Бастилии. Своей политикой, урезающей полномочия сословий и благоприятствующей как крестьянам, так и буржуа, император Иосиф II вызвал не только консервативную по своему характеру бельгийскую революцию (1788—1790)[619], но и ожесточенное сопротивление в Венгрии. Венгерское дворянство, восторжествовавшее после смерти императора Иосифа 20 февраля 1790 г., отождествляло себя с «нацией» и в своих воззваниях использовало «революционный» лексикон. В соответствии с дореволюционной тактикой французских дворянских кругов («reaction nobilitaire») оно подкрепляло как свои партикуляристские и сословные, так и государственно-правовые и патриотические требования ссылками на учение об общественном договоре и разделении властей[620]. Хотя Леопольд II[621] после восшествия на престол отказался из тактических соображений от этого противодействия сословиям, он все-таки попытался продолжить начатую братом в пользу крестьян и горожан политику в Венгрии, прибегнув при этом к крайне необычным, почти революционным мерам.
Это отразилось и на конспирологических идеях. Ведь Леопольд II назначил шефом тайной политической полиции бывшего полицей-директора Пешта — Франца Готтхарди[622], настроенного в пользу йозефинизма, а тот попытался оказать нажим на сословно-аристократическую оппозицию в Венгрии за счет тесного сотрудничества с просвещенной интеллигенцией, а также привлечения крестьянства. К сотрудникам Готтхарди принадлежал и венский профессор Леопольд Алоиз Хоффман, летом 1790 г. по поручению императора — анонимно — опубликовавший памфлет «Вавилон» (Babel), который ничего не подозревающий руководитель цензурного ведомства позже, 23 августа 1790 г., запретил за «революционное» содержание! В этом памфлете делалась попытка запугать конституционалистов из числа венгерских дворян грубыми угрозами такого рода. Там было написано: «Аристократы в Венгрии играют роль французского народа», но забывают самое главное — что во Франции «в Национальном собрании упраздняют дворянство... и возвращают права гражданину».
За этой коварной констатацией следовал ироничный вопрос: не приходило ли в голову кому-нибудь в будском сейме, «что буржуазное и крестьянское сословия в Венгрии могли бы в конечном счете воспользоваться французскими образцами? Например, так ли невозможно, что новую Бастилию, которая строится в Буде, возьмут штурмом прежде, чем она будет достроена окончательно?»[623]
Леопольдовская обработка общественного мнения соответствовала политике в отношении масонства в Венгрии: власти основывали или поддерживали буржуазно-антиаристократические ложи как противовес дворянской оппозиции, также имевшей социальные точки опоры в масонских объединениях[624]. Кульминацией этой политики стало создание тайной «патриотической ассоциации», к работе над которой Хоффман получил задание приступить летом 1791 г. и которая по своей организационной структуре подражала масонским системам высоких степеней и ордену иллюминатов[625].
В то время как внешне, в пропагандистских соображениях, перед этой «ассоциацией» ставились контрреволюционные задачи[626], более «тайная», внутриполитическая цель ее деятельности вполне соответствовала леопольдовской политике: «Борьба с аристократией, мешающей правителю и его замыслам, во всех формах, систематический подрыв ее деспотических планов... Контроль народного образа мыслей в интересах правительства». Наконец, «секретнейшую» цель ассоциации можно, если угодно, охарактеризовать как иллюминатскую, ведь она состояла в приобретении «опосредованного влияния на политику, намерения и действия иностранных провинций и кабинетов»[627]. Следуя подобной тайной стратегии, разработанной в духе рационалистической кабинетной политики, трудно было бы добиться прочного успеха, даже если бы император Леопольд не умер уже 1 марта 1792 г. Крах «революции сверху» ясно показал, что путем сотрудничества с центральной абсолютистской властью в Вене желанных реформ добиться нельзя.
В результате начался процесс радикализации, который ясно прослеживается на примере политической эволюции Игнаца Мартиновича (1755—1795)[628]. Подобно Хоффману, Мартинович, происходивший из пештского мелкобуржуазного семейства, весной 1792 г. поступил на службу в леопольдовскую тайную полицию, чтобы помогать проведению абсолютистской политики реформ вопреки сопротивлению венгерского дворянства. С этой целью бывший францисканец, который — что было правилом для йозефинистской интеллигенции[629] — входил и в масонскую ложу, пытался в секретных донесениях дискредитировать как сословно-конституционалистскую, так и клерикальную оппозицию в Венгрии. Так, например, во втором отчете от 7 сентября 1791 г. о своем участии в заседании «иезуитско-теократической» («супериллюминатской») организации в Буде он утверждал, что там происходило следующее.
«1. После открытия заседания ложи все поклялись подчинить ныне царствующего монарха и его наследника...
2. Было провозглашено: да здравствуют все наши братья и Ван Эпен, все наши дети, иллюминаты и аристократы, которыми мы пожертвуем ради нашей конечной цели.
3. Впустили постороннего иезуитского теократа или супериллюмината из Польши... Он рассказал ложе, как активно иезуитские супериллюминаты в Польше натравливают демократическую партию на аристократическую и наоборот, чтобы вызвать общее брожение.
4. Будская ложа ответила этому посланнику: они... надеются, что демократы, уже укоренившиеся в Венгрии, целиком подорвут влияние роялистов...»[630]
Хотя этот отчет отражал антигабсбургские настроения в Венгрии как среди дворянства, так и среди интеллигенции и в сообщении о венгерско-польских контактах тоже было ядро истины, пусть их значение и преувеличено, о существовании «супериллюминатской» организации в Венгрии не может быть и речи. Правда, подобная стилизация в изображении венгерской оппозиции была не случайной: таким изложением событий Мартинович стремился придать особую убедительность подозрениям в адрес иллюминатства.
После того как осенью 1793 г. в отношениях между Мартиновичем и венской тайной полицией возник кризис доверия, первый — поскольку его вдохновляли успехи французских войск и польских повстанцев, а также из-за того, что стремление к реформам в венской политике ослабло, — обратился к революционной, конспиративной деятельности. В мае 1794 г. он предложил антигабсбургской оппозиции в Венгрии проект создания двух независимых друг от друга политических тайных обществ. За образец для них была взята масонская организационная структура. Эти два общества дали важный толчок для организации венгерской оппозиции, распавшейся на два крыла[631]. В то время как первое, «Общество реформаторов» (Societas Reformatorum), переняло политические цели венгерской дворянской оппозиции, второе, «Общество свободы и равенства», поддерживаемое «якобинской» венгерской интеллигенцией, должно было задуманную дворянством антигабсбургскую революцию развить в демократическом духе[632].
Этот венгерский «заговор» был раскрыт следующим образом. Граф Станислав Солтык, посланник Костюшко, пытавшийся раздобыть в Австрии оружие для использования в польской войне за независимость 1794 г., случайно вступил в контакт с маленькой группой венских «якобинцев»[633], не имевших никаких организационных связей с венгерскими «якобинцами». При встрече с Солтыком в апреле 1794 г. лидер венских демократов подполковник Хебенштрайт выразил готовность предоставить в распоряжение Костюшко чертеж разработанной им военной машины при условии, что Солтык даст венским демократам возможность ознакомить с этим изобретением и парижское революционное правительство[634].
Солтык согласился на это предложение и финансировал поездку двух венских демократов в Париж, которые действительно были приняты военным комиссаром Карно. Об этом поступке, который при состоянии войны с Францией был воспринят как