Толстяк пробормотал слова сожаления. Ахлид поблагодарил его и сказал:
— В этом городе можно научиться, как жить со смертью. Смерть присутствует в мире повсюду, это неизбежно, и в свое время она приходит к каждому из нас, но в других местах это не так заметно. В других местах смерть совершает свои набеги на больницы, катается по дорогам, прогуливается по городу, чтобы навестить страждущих, и обычно ведет себя как порядочная женщина. Конечно, бывают и неожиданности, но в основном она действует там, где ее ждут, и она старается не нарушить разумных надежд и ожиданий честных и уважаемых граждан.
Но здесь, в Арахнисе, смерть ведет себя совершенно по-другому. Возможно, причина кроется в палящем солнце и болотистой почве, может, именно это заставляет ее капризничать, зависеть от настроения и быть безжалостной. Какими бы ни были причины, смерть здесь вездесуща и появляется неожиданно, ей доставляют удовольствие неожиданные сюрпризы и перемены, она посещает все кварталы города, не брезгуя даже мечетями и дворцами, где человек может надеяться хотя бы на какую-то безопасность. Здесь смерть — не добропорядочный гражданин, а дешевый драматург.
— Прости меня, — прервал его толстяк. — Мне кажется, я немного вздремнул, жарко. О чем мы с тобой говорили?
— Ты спросил меня о дочери, — ответил Ахлид. — Ей сейчас семнадцать лет. Может, ты хочешь увидеть ее прямо сейчас?
— С удовольствием, — сказал толстяк.
Ахлид провел его темными коридорами, вверх по широкой лестнице, затем через галерею, через узкие прорези окон которой пробивался свет из внутреннего дворика с фонтаном. Они подошли к двери. Ахлид постучал и вошел.
Комната была ярко освещена. Пол был сделан из черного мрамора с многочисленными белыми прожилками. Прожилки беспорядочно пересекались друг с другом, как клубок ниток. В центре комнаты сидела серьезного вида темноглазая девушка, одетая в белые одежды, она вышивала что-то на натянутой на рамку материи.
— Очаровательно, — сказал толстяк. Девушка не подняла глаз. Высунув кончик языка, она полностью отдалась вышивке. Узор ее вышивки был примитивен и хаотичен.
— Она очень послушна, — сказал Ахлид.
Толстяк протер глаза и выпрямился. Он вновь сидел в гостиной Ахлида на парчовых подушках. Ахлид писал что-то в своей расчетной книжке. Перед толстяком стояла чашка с недопитым шербетом.
— Прости меня, — сказал толстяк. — Я очень плохо себя чувствую. Мне кажется, лучше всего перейти прямо к делу.
— Как пожелаешь, — ответил Ахлид.
— Я приехал сюда, — сказал толстяк, — чтобы кое-что организовать с твоей помощью, за приемлемую цену, конечно. У меня имеется предмет, не имеющий никакой ценности ни для кого, кроме одного человека. Необходимо доставить определенную деталь двигателя в определенное место, и я уверен, что мне, вернее, тебе, Ахлид, удастся это сделать. Мне что-то трудно говорить. Это дело, которое я хочу…
— Друг мой, — прервал его Ахлид, — не пора ли нам поговорить всерьез?
— Да? Уверяю тебя, я…
— Не пора ли нам поговорить о том, что ты собираешься сделать за тот небольшой срок, который тебе остался? — спросил Ахлид.
Толстяку удалось улыбнуться.
— Признаюсь, я нездоров, но кто может знать…
— Пожалуйста, — сказал Ахлид, — друг мой, мой благодетель. Мне очень жаль, но я должен сказать тебе, что ты заразился чумой.
— Чумой? Не смеши меня. Да, я нездоров, мне необходимо обратиться к врачу.
— Я уже вызвал своего доктора, — сказал Ахлид, — но я хорошо знаю признаки чумы. Все в Арахнисе знают это, ведь чума тесно переплетается с нашей жизнью.
— Это кажется невероятным, — сказал толстяк.
— К чему мне обманывать тебя? — сказал Ахлид. — Я говорю тебе то, в чем уверен. Зачем тебе тратить драгоценное время на отрицания?
Толстяк долгое время сидел молча. Наконец он тупо произнес:
— Еще тогда, когда я сошел на берег, я уже знал, что серьезно болен. Ахлид, сколько мне осталось жить?
— Может быть, три недели, возможно, месяц или два.
— И не более?
— Не более.
— Понимаю, — сказал толстяк. — Что ж, в таком случае… здесь есть больница?
— Ничего достойного этого названия. Ты останешься здесь, со мной.
— Об этом не может быть и речи, — возразил толстяк. — Риск заражения…
— Никто не может избежать заражения в Арахнисе, — сказал Ахлид — Слушай меня. Ты пришел сюда, чтобы дожить оставшиеся тебе дни и умереть. Это твой дом, а я твоя семья.
Толстяк слабо улыбнулся и покачал головой.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал Ахлид. — Смерть — это часть жизни. Следовательно, ее нельзя отрицать. То, что нельзя отрицать, необходимо принять. Мы должны покориться тому, чего не можем преодолеть. А поскольку мы с тобой люди, наша покорность должна быть равна нашему отрицанию. Тебе очень повезло в том, что у тебя есть шанс подготовиться к смерти и сделать это здесь, в приятном прохладном доме, в твоем собственном доме. Это хорошо.
— Да, конечно, — сказал толстяк. — Но это может причинить тебе неудобства.
— Твоя смерть причинит мне не больше неудобств, чем моя собственная, — ответил Ахлид. — И у нас будет время поговорить, пока ты готовишься к смерти. Это поможет и мне.
— Каким образом?
— Мое принятие моей собственной смерти еще несовершенно, — сказал Ахлид. — С твоей помощью я надеюсь постичь то, чему должен научиться ты: как покориться с достоинством.
— А твоя дочь?
— Нить ее жизни еще тоньше. Ведь ты сам заметил это, не правда ли? Ей тоже необходимо научиться.
— Хорошо, — сказал толстяк. — Все это очень странно, не так ли? И в то же время в этом нет ничего странного. В данный момент я удивлен в большей мере не приближением смерти, а тем фактом, что ты стал философом.
Ахлид покачал головой.
— Я простой человек, и человек напуганный. Но все же я человек и гляжу я перед собой прямо.
— И я тоже, — сказал толстяк. — Много лет мне понадобилось, чтобы понять то, что важно.
— И в этом нет ничего удивительного, — сказал Ахлид. — Если бы все люди только и обращали внимание на великие дела и важные проблемы, то кто бы делал прохладный шербет?
— Ты опять прав, — согласился толстяк. — Сейчас мне хотелось бы немного отдохнуть. Потом мы поговорим еще.
Ахлид позвонил в колокольчик.
— Слуга и я поможем тебе пройти в спальню. Доктор будет здесь прежде, чем ты проснешься. Хочешь ли ты, чтобы я сделал что-то ради того дела, о котором ты говорил?
— Нет, — ответил толстяк, — меня это уже совершенно не интересует.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});