Читатель, вероятно, уже сам сделал вывод о том, что тогда, когда Сталин лично вмешивался в дискуссионные вопросы в областях, где о его компетентности не приходится говорить, результаты оказывались плачевными. Это видно на примере дискуссии о положении в биологической науке. Но в послевоенный период проходили и дискуссии по другим проблемам науки. На всех этих дискуссиях останавливаться нет возможности, тем более, что я, видимо, и так переборщил с детализацией дискуссионных дел. Поэтому в самой лапидарной форме коснусь еще только одной дискуссии, в которой Сталин принимал непосредственное участие и где он, как мне представляется, считал себя более или менее компетентным. Речь идет о дискуссии по вопросам языкознания.
Эта дискуссия также была организована по инициативе вождя. Он получал много писем от ученых-лингвистов с жалобами на ненормальное, скорее даже гнетущее положение, сложившееся в этой отрасли науки. Суть состояла в том, что в языкознании безраздельно господствовала так называемая школа академика Н. Марра с его так называемым «новым учением о языке». По совету Сталина один из лингвистов, А. Чикобава, академик Грузинской АН, опубликовал статью, в которой подверг резкой и аргументированной критике ситуацию в сфере языкознания. Его статья дала сигнал началу дискуссии, в которой четырежды выступал на страницах печати лично Сталин. Конечно, он не был специалистом в этой сфере, но общесоциологические и исторические проблемы языкознания ему были более или менее знакомы. Тем более, что он в своем определении нации указал на язык как на один из главных признаков нации.
Полагаю, что мне нет смысла вдаваться в детали дискуссии. Остановлюсь лишь на некоторых положениях, сформулированных Сталиным, которые, как мне кажется, носят конструктивный характер и дают объяснение ряду вопросов, стоявших в эпицентре дискуссии. Речь идет о марксистско-ленинской трактовке ряда проблем. В первую очередь Сталин внес ясность в споры о том, к чему отнести язык – к базису или к надстройке. «Язык в этом отношении коренным образом отличается от надстройки. Взять, например, русское общество и русский язык. На протяжении последних 30 лет в России был ликвидирован старый, капиталистический базис и построен новый, социалистический базис. Соответственно с этим была ликвидирована надстройка над капиталистическим базисом и создана новая надстройка, соответствующая социалистическому базису. Были, следовательно, заменены старые политические, правовые и иные учреждения новыми, социалистическими. Но, несмотря на это, русский язык остался в основном таким же, каким он был до Октябрьского переворота»[1037].
Вполне убедительно он раскритиковал тезис о классовом характере языка и подчеркнул его самостоятельную роль. В частности, он указал на то, что язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. Именно поэтому он создан как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык. Ввиду этого служебная роль языка как средства общения людей состоит не в том, чтобы обслуживать один класс в ущерб другим классам, а в том, чтобы одинаково обслуживать все общество, все классы общества… Ни для кого не составляет тайну тот факт, что русский язык так же хорошо обслуживал русский капитализм и русскую буржуазную культуру до Октябрьского переворота, как он обслуживает ныне социалистический строй и социалистическую культуру русского общества[1038].
В тех условиях это звучало и свежо и актуально, поскольку классовый подход, классовые критерии буквально туманили многим мозги и сильно мешали развитию разных отраслей науки, в особенности в языкознании. В трактовке Сталина все звучало убедительно и выбивало из рук сторонников классового подхода все аргументы. Вождь подчеркивал, что культура может быть и буржуазной и социалистической, язык же как средство общения является всегда общенародным языком, и он может обслуживать и буржуазную и социалистическую культуру[1039].
Весьма актуально и демократически звучала и оценка Сталиным положения, которое сложилось в языкознании. Он подчеркнул, что дискуссия выяснила прежде всего, что в органах языкознания как в центре, так и в республиках господствовал режим, не свойственный науке и людям науки. Малейшая критика положения дел в советском языкознании, даже самые робкие попытки критики так называемого «нового учения» в языкознании преследовались и пресекались со стороны руководящих кругов языкознания. За критическое отношение к наследству Н.Я. Марра, за малейшее неодобрение учения Н.Я. Марра снимались с должностей или снижались по должности ценные работники и исследователи в области языкознания. Деятели языкознания выдвигались на ответственные должности не по деловому признаку, а по признаку безоговорочного признания учения Н.Я. Марра.
Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики. Но это общепризнанное правило игнорировалось и попиралось самым бесцеремонным образом. Создалась замкнутая группа непогрешимых руководителей, которая, обезопасив себя от всякой возможной критики, стала самовольничать и бесчинствовать[1040].
В тогдашних условиях такая постановка вопроса нашла одобрение в самых широких слоях ученых разных профилей и направлений. Очень позитивно она была воспринята и населением страны, поскольку демонстрировала своего рода демократичность вождя, его стремление дать простор научному и иному творчеству. Особенно широкий отклик нашел призыв Сталина к ликвидации установившегося в языкознании режима гонений и нетерпимости к тем, кто не принадлежал к клану сторонников господствовавшего направления в языкознании. «Ликвидация аракчеевского режима в языкознании, отказ от ошибок Н.Я. Марра, внедрение марксизма в языкознание – таков, по-моему, путь, на котором можно было бы оздоровить советское языкознание»[1041].
Подводя краткий итог, можно сказать, что личное участие Сталина в дискуссии по вопросам языкознания как раз и являло собой пример того, что правильно выбранная позиция, особенно при той безраздельной власти и том авторитете, которыми пользовался верховный вождь, могла весьма благотворно сказаться на развитии науки. Однако данный эпизод, к сожалению, был скорее исключением, нежели правилом. Когда вождь участвовал, к примеру, в дискуссии по экономическим вопросам (на чем я кратко остановлюсь в следующей главе), то это воспринималось вполне естественно. Но вмешательство в вопросы развития биологической науки не могло не привести к негативным результатам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});