерее в Лондоне. Помимо просьбы прислать из Венеции хорошего художника, Мехмед попросил также прислать и хорошего скульптора, специалиста по бронзе. Точно неизвестно, кто был послан в ответ на его просьбу. Хотя одним из гостей при дворе султана был Констанцо де Феррара, который изготовил для султана медальон.
Но сам Мехмед Завоеватель не был выдающимся деятелем Ренессанса. Он был сувереном средневековой империи, непоколебимо верившим в те традиции ислама, посредством которых он стремился, как святой воин, сохранить Pax Ottomanica на всей территории бывшей ортодоксальной христианской империи. В культурном плане ему был несравненно ближе Восток, чем Запад. Мехмеда всегда привлекала Персия. Его притягивал шиизм, неортодоксальный ислам Персии с его братствами дервишей. Но на практике он был не способен примирить его ереси с более жесткими суннитскими принципами своего собственного ортодоксального исламского государства. Ведь, согласно турецкой пословице, «тот, кто читает персидское, теряет половину своей веры».
Тем не менее Мехмед читал и особое расположение, которое он оказывал персам сначала в интеллектуальной, а затем и в управленческой сфере, вызывало зависть турок. Число персов, живших и писавших в Османской империи под его покровительством, было большим, чем в любое время до или после него. Помимо юристов, большинство из них были поэты, и османские поэты пользовались персидским стихом в качестве модели, преобразовывали его, придавали турецкую форму – особенно великие эпические творения Фирдоуси и лирику Хафиза. Сам Мехмед написал около восьмидесяти поэм на турецком языке – ни одна из них не отличалась особыми достоинствами – и приобрел известность как «рифмующий султан». Он поощрял занятия литературой, ежемесячно выплачивая пособия поэтам и другим мастерам литературного жанра. В то же время он многое делал для продвижения карьеры своих бывших профессоров, людей интеллектуальных и других профессий. Он любил беседы в своем дворце в окружении известных ученых и богословов.
Но в этой обстановке науки прогрессировали сравнительно медленно. Сам Мехмед интересовался астрономией, но главным образом как фоном для астрологии. Он никогда не предпринимал важных шагов, особенно в военном деле, не проконсультировавшись сначала у любимых астрологов при дворе. Дата и даже час события должны были быть точно определены положением планет. Все еще малоразвитой у турок оставалась медицинская наука, и личные медицинские советники султана были по большей части евреями из Италии. Известной личностью среди них был Джакопо де Гаете, который под именем Якуб-паши достиг должности визиря и на протяжении более чем тридцати лет пользовался большим влиянием при дворе султана не только в медицинских, но и в финансовых вопросах и сопровождал султана во всех его военных походах. Венецианцы, постоянно стремившиеся убить Мехмеда, за двадцать лет предприняли через своих агентов не менее четырнадцати попыток отравить его и с этой целью пытались заручиться поддержкой Джакопо, но безуспешно.
Здоровье Мехмеда не было крепким. Повод для тревоги появился в тридцать лет, когда он стал сильно полнеть, результатом чего явились острые проявления наследственного артрита, которые временами делали слишком болезненным пребывание в седле, что было для него привычно во время военных кампаний. Очень любивший хорошо поесть и – в этом отношении он был плохим мусульманином – выпить, султан с годами становился все более тучным. Он страдал от острых приступов подагры и колик, зачастую в течение долгого времени не мог покинуть свой дворец. В последующих поколениях средняя продолжительность жизни османских правителей сократилась. За полтора века только одному из них удалось прожить чуть больше пятидесяти лет. В 1479 году, когда Мехмеду было за сорок, у него появилась опухоль на ноге, озадачившая врачей. К концу следующего года, когда Беллини писал его портрет, султан был явно больным человеком.