Он хлестнул меня взглядом и вышел из комнаты раньше, чем я придумала, что сказать. Переведя дух, я с недоумением прислушалась к себе — и вместо горечи оскорблённого достоинства почувствовала лишь сожаление. Сожаление, что не дала себе переступить черту.
«А что плохого случится, если?.. — спросил какой-то новый внутренний голос, которого я ещё не слышала. — Вы хотите одного и того же. И можете это друг другу дать. Так в чём проблема? Ты даже не можешь притянуть за уши воспитание, ведь сама знаешь, как бы счастлива была твоя мамочка, узнав, что ваши отношения настолько близки. Она бы с удовольствием подержала свечку и сделала памятные фото для потомков.»
Но ответ я уже знала. Я потеряла бы от этого самоуважение, единственное, что ещё поддерживает меня на плаву. Может, меня и правда тянет к Дубовскому, но пока он считает меня вещью, борьба продолжается. И с ним, и с самой собой.
***
Валера оказался настолько типичный стилистом, прямо карикатурным, что я еле сдерживала смех — где ещё нашли такого. Он поминутно закатывал глаза, картинно заламывал руки, называл всех дорогушами, когда злился и заями, когда был в настроении. И с неподдельным страданием вздыхал, когда я топталась по кружевным подолам, будто они были частью его организма. Двое амбалов под его руководством притащили металлическую вешалку, забитую нарядами, Валера шёл позади и подгонял их, только прутика в руке не хватало.
— Ну, ничего, — сказал он, увидев меня в первый раз. — Это мы исправим, не переживай.
Хрупкий на вид, Валера обладал железобетонной волей и способностью приводить в движение всех, кто попадал в радиус его обзора. Амбалам живо нашлось дело. Девушки-швеи, как две дрессированные собачки, по команде бросались подкалывать подолы и листать папки с референсами. Даже исполненная достоинства Лариса Васильевна не избежала общей участи — её припахали варить кофе, непременно с миндальным молоком. Дубовский, видимо, не желая стать ещё одним спутником на Валериной орбите, удрал по своим делам. Он больше не говорил со мной с той секунды, как ушёл из кабинета.
— Это всего лишь платье, — проворчала я, в сотый раз стягивая неподошедший наряд. Мне он казался идеальным, как и предыдущие девяносто девять, но кто меня спрашивал?
— Всего лишь платье! — задохнулся Валера, округляя опушённые тёмными ресницами глаза. Он всплеснул руками, обращаясь к окружающим: — Нет, вы только послушайте её! Всего лишь! Платье! Дорогуша, ты вообще не понимаешь, о чём говоришь. Платье — это всё. Это твоё имя, твоя корона и карета, в которой ты приехала на сраный бал.
В общем, к делу он относился серьёзно. И в чём-чём, а в недостатке профессионализма Валеру было не обвинить — финальный выбор и правда оказался восхитительным. Не просто красивые тряпки, которые на всех смотрятся одинаково, а что-то особенное, что подходит только тебе.
Белоснежный плотный шёлк ниспадал от талии мягкими складками, совершенный в своей простоте. Я погладила его ладонью и тут же получила от Валеры шлепок по руке. Кружева лифа и рукавов были похожи на застывший морозный иней, а искрящиеся кристаллики только усиливали впечатление. Свадебное платье для Снежной королевы.
— Волшебство… — Я покрутилась перед огромным зеркалом, которое один из амбалов, Саша, притащил с другого этажа, потому что Валере свет в этой комнате понравился больше.
Тот польщённо заулыбался, придирчиво осмотрел меня со всех сторон, сказал: «Процентов тридцать работы сделано», — после чего шугнул замерших девиц, как птичек, заставляя распаковывать украшения и аксессуары.
От блеска разбегались глаза. Гарнитуры из серебра, всех оттенков золота и платины. Половину Валера тут же забраковал, оставив только холодные оттенки металлов и камней. Подумав, отложил в сторону зелень, так что в итоге стол оказался заставлен сапфирами, аквамаринами и, разумеется, бриллиантами. Я подцепила серьгу-капельку, камнем в которой можно было бы подавиться насмерть. Валера замотал головой:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Зая, ты чего? Брюлики — вечерний камень, он хорош только в искусственном освещении, а вы под открытым небом будете торчать на церемонии. Можешь на вечер отложить, конечно… Но твои крошечные ушки такой булыжник не потянут.
Меня разобрал смех.
— Ты с Дубовским так же общаешься? — спросила я ехидно. — Зачем ему вообще стилист?
— Я тебя умоляю, — Валера закатил глаза, — ты думаешь, он сам себе костюмы выбирает? Да если бы не я, это дитя пролетариев так бы всю жизнь в спортивках и ходил. Ты бы видела его три года назад, просто страх и ужас, мама дорогая, то ли серьёзный бизнесмен, то ли мальчик палатки крышевать приехал. Вот эти руки, — он продемонстрировал, — сделали из него человека.
А следующие несколько часов эти руки вовсю отрывались на мне, при помощи ещё двух дополнительных пар. Мне вертели причёски, подбирали макияж и всё это, не переставая суетливой трепотни обо всём на свете. Под конец дня мне уже казалось, что Валера — это какой-то член моей семьи, типа двоюродного дяди, который появляется раз в месяц, чтобы перевернуть всё с ног на голову, а потом упархивает обратно в свою безумную разноцветную жизнь. Злиться на него невозможно, но сил выдерживать такой натиск дольше суток тоже не было.
Мы закончили глубоким вечером, когда за окном уже зажглась иллюминация садового освещения. Валера подцепил помощниц под локоточки и был таков, оставив меня в окружении вещей, стоимость которых исчислялась миллионами, если не десятками миллионов. «Заберу после торжества, — заявил он легкомысленно. — Пока зая, не скучай».
Я задумчиво перебирала платья на вешалке, слушая, как шуршит ткань. Глаза слипались. Вот вроде весь день то сидела, то стояла, не двигаясь толком с места, а устала так, будто разгрузила пару вагонов с углём. Лариса Васильевна, глядя на мои титанические усилия сдержать зевок, посоветовала лечь спать пораньше, что я и сделала, вернувшись в ту комнату, в которой обнаружила себя утром.
Никакой пижамы мне не выдали, только махровый халат, спать в котором было невозможно. Поворочавшись, я скинула его на пол. Нет, так тоже не пойдёт. Пришлось встать и пошариться по вещам Дубовского, выуживая из стопки глаженной одежды очередную футболку. Надеюсь, он будет не против. А если да, то сам виноват — мне же надо в чём-то спать. Я легла, вытянулась под тяжёлым одеялом и затихла, проваливаясь в сон, положив телефон на тумбочку рядом. Экран загорелся от входящего звонка, но выпростать руку из-под одеяла показалось непосильной задачей. Мысль, что стоит завести будильник, быстро растворилась в дремотном тумане.
Сквозь сон я услышала, как хлопнула дверь, неверные сбивчивые шаги следом. Перевернулась на другой бок, думая, что мне снится, но подскочила, почувствовав тяжёлое сопение прямо над собой. Дубовский стоял у кровати, поставив одно колено возле моей ноги и лицо его, освещённое подсветкой телефона, показалось по-настоящему демоническим. Спустя один удар сердца, я поняла, что телефон в его руках — мой.
Он смотрел на меня с такой яростью, что от ужаса меня просто парализовало. Дубовский хлопнул ладонью по выключателю, откинул телефон в сторону и склонился над моим лицом, приблизившись вплотную — запах перегара пахнул прямо в нос. Чёрт, да он же пьян в дрова! Мутные покрасневшие глаза вперились в мои. Он был весь какой-то расхристанный, с закатанными рукавами и расстёгнутым воротом, развязанный галстук болтается на шее, волосы встрёпаны. Несколько секунд, за которые моё сердце не билость, Дубовский в упор разглядывал меня, словно пытаясь добраться до мыслей, роящихся в голове. Потом он рыкнул и рывком рванул одеяло, стягивая с меня. Подвывая от ужаса, я вцепилась в край и потянула его наверх с такой силой, что ткань затрещала. Меня затрясло. Это был совсем не тот парень, который мог остановиться в нужный момент или иногда даже походил на человека. Кто-то другой. И встретиться с ним ещё раз я бы не хотела.