Читать интересную книгу "Избранное - Феликс Яковлевич Розинер"

учусь в математической школе. Остальные предметы, как макароны маслом, пропитались ложью. Хотите про Древнюю Грецию? Пожалуйста: несправедливый рабовладельческий строй, эксплуатация несчастных рабов. Хотите про средневековую Европу? То же самое: несправедливый феодальный строй. А уж современный капитализм — это совсем кошмар. Все это значит, что только у нас строй справедливый, и все у нас прекрасно. Так нам подсовывают жуткое вранье. — Мы все умники. Меня, конечно, осудят всем классом. Но я — за ложь. Человечество никогда бы не выжило, если бы люди не научились обманывать друг друга. Это закон природы. Ложь нужна. Когда заяц петляет, он обманывает лисицу, чтобы она его не съела. Так и человек. Поэтому ложь всегда и всюду была, есть и будет. Не нужно лицемерить и ханжить, а нужно честно признать эту истину. — Не знаю, что нам за это будет, но думаю, — ничего. Потому что учителям нужно притворяться, что все в порядке. Как всем. Например, я летом жила в Литве, и там шоферы автобусов устроили забастовку. Автобусы не ходили, а все делали вид, что все в порядке, что ничего не происходит. Значит, и у нас ничего не должно происходить. — …только на уроках музыки в школе «не ложь». Конечно, музыка тоже часто нам лжет. Но наш учитель эту музыку презирает. Он и нас научил ее презирать. И такую же живопись и литературу. Если бы все учителя были такими, мы любили бы всех! Но, извините, к сожалению… — …переезжала библиотека, и нашел завалившуюся за полку «Программу КПСС», которую приняли при Хрущеве. Оказывается, нам осталось каких-то несколько лет до коммунизма. Как бы не так. Этого не будет. Нас в комнате пять человек: мать и отец, брат и его жена и я. Мы уже давным-давно стоим в очереди на отдельную квартиру. Обещают дать лет через семь. То есть после наступления коммунизма? — Пусть нам врут. Верят только дураки. Из-за этого не стану лишать себя жизни. Я уже в 13 лет понял все и четко знаю, что собой представляет «развитой социализм». Я знаю, какой была история моей страны и что в ней, в общем, творится. Жалуются на ложь и переживают — только слабаки. Большинство далее хочет обмана. И только единицы смотрят на жизнь смелым взглядом. — Я не хочу врать, я хочу, чтобы мне верили. И я хочу доверять другим. Нам искалечили души. Кто ответит за ложь, которой поражен наш мозг? Неужели и мне придется врать моим детям и внукам? Нет. Я не хочу и не буду. — …или хочу пойти куда-нибудь с подругой, или, о ужас, с другом. Такую читают мораль! Поэтому я говорю, что иду в библиотеку или заниматься вдвоем, короче, вру. С этого начинается конфликт поколений, проблема отцов и детей современного общества в России. — Формула Маронова не описывает явления полностью. Он не говорит, что самая важная, основная ложь заключена внутри нас. Прежде всего мы лжем самим себе и только потом замечаем ложь в окружающем мире. Таким образом, если есть некое множество Л (всеобщая ложь) и множества Лл (личная), Лд (дома), Лш (в школе), то соответствия между ними выглядят… — Я читал (к сожалению, забыл, где я читал) статью, которая призывала людей жить не по лжи. Я не знаю, как отнестись к этому призыву. С одной стороны, это утопия. А с другой стороны, у нас есть теперь пример Маронова: он хотел расстаться с жизнью, потому что жизнь по лжи кажется иногда хуже смерти. Хорошо, что наш одноклассник остался жив и заставил нас всех задуматься о нашем будущем.

— А знаешь, они молодцы, — довольно улыбаясь, прокомментировал Ахилл. — Мы, кажется, кое-чего добились, — а, директор? если они такое нам пишут?

— Оставь, — раздраженно отмахнулся Фаликовский. — Добились не добились, это мы еще с тобой успеем обсудить, когда как следует напьемся. А сейчас вылезать из этого надо. Хуже всего, что не удалось изолировать Сталиниста. Он меня прямо за горло взял, — дай ему прочитать, и все тут! Я с самого начала понимал, что эти негодяи много чего понапишут, и хотел эти листовочки сразу с глаз долой убрать, но не вышло. Он потащился сюда за мной, в кабинет. И как я ни крутился, он настаивал: они писали на его уроке, и он обязан с их сочинениями ознакомиться. К тому же, как назло, у него как раз сейчас окно было, вот он у меня, на этом месте, где ты сидишь, и проторчал битый час. Глаза, как у вурдалака, — так и светились, как фосфор. Читал, подлец, и думал, как побыстрей пересесть.

— Что?

— С этого места на это. — Фаликовский постучал по крышке стола прямо перед собой. — На директорское. И теперь-то, конечно, сядет.

Ахилл протянул листочки, Фаликовский их взял и помотал головой:

— Писатели! Жить не по лжи! Как тебе нравится?

— Очень нравится, — сказал Ахилл. Ситуация его веселила. — Образованные дети. Еще нэ сгинэла русская интеллигенция. Пока мы живьемо.

— Ну да. Все они кандидаты в лагеря и психушки.

— Так уж и все. Кое-кто скурвится. Кое-кто эмигрирует.

— А я — нет, понимаешь? — и ты нет! — вот в чем беда! — быстро-быстро проговорил полушепотом Фаликовский. Он был не на шутку взволнован и, конечно, испуган.

— Ладно, — сказал успокоительно Ахилл. — Ты не волнуйся. Запри крамолу в шкаф и никому не показывай, вот и все.

— Ты смеешься? А историк? Он же эти сочинения потребует — опять под тем предлогом, что они написаны на его уроке, — и побежит в районо или скорее прямо в райком.

— А ты не отдавай. Скажи, что к программе предмета, который он преподает, это не имеет отношения. Что ты, как административное лицо, не желаешь никакого распространения этих писаний.

— Но он же скажет, что не собирается распространять, а…

— Вот и хорошо, пусть объясняется. Откуда ты знаешь? А вдруг он-то и есть наш главный диссидент? Вдруг он прямо из твоего кабинета побежит вовсе не в райком, а к корреспонденту Ассошиэйтед пресс?

— Тиш-ше, Ахилл, прошу тебя! — застонал Фаликовский. — Не валяй дурака, ей-богу.

— А ты не трепыхайся. Смотри: тебе нужно тянуть время. Может быть, и это нам сойдет. Успокоится. Главное, делай вид, что ничего не произошло.

— Да пойми же ты, он не успокоится, пока меня не спихнет.

— Скорее всего. Но ты ему не помогай, — вот я о чем. А я, напротив, помогу тебе.

— Каким образом?

— Тем самым.

Фаликовский помрачнел и стал смотреть куда-то в сторону и вниз. Возникла пауза. Впервые Фаликовский не протестовал против желания учителя уволиться. Здорово напуган,