во многом отождествляя его с республиканизмом. Так, там говорится, что «демократизация в Генуе», как и вообще политические и религиозные катаклизмы в Италии, — «в духе и характере иллюминатства, как и якобинства». Цель подобных устремлений якобы состоит в «уничтожении христианства как такового путем переворота в устройстве государства, истребления дворянства, введения демократических республик и перерождения мира в результате тотальной уравниловки (Gleichmacherei)». Подводя итог, автор безапелляционно заявляет: «На куче пепла и обломках тронов и алтарей Европы безусловно и по праву можно сделать надпись: „Это совершило иллюминатство!“»[602]
Через четыре года после выхода этого сочинения Иоганн Август Штарк опубликовал свой «Триумф философии в восемнадцатом веке» (Triumph der Philosophic im Achtzehnten Jahrhundert)[603]. Штарк, который уже проявил себя как основатель теософски ориентированного «Клериката», ассоциированного с тамплиерским орденом («строгим послушанием»), а также как один из инициаторов «Эвдемонии», относился к числу тех фигур своего времени, которые труднее всего поддаются однозначному определению, — не в последнюю очередь потому, что в молодости в Париже был тайно обращен в католичество (об этом ходили многочисленные слухи), а позже все-таки по протекции Людвига Гессенского стал протестантским генерал-суперинтендантом и старшим придворным проповедником в Дармштадте[604]. В «Триумфе философии» Штарк опять сформулировал тезис о заговоре в очень эффектной литературной форме, однако не сумел добавить ничего нового по существу и вообще воздержался от серьезного анализа.
Так, например, он утверждал, что немецкие иллюминаты «привили» иллюминатство французским масонам и тем самым превратили французские ложи в «логова заговорщиков против трона и алтаря»[605]. Под конец он с большим пафосом претендовал на следующий вывод: «Благодаря перенесенному во Францию из Германии иллюминатству, породившему якобинство, взорвалась заложенная философами мина, и падением трона и алтарей, уничтожением духовенства и дворянства, своей демократической республикой, анархией со всеми ее спутниками, чудовищными планами по дехристианизации и республиканизации мира и всеми сопутствующими мерзостями Франция обязана слившимся приверженцам философского и иллюминатского заговоров»[606].
Если задаться вопросом о месте подобной теории заговора в христианско-контрреволюционной картине мира, то достоверные сведения об этом можно получить из структурного членения, проведенного в книге Халлера «Реставрация науки о государстве, или Теория естественно-общественного состояния, противопоставленная химере состояния искусственно-гражданского». Эта книга, впервые вышедшая в 1816 г., преследовала цель проведения «подлинной контрреволюции в науке»[607] и фактически была компендием романтических представлений о реставрации сословного государства. Карл Людвиг фон Халлер, бывший анонимный сотрудник «Венского журнала», в первом томе своей «Реставрации» предпослал позитивному изложению романтически-реакционной «вотчинной» идеи государства «описание, историю и критику прежней ложной системы». Опровергая «пагубную идею общегоственного договора»[608], почти центральную роль в своей критике он отвел антииллюминатскому тезису о заговоре, будучи уверен, что изучение «деятельности тайных обществ» дало ему сведения о «планомерном распространении и невероятном влиянии атеистических и революционных принципов»[609].
При этом Халлер ссылался на сочинения, рассмотренные нами выше, с особой похвалой выделяя «Памятные записки» Баррюэля, а также «Триумф философии» Штарка. Правда, он делал оговорку: «Возможно, они слишком многое приписывают злой воле и слишком мало — заблуждению»[610]. Кроме того, он упрекал как аббата Баррюэля, так и генерал-суперинтенданта Штарка в том, что они не распознали «главного заблуждения»[611] философов, иллюминатов, якобинцев и им подобных — учения об общественном договоре, так как оба были «по преимуществу теологами»[612]. Тем самым Халлер отмежевался от теории закулисных организаторов в узком смысле слова.
IV. Общества, организованные наподобие масонских, заговоры и страхи перед заговорами, 1791-1825
4.1. Ложи на службе абсолютизму в Венгрии, 1791—1794
После описания предпосылок тезиса о заговоре, его возникновения и оформления надо подробней осветить историческое значение масонства, рассмотреть формы масонских организаций, заговоры и теории заговора. При этом варианты их развития и структуры можно показать только на конкретных примерах. Из-за специфической постановки вопроса приведенные здесь краткие описания неизбежно имеют фрагментарный характер[613]. Тем не менее они помогут проиллюстрировать политико-практическое значение тезиса о заговоре, продолжавшего оказывать мощное влияние на историографию и в XX в.
Масонская идеология — неотъемлемая составная часть просветительского багажа идей, и организационные формы масонства сыграли выдающуюся роль в качестве образца форм гражданского общества, переступающего через сословные границы. Если с практикой управления, характерной для просвещенного абсолютизма, просветительские идеи и организация неполитических гражданских обществ могли сочетаться, то представители церковной ортодоксии с самого начала выступали как принципиальные противники масонства, основанного на принципах терпимости. Ведь они отстаивали сословно-иерархическое социальное устройство и традиционную систему ценностей.
Поэтому аббат Ларюдан еще в 1747 г. заявил: среди «класса» противников масонского ордена «встречаются прежде всего богословы, а так как сторонники последних повсюду составляют большую часть людей, можно не оговаривать, что они образуют бесчисленное войско»[614]. В результате Французской революции предостережения, которые с самого начала делались церковниками-антимодернистами, стали выглядеть все более справедливыми и в глазах прочих представителей Старого порядка. Когда, например, в июне 1791 г. Коллоредо, архиепископ Зальцбургский, настроенный в пользу Просвещения, наставлял своих священников не полемизировать с еретиками и «не препираться с вольнодумцами, натуралистами, атеистами и тайными обществами, в учениях которых народ ничего не понимает, ничем не утешается»[615], он уже вел безнадежный арьергардный бой. Ведь за недолгое время антимасонская агитация стала постоянной составной частью контрреволюционной полемики, особенно той, что вел католический клир. Понятно, что в пропаганде тезиса о заговоре особо отличались духовные лица, эмигрировавшие из Франции: их количество оценивается в 33 тысячи (!)[616], и одним из них был аббат Баррюэль. Рапорт наполеоновской политической полиции о ситуации в Генуе от 12 октября 1808 г. иллюстрирует хоть и локальное, но, конечно, не исключительное состояние церковной практической агитации. Там о генуэзском клире говорится: «Он активно агитирует против философов, масонов и т. п.»[617].
Когда масонов клеймили как идеологических инициаторов и политических закулисных организаторов революции, это часто вытесняло из сознания людей тот факт, что масонство в подавляющем большинстве ориентировалось не на республику и не на революцию, а скорей на просвещенный абсолютизм, реформы же представляло себе лишь в самом неопределенном виде. Только учитывая это, можно надлежащим образом понять дальнейшие события, наглядно показывающие идеологическую и организаторскую роль масонства на примере чрезвычайных ситуаций и в то же время дающие информацию об основе, на которой формировался миф о заговоре.
В отличие, например, от Баварии и Пруссии, где контрпросветительская реакция началась еще до 1789 г., в Австрии просвещенно-абсолютистская, «йозефинистская» политика[618] пережила даже штурм