Его спутником был белый человек, высокий, сильно загорелый, лет тридцати, довольно привлекательный, одетый в желтую тогу буддистского монаха. Несоответствие между его внешностью и одеждой терялось в фантастических диспропорциях окружавших его джунглей.
Белый уселся на землю, скрестив ноги и глядя в противоположную от поляны сторону. Он находился в состоянии предельного расслабления. Казалось, что его серые глаза смотрят внутрь.
— Туан, этот человек, Джемисон, вошел в дом, — произнес наконец туземец.
— Знаю, — ответил белый.
— Сейчас он возвращается. Он несет в руках какой-то предмет, завернутый в холстину. Этот предмет небольшого размера, — примерно с четверть головы молодого слона.
Белый ничего не ответил.
— Сейчас он разворачивает холстину. Внутри находится какой-то металлический предмет сложной формы.
Белый кивнул.
— Они все сгрудились вокруг этого предмета, — продолжал туземец. — Они все довольны и улыбаются друг другу. Нет, не все. У араба какое-то странное выражение на лице. Это не выражение недовольства, это какое-то чувство, которое я не могу описать. Нет, могу! Араб знает о чем-то, чего не знают остальные. Этот человек считает, что у него есть какое-то неизвестное никому преимущество.
— Тем хуже для него, — ответил белый. — Остальных спасает их невежество. Опасность для этого человека заключается именно в его знаниях.
— Ты предвидел это, туан?
— Я читаю то, что написано, — ответил белый. — Способность читать — это мое проклятие. — Туземец вздрогнул, удивленный и неприятно пораженный. Какое-то странное чувство жалости возникло у него к этому человеку, обладающему удивительными талантами и в то же время такому уязвимому.
— Сейчас этот предмет держит в руках толстяк, — сказал белый. — Он отдает деньги Джемисону.
— Туан, но ведь ты даже не смотришь на них!
— Тем не менее, я вижу.
Туземец отряхнулся, как собака. Этот добрый белый человек, его друг, имел власть, но сам он находился в руках еще более властной силы. Да, так оно и было, но лучше не думать о подобных вещах, ведь судьба белого человека не была его судьбой, и он поблагодарил за это своего бога.
— Сейчас они входят в дом Джемисона, — сказал туземец. — Но ведь ты уже знаешь об этом, туан, да?
— Да. Я не могу не знать об этом.
— И ты знаешь о том, что они делают внутри дома?
— И это тоже, я не могу этого избежать.
— Скажи мне лишь то, что я должен услышать, — внезапно произнес туземец.
— Я тебе только это и говорю, — ответил белый. Затем, не глядя на туземца, он продолжал; — Ты должен оставить меня, покинуть это место. Переезжай на другой остров, женись и займись бизнесом.
— Нет, туан. Мы связаны друг с другом, ты и я. Это неизбежно. И ты сам это знаешь.
— Да, знаю. Но иногда мне хочется сказать себе, что я ошибаюсь, что я могу ошибиться хотя бы раз. Много я бы дал за это.
— Это на тебя не похоже.
— Может быть, и нет. Но все же я надеюсь. — Белый пожал плечами. — Сейчас толстяк укладывает металлический предмет в черную кожаную сумку. Они все улыбаются, пожимают друг другу руки, но здесь явно пахнет убийством, Пойдем отсюда.
— Они не могут скрыться от нас?
— Это уже не имеет значения. Концовка уже ясна. Сейчас мы пойдем поужинаем и ляжем спать.
— А потом?
— Гебе нет необходимости знать об этом, — белый устало покачал головой. — Пошли.
Они двинулись в глубину джунглей. Туземец двигался осторожно и грациозно, как тигр. Белый шел, словно привидение.
70
Менее чем в миле от дома Джемисона, если спуститься вниз по крутой тропинке, протоптанной в джунглях, располагалось туземное селение Омандрик. На первый взгляд это была обычная тамильская [34] деревушка, похожая на сотни других, беспорядочно разбросанных по берегам реки Семиль — неведомого потока мутной коричневой воды, у которой, казалось, едва хватало сил на то, чтобы течь по сухой, сожженной солнцем почве в воды далекого Восточно-Яванского моря, с его отмелями и бесчисленными рифами. Но наблюдательный глаз, осматривая деревню, мог бы заметить незначительные, но безошибочные признаки запустения — снесенные ветром крыши хижин, заросшие сорняками участки с перезревшими таро, лодки с дырявыми днищами, разбросанные по берегу реки. Можно было заметить неясные тени, мелькающие среди деревьев, — нашествие крыс, обнаглевших до того, что они совершали набеги на заброшенные огороды средь бела дня. Именно это больше всего говорило об апатии жителей селения, их духовном упадке. Как гласит поговорка береговых жителей, присутствие крыс в дневное время означает, что землю забыли боги.
В центре деревни, в хижине, которая размерами вдвое превышала остальные, вождь Амди сидел, скрестив ноги, перед коротковолновым приемником с питанием от батарей. Из динамика слышался статический шум эфира, а зеленый глазок индикатора горел, как глаз пантеры при лунном свете. Это было все, на что был способен приемник, поскольку у него не было антенны, даже в то время, когда его приобрел Амди. Но шум из динамика и горящий зеленый глазок в достаточной мере удивляли старика. Радио стало его духовным советником. Он обращался к нему за советом раз в несколько дней и говорил потом соплеменникам, что духи мертвых нашептали ему свои советы, о которых нельзя было говорить вслух.
Танин, шаман, так и не мог определить, действительно ли старый вождь верил в эту чепуху, или же он использовал это «волшебное» радио для своих целей, чтобы избежать наиболее обременительных заповедей Дома Ножа. Стоя сейчас рядом с вождем, одетый в темную тогу, со священным черепом обезьяны, прикрепленным к голове, шаман решил, что хитрость вождя скорее всего была бессознательной: желание избежать ответственности и желание верить тесно переплетались. Но шаман не мог обвинять своего владыку, какими бы ни были его мотивы: годы были жестоки к Амди, и Дом Ножа не мог облегчить его страданий. Побуждения старика были понятны, но это не могло остановить шамана, он должен был сделать то, что необходимо, ведь у жреца, избавителя от змей, были свои обязанности, и их надо было выполнять независимо от того, как это могло сказаться на его чувствах.
— Так что же, вождь? — спросил шаман.
Старик украдкой взглянул на него. Он выключил приемник — ведь доставать батареи, эту пищу богов, было невероятно трудно, их покупали у жадного торговца, живущего в большой хижине у излучины реки. Кроме того, он уже услышал послание, слабый голос своего отца, почти затерявшийся среди тысяч голосов других духов, просящих, проклинающих, обещающих, ищущих связи с живыми, живущих в черном доме на краю света.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});