Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вроде того, — хмыкнула Гермиона.
— Впрочем, я могу сильно помочь тебе, — продолжал Чарли. — Знаешь, Гермиона, быть может, я уже давно помирился бы с Роном, невзирая на всё его беспутство и страшные этого беспутства последствия, — неожиданно произнес он, отворачиваясь к мутному матовому стеклу окна, — но ведь моего брата Рона уже нет, и никогда не будет на этой земле, — продолжал он. — Рон изменился: неузнаваемо, необратимо — и мы совершенно чужие с этим человеком теперь. Я не знаю, о чем говорить с ним, не знаю, как может выглядеть наше так называемое примирение — и к чему оно нужно. Мы не ссорились с ним, Гермиона, — снова повернулся к своей собеседнице Чарли. — Он просто в один прекрасный день исчез, бросив свою семью для того, чтобы скитаться по миру с безумцем, который затем хладнокровно прикончил нашу сестру у него на глазах. Чего ты от меня хочешь? Устроить семейный ужин вместе с Роном и его малолетней невестой? Это будет мрачной затеей: наша мать сошла с ума, наша сестра в могиле, там же два наших брата. Другой наш брат вместе со своей супругой носят незримый траур по ее пропавшей сестре и оба никогда не улыбаются. Устрой ужин для Рона и семейки Перси — вот уж кто легко сносит всё, меняет стороны и устраивается, руководствуясь исключительно своим честолюбием. Нам стоит поучиться у него, пожалуй. Перси — малый дальновидный. И самый успешный из нас. Он будет польщен.
— Прости, Чарли, — грустно пролепетала Гермиона. — Я не хотела бередить твои раны. Просто я считаю, что стоит дорого ценить то, что еще осталось. Пока оно есть. Джинни так и не успела помириться с вашим отцом — и очень от того страдала. А еще больше страдает теперь он. Как бы человек ни переменился, он всё равно где‑то глубоко остается прежним.
— Дело твое, — махнул рукой рыжий волшебник. — Может, в этом что‑то и есть. Попробую повидаться с ним, а дальше — посмотрим.
— Ты не пожалеешь! — горячее заверила ведьма, вдохновленная внезапной победой. — Он ведь твой…
— Гермиона, — Чарли решительно повернулся к ней, — ведь ты же знаешь о том, что пропала сестра моей невестки?
Ведьма осеклась на полуслове.
— Чарли…
— Крам говорил, ты даже в курсе… — безжалостно продолжил тот и красноречиво умолк, вопросительно глядя на свою собеседницу.
Она кивнула с мученическим выражением лица.
— И Волдеморт тоже знает?
Гермиона кивнула вновь. И предостерегающе подняла руку.
— Не спрашивай меня о Габриэль, — торопливо попросила она. — Я ничего не скажу тебе, кроме того, что уже говорила Виктору — она жива и вполне счастлива сейчас без своих воспоминаний. Не проси меня о том, в чем я вынуждена буду отказать тебе.
Какое‑то время они молчали. Казалось, Чарли пытается побороть что‑то у себя внутри.
— Ты не говорила Ами о том, что я состою в Ордене Феникса? — наконец с усилием спросил он.
— Нет. Не переживай об этом.
— Не хочу, чтобы она была втянута в нечто подобное. Даже когда мы поженимся.
— Послушай… — с невольной дрожью пробормотала Гермиона, внезапно вспоминая Дануца Попеску. — Я… Впервые сегодня побывала здесь, в этой деревне, среди… Этих существ…
— Не стоит утруждать себя подобными речами! — хмыкнул Чарли, снова развеселившись. Смущение его пропало без следа. — Мне плевать, будь Ами хоть чадом двух полоумных дементоров!
— Но твоя семья…
— Билл женился на внучке вейлы, — прервал ее собеседник, — все только рады были.
— Но Флёр тем не менее человек. Она ведьма, признанный член Магического сообщества.
— Я выбираю себе супругу не уточняя, есть ли у нее волшебная палочка, — резко перебил Чарли. — А еще мне казалось, что ты ее подруга.
— Подруга, — вздохнула Гермиона. — И я всё это время ратовала за ваш союз. Просто сегодня… Вся эта деревня, эти вампиры…
— Тебя вырастили магглы, и ты всё еще с ними общаешься, — произнес рыжий волшебник, сощурившись. — Если бы я вздумал жениться на маггле?
— Это… совсем… О, я не знаю, Чарли! А твои дети? Они ведь будут…
Гермиона беспомощно замолчала.
— Да, в наших детях будет течь кровь Ами. И если они будут хоть в чем‑то похожи на нее — большего мне и не нужно.
— Ох, Чарли, — всплеснула руками Гермиона, — прости. Я — дурочка. Я поговорю с ней. Вы будете очень–очень счастливы!
— Спасибо, — с чувством сказал он.
— Просто у меня было слишком много впечатлений сегодня. Пойдем, ты, наверное, хочешь побыть с ней наедине.
Отца Амаранты в комнате уже не было. Когда за влюбленными закрылась дверь, Нимрадель услужливо отодвинула для своей гостьи стул и зажгла еще одну свечку.
Под матовыми стеклами окон мелькали неслышные тени.
— Вампиры не очень любят гостей, правда, доамна Нэсмизидас? — не сдержалась Гермиона, вглядываясь в темноту улицы.
— Зовите меня Нимраделью, мадам, — улыбнулась сквозь вуаль мать Амаранты.
— Тогда и вы зовите меня Кадминой.
— Хорошо, Кадмина. Вампиры не рады приходу посторонних, — после короткой паузы ответила на вопрос очаровательная вейла, — но всегда любезно обходятся с ними. В меру сил. Вампиры стараются держаться подальше от людей, чтобы не придаваться искушению. Когда они голодны, сложно побороть природные инстинкты.
Амаранта — лишь наполовину вампир, и потому сумела научиться жить среди волшебников, смиряя природу. Но и ей нужно постоянно контролировать себя, особенно во время бурных эмоций. Тем опаснее эти их отношения, и тем безрассуднее блажь Чарльза о женитьбе! — горячечно закончила она.
— Вы считаете, что это невозможно? — вздрогнула Гермиона.
— Это не нужно, мадам, — покачала головой Нимрадель, и сияющий локон выбился из‑под ее чадры. — Живому существу очень сложно обитать в среде тех, кто не принимает его за своего. Уж мне‑то поверьте, — горько усмехнулась она. — Привычка значит многое, но против природы идти тяжело. Изменить всем своим склонностям и обыкновениям, но всё равно никогда не стать равной тем, кто столь отличен от тебя. Всегда оставаться чужой — и чувствовать это.
— Почему вы носите чадру? — спросила Гермиона.
— Чтобы не искушать стаю, — усмехнулась Нимрадель. — Разумеется, настолько, насколько этого можно добиться при помощи одеяния. Звериные инстинкты у вампиров развиты куда сильнее, нежели у людей. — Вейла подняла белоснежную руку и отстегнула булавку, укреплявшую край черной ткани на ее спине. Изящным жестом она откинула его, словно завесу.
Обворожительно красивая, с припухлыми алыми губами на белоснежном прекрасном лице, мать Амаранты указала тонким пальчиком на свою шею — испещренную шрамами: зажившими следами зубов. Гермиона охнула.
— Это Рэжван, разумеется, — произнесла Нимрадель, приводя в порядок свой наряд. — За все эти годы, а их больше сотни, никто более не тронул меня. И, конечно, мы делаем это по общему согласию. Но то, что может снести и позволить по отношению к себе существо, и даже вполне может позволить и человек, — далеко не всегда может быть понято и принято другими людьми. Поймите, Кадмина, чародеи, что бы там ни говорили, извечно презирают всякую тварь, на них непохожую. И запачкаться этим обвинением очень легко…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});