Как только другие предприниматели увидели, как легко можно добыть нефть и превратить ее в керосин, началась ажиотажная скупка нефтеносных участков. Вскоре ландшафт вокруг Ойл-Крик испещрили сотни буровых вышек. «За три месяца, — пишет Джон Макфи в своей книге «На подозрительной территории», — население городка, любовно названного Питхоул-сити[45], выросло с нуля до 15 000 человек; в регионе появились и другие городки с названиями вроде Ойл-сити или Петролеум-Сентер. Именно в этих краях Джон Уилкс Бут[46] потерял все свои сбережения, после чего поехал убивать президента».
В первый год после открытия нефти в Пенсильвании Америка произвела две тысячи баррелей; через десять лет этот объем перевалил за четыре миллиона в год, а через сорок лет составил шестьдесят миллионов. Однако Бисселл, Дрейк и другие инвесторы из его компании (теперь переименованной в «Сенекскую нефтяную компанию») разбогатели не в той мере, на которую рассчитывали. Скважины конкурентов давали гораздо больше нефти — из одной выкачивали по три тысячи баррелей в день, — а все скважины вместе взятые так перенасытили рынок, что цена на нефть катастрофически упала: с 10 долларов за баррель в январе 1861-го до 10 центов к концу этого же года. Это была хорошая новость для потребителей и китов, однако нефтепромышленникам пришлось несладко. Резкое снижение стоимости нефти привело к обвалу цен на нефтеносные участки. В 1878 году один участок земли в Питхоул-сити был продан за 4,37 доллара, а тринадцатью годами раньше за него отдали бы 2 миллиона.
Пока другие нефтедобытчики прогорали и отчаянно пытались выйти из нефтяного бизнеса, одна маленькая фирма в Кливленде под названием «Кларки Рокфеллер», до этого занимавшаяся торговлей свининой и прочей сельхозпродукцией, решила в него войти и начала скупать не оправдавшие себя нефтеносные участки. К 1877 году, меньше чем через двадцать лет после обнаружения нефти в Пенсильвании, Кларк исчез со сцены, а Джон Д. Рокфеллер контролировал около 90 % всего нефтяного бизнеса Америки.
Нефть не только давала сырье для производства крайне выгодного светильного горючего, но и решала острый вопрос нехватки смазочных материалов для всех видов двигателей и машин новой промышленной эры. Став фактически монополистом, Рокфеллер сумел стабилизировать цены на нефть и фантастически разбогател. К концу века его личное состояние ежегодно увеличивалось примерно на миллиард долларов в пересчете на сегодняшние деньги — причем в то время еще не существовало подоходного налога. В мире до сих пор еще не было человека более богатого.
Состояния Бисселла и его партнеров значительно уступали рокфеллеровскому. «Сенекская нефтяная компания» еще какое-то время приносила доход, но уже в 1864 году, всего через пять лет после сенсационного открытия Дрейка, не смогла соперничать с конкурентами и вышла из бизнеса. Дрейк промотал все заработанные деньги и вскоре умер, нищий и разбитый параличом. У Бисселла дела сложились гораздо лучше. Он удачно вкладывал деньги в банки и другие коммерческие предприятия и в итоге заработал довольно кругленькую сумму — во всяком случае, ее хватило, чтобы построить в Дартмуте неплохую гимназию, которая стоит и по сей день.
Керосин как источник освещения надолго поселился в миллионах домов, особенно в маленьких городках, в деревнях и на фермах, но во многих больших городах его потеснило другое чудо того времени — светильный газ. Газ эпизодически использовался уже примерно с 1820 года, однако в основном на фабриках и в магазинах, а также для освещения улиц; в жилых домах его начали массово применять ближе к середине века.
У газового освещения было множество недостатков. Те, кто работал в помещениях с газовыми лампами, часто жаловались на головные боли и тошноту. Чтобы свести к минимуму эту проблему, газовые лампы иногда вывешивали с внешней стороны фабричных окон, тем более что внутри от них чернели потолки, выцветали ткани, ржавело железо, а на всех горизонтальных поверхностях оставался сальный слой копоти. В помещениях, освещенных газом, быстро вяли цветы, а большинство комнатных растений желтело. Лишь аспидистра оказалась невосприимчивой к вредному воздействию газа, вот почему именно это растение можно увидеть почти на всех фотографиях викторианских гостиных.
Кроме того, газ требовал осторожного обращения. Днем, когда спрос был низким, многие компании-поставщики уменьшали подачу газа. Давление в трубах падало, и поэтому, зажигая газовый рожок днем, люди сильнее открывали вентиль, чтобы лампа хорошо светила. Но ближе к вечеру напор повышался, и, если вы забыли вовремя уменьшить подачу в рожке, пламя могло опалить потолок или даже вызвать пожар. Так что газ отнюдь не был безопасным и простым продуктом.
Однако у него имелось одно неоспоримое преимущество: он ярко светил — во всяком случае, по сравнению со всеми остальными источниками освещения, известными миру до появления электричества. Газовые лампы освещали комнату средних размеров в двадцать раз лучше, чем свечи. Их нельзя было, как настольные, придвинуть поближе к книге или шитью, но они давали прекрасный общий свет, делавший более приятным и чтение, и карточную игру, и даже беседу. Теперь обедавшие четко видели, что именно они едят, ловко выбирали из рыбы мелкие косточки и уже не вслепую сыпали соль из солонки. Если кто-то ронял иголку, то ее можно было сразу найти. Стали различимы названия книг, стоявших на полках. Люди начали больше читать и позже ложиться спать. Неслучайно именно в середине XIX столетия внезапно и резко возрос спрос на газеты, журналы, книги и ноты. Если в начале века в Британии было меньше 150 наименований газет и других периодических изданий, то к концу столетия их число возросло почти до пяти тысяч.
Газ был особенно популярен в Америке и Британии. К середине XIX века газовое освещение имелось в большинстве крупных городов обеих стран. Однако его по-прежнему использовали в основном представители среднего класса. Беднякам газ был не по карману, а богачи, как правило, относились к нему с презрением: во-первых, установка газового оборудования дорого стоила и требовала значительных перестроек; во-вторых, газ портил картины и ценные ткани; а в-третьих, если в доме есть прислуга, выполняющая за вас всю работу, нет необходимости вкладывать деньги в дальнейшие усовершенствования. Это привело к неожиданным результатам: в какой-то момент времени не только дома среднего класса, но и такие учреждения, как психиатрические клиники и даже тюрьмы, гораздо лучше освещались (и отапливались), чем самые роскошные английские поместья.
Проблема отопления так и не была разрешена окончательно на протяжении всего XIX века. В доме приходского священника мистера Маршема камин имелся практически в каждой комнате, даже в гардеробной, и это не считая огромной плиты на кухне. Чтобы все их почистить и растопить, надо было приложить немало усилий, однако несколько месяцев в году дом почти наверняка оставался холодным (он и сейчас остается таким). Дело в том, что камины — недостаточно эффективные обогреватели; они способны прогреть лишь очень маленькие помещения. Это обстоятельство не слишком волновало жителей такой относительно теплой страны, как Англия. Но на большей части территории Северной Америки в морозные зимы дело обстоит иначе: Томас Джефферсон жаловался, что однажды вечером он не смог писать, потому что в чернильнице замерзли чернила. Мемуарист Джордж Темплтон Стронг записал в своем дневнике зимой 1866 года, что даже при двух жаровнях и ярко пылающих каминах температура в его бостонском доме не поднималась выше тридцати восьми градусов[47].
На эту проблему обратил внимание Бенджамин Франклин, который изобрел так называемую «печь Франклина» (или «пенсильванскую печь»). Печь Франклина была несомненным усовершенствованием — но больше в теории, чем на практике. По сути дела это была металлическая печь, встроенная в камин, но с дополнительными дымоходом и вентиляционными отверстиями, которые могли менять направление воздушного потока и гнать в комнату больше тепла. Однако эта печь имела слишком сложную конструкцию и дорого стоила; к тому же ее установка требовала огромных — и часто неосуществимых — переделок в доме. Главным элементом системы служил второй, задний, дымоход, чистить который, как оказалось, было невозможно (для этой цели его следовало бы полностью разобрать). Кроме того, пенсильванская печь нуждалась в поддувале, которое следовало устраивать в подполе, чтобы в печь поступал холодный воздух, а значит, она не годилась для верхних этажей и домов с подвальными этажами, а таких было множество.
Проект Франклина был усовершенствован: в Америке этим занялся Дэвид Риттенхаус, в Британии — Бенджамин Томпсон, граф Румфорд; но настоящий комфорт пришел в дома, когда люди махнули рукой на свои камины и выставили печь прямо в комнате. Такая печь, известная как голландская, пахла горячим железом и сушила воздух, но хотя бы обогревала жильцов.