тарелку. Его усы облепил загустевший розовый соус.
– Я должен был посмотреть.
– На что посмотреть? – спросила она, зазвеневшим от ярости голосом. – Я думала, ты этого хочешь.
– Посмотреть, рискнешь ли ты переехать.
Тогда Агнес ухватила его за воротник джемпера. Шаг взял свою поясную сумку и поцеловал Агнес, засунув ей язык в рот. Ему пришлось стиснуть все ее маленькие косточки ее рук, чтобы она разжала пальцы и выпустила его. Она его любила, а ему нужно было окончательно ее сломать, прежде чем оставить навсегда. Но Агнес Бейн была слишком редкой птицей, чтобы отдавать ее кому-то другому. Негоже было оставлять ее осколки, чтобы другой мужчина спустя время мог их подобрать и склеить.
Девять
Агнес пришлось опустошить три полных банки лагера, прежде чем она смогла выйти на улицу. У забора, сложив на груди руки, как автомобильные бамперы, стояла группка женщин. Они словно ждали там с того дня, когда она въехала сюда четырьмя месяцами ранее. Холод, казалось, ничуть их не беспокоил. Земля здесь была усыпана окурками, а на столбики забора были надеты грязные чайные кружки. Как только она появилась из входной двери, они замолчали и дружно повернулись к ней. Высоко держа голову, Агнес постаралась пройти так, чтобы стук каблуков ее черных туфелек по тротуару был резким и четким. Она высокомерно улыбнулась, посмотрев на женщин в рейтузах и тапочках, и прошла мимо них в сторону дороги, которая вела в Шахтерский клуб, в забвение.
Женщины молча разглядывали. Она почти вышла из расстояния слышимости, когда одна из них заговорила.
– Мы вроде пока еще не разругались, а? – сказала Брайди. Ее тронутые сединой волосы были нерасчесаны, а толстую задницу в мужских спортивных штанах прикрывал халат.
Агнес не повернулась.
– С чего это ты?
– Не пригласила нас на свою вечеринку. Мы разве не подружки?
– Какую вечеринку? – Агнес повернулась вполоборота.
– А куда еще ходят, так вот вырядившись?
– В Шахтерский клуб. Хотела посмотреть, как вы тут развлекаетесь.
Женщины переглянулись. Они нервно крутили в руках медальоны Святого Христофора[46].
– Ты бы лучше оставила эту затею, – сказала Брайди. – Мужчины не любят, если мы туда суемся. Оставайся лучше с нами, и мы выпьем маненько в своем кругу. – Брайди вытащила большую бутыль с прозрачной жидкостью, стоявшую за одним из столбиков забора. Она выплеснула содержимое своей кружки на землю и потрясла бутылкой водки. – Давай к нам, расскажешь про себя.
Агнес подошла поближе, посмотрела, как горькая жидкость поедает в кружке колечко, оставленное чаем. Она подняла руку, останавливая Брайди, потому что уровень водки быстро приближался к краям кружки, и жеманно хихикнула. Брайди скосила на нее глаза и налила водку до самого верха.
– Это успокаивает. Не могу допустить, чтобы ты подумала, будто мы какие жадюги.
Агнес с благодарностями взяла кружку. Женщины с ног до головы оглядели новую соседку. Туфли с ремешками, укладка, хорошая шубка. Агнес не спеша, чтобы дать им возможность рассмотреть ее во всех подробностях, обводила взглядом пустую дорогу. Ночи снова становились длиннее. Зажглись уличные фонари, бездомные собаки бродили от одной канавы к другой, обнюхивая вонючие стоки. Одна из них задрала лапу, другие по очереди пометили то же самое место. Агнес повернулась обратно к женщинам, которые жадно ей улыбались.
– Ну, будем здоровы. – Она чокнулась со всеми кружкой.
Кто-то достал мешочек с табаком, пустил по рукам. Джинти принялась облизывать клочки папиросной бумаги и осторожно высыпать на них тоненькой струйкой золотистый табак.
– Уберите это! – сказала Агнес, видя возможность отблагодарить их за водку. Она залезла в глубокий карман норковой шубки, вытащила пачку «Кенситас».
Брайди посмотрела на глянцевую золотистую пачку, на золотистую зажигалку.
– Господи Иисусе, да сюда к нам королева английская переехала.
– Разница заметная, когда тебе не приходится выковыривать табачок из зубов, – согласилась Джинти.
Женщины взяли по сигарете, закурили. Они все делали долгие жадные затяжки, молча наслаждались вкусом. Сигареты они держали, зажав их большим и указательным пальцами, как дети держат духовую трубку для стрельбы горохом. Они разглядывали Агнес, ее наманикюренные ногти, пляшущие перед ее лицом, как рой божьих коровок. Сигарету она держала между тонкими пальцами, затяжки делала неглубокие, тогда как они втягивали внутрь щеки. Потом она подняла другую руку и сделала несколько жадных глотков из кружки.
– Ты откуда будешь? – спросила Джинти, протягивая руку, чтобы потрогать ее изумрудные сережки.
– Где родилась? В Джермистоне. Но я думаю, если по большому счету, то вообще-то я много где пожила по всему Ист-Энду[47].
– По всему Ист-Энду? – повторила Брайди, глубокомысленно кивая. – Значит, ты добрая католичка. А что тебя привело в наш закуток?
Агнес задумалась на секунду.
– Моему мужику сказали, что тут хорошее место для жилья, безопасное для моих детишек. – Она помолчала. – И соседи хорошие.
– Ой-ой, – проговорила Брайди со смехом. – Тут не Бутлинс[48], но хорошо тут было в старые времена. Шахта уже, считай, померла. Тут почти больше ни для кого работы нет. С каждым годом все больше мужиков остается дома. Дрочат от нечего делать целыми днями.
– У одной парочки все еще есть работа. В основном ямы заделывают, чтобы детишки туда не падали, – добавила Норин. – Новые несчастные случаи никому не нужны.
– Несчастные случаи? – переспросила Агнес.
– Тут, понимаешь, всегда проходил газоносный пласт. Они прежде метан-то откачивали, чтобы можно было работать. И заметь: мужики про это знали, они знали, что нарушают правила, и помалкивали, но в один прекрасный день все это на них рухнуло, завалило бедняг. Обрушилось подчистую. Взрыв был, сгорели все. Несколько малышей без папаш остались. – Джинти не отрывала глаз от сережек Агнес. – Многие женщины овдовели.
Они повернулись в сторону дома, который принадлежал женщине с лицом, напоминающим череп. Брайди вздохнула.
– Не обижайся на Коллин Макавенни. Лаять-то она лает, но не кусается.
– Она тоже твоя родня?
– Ну вообще да, но не по крови. Она просто боится за своего Джеймси. Когда-то был симпатичным парнем. Стволовым работал, крупный такой был, здоровый, опускал их в шахту, наверх поднимал на клети. Обгорел на этой шахте – на плече и на шее сбоку совсем кожу потерял. Красный стал, как солнечный ожог в июле. – Женщины склонили головы, словно отдавая дань уважения. – Но все равно красавцем остался.
– А скажи, куда это твой мужик умотал с шикарными красными такими чемоданами? – спросила вдруг Джинти.
– Он таксист, иногда ему нужно свое барахло с собой таскать, – Ложь была шита белыми нитками. – Он в ночную смену работает.
Джинти втянула воздух сквозь зубы. Она дружески коснулась руки Агнес.
– Мы