маневрировали в пределах видимости передовых окопов немцев, посылая во врага осколочно-фугасные снаряды. Спустя примерно полчаса танковые роты внезапно отошли назад.
Немцы, стянувшие к Святкам и Поповке все имеющиеся у них резервы, ошиблись. Прорыв случился севернее, в двадцати километрах, на трех участках сразу. Сметая ограждение из колючей проволоки, «тридцатьчетверки», при поддержке самоходок и тяжелых КВ, начали утюжить и без того разрушенные немецкие укрепления.
Пехота ворвалась в окопы и завершила начатое танками и артиллерией. К 8:30 утра ударные группы прорвали глубоко эшелонированную оборону врага, в прорыв устремились основные силы корпуса. Немецкое командование поняло свою ошибку и начало переброску резервов к местам прорыва. Особенно на следующую линию обороны на рубеже десяти-двадцати километров от передовой.
Однако части корпуса не пошли вперед. Резко изменив направление удара, корпус перешел в наступление в северо-западном направлении. Перерезав рокадную магистраль Романовское – Правдино, советские войска разнесли штаб пехотной дивизии немцев, взорвали склады боеприпасов и автомобильного топлива. На трех участках было уничтожено железнодорожное полотно, взорваны два моста на шоссе, что осложнило немцам переброску сил для ликвидации прорыва. Корпус оторвался от преследующего его врага и оказался в тактическом тылу фашистов.
Косович бодро шел по коридору госпиталя, улыбаясь молоденьким санитаркам и старательно делая серьезное лицо при встрече с врачами. Правда, миловидным женщинам-врачам он все равно многозначительно кивал. Кто-то отвечал статному капитану улыбкой, кто-то укоризненным взглядом, мол, вы в госпитале, дорогой товарищ, а не в городском парке на прогулке.
Поправив сползающий с плеч медицинский халат, Косович вошел в шестиместную офицерскую палату и бодро поприветствовал раненых. Окно и балконная дверь были открыты настежь, в палату вливался душистый майский воздух.
Выкладывая на тумбочку Гробового небогатые фронтовые гостинцы, Олег рассказывал о последних событиях на фронте, нарочно говорил громко, чтобы слышали все. Незаметно кивнул Федору на дверь. Гробовой неуклюже поднялся, спустил на пол забинтованную ногу, накинул больничный халат и взял в руки костыли.
– Это что такое? – раздался от двери возмущенный женский голос.
В палату быстрым шагом вошла худощавая высокая женщина в белом халате и в белой медицинской шапочке. Тонкие черты лица, негодующий тон сразу навели на мысль, что это лечащий врач Гробового или даже главный врач госпиталя. Косович улыбнулся и заговорил сладким голосом:
– Дорогая военврач, простите, не вижу вашего ранга! Капитану нужен свежий воздух, движение. Он же закиснет, лежа на боку, у него образуются пролежни, он потеряет красоту, и его перестанут любить девушки!
– Прекратите, товарищ командир! – Врач остановилась перед Косовичем и посмотрела на него с таким негодованием, что тот невольно смутился. – Здесь не место для ваших фривольных шуточек и развлечений. Здесь военный госпиталь, существуют правила для раненых бойцов и командиров и тех, кто их навещает. Вы хотите, чтобы я сообщила вашему командованию о вашем поведении?
– Нет! – с готовностью замотал головой Косович. – Что вы, как можно!
– А вам, товарищ раненый, предписан полный покой и постельный режим. – Врач повернулась к Гробовому, тот сник и с готовностью отставил в сторону костыли.
– Уже ложусь, – пробасил Федор, вешая халат на спинку стула возле кровати.
Врач обвела взглядом притихшую палату: раненые офицеры опустили глаза и поспешно улеглись на свои кровати. С торжеством во взгляде и с чувством выполненного долга женщина удалилась. Как только за ней закрылась дверь, больные дружно прыснули со смеху.
Косович виновато развел руками:
– Ребята, уж простите, что я вас подвел. Вон она какая у вас грозная!
– Да что там, – снова раздались смешки. – Она хорошая, это только видимость, что строгая. С нами нельзя иначе, избалуемся!
– Я что хотел попросить, – Косович изобразил смущение, – нам поговорить надо с товарищем. Тут вопросы такие, что сами понимаете… А ему, видите, запретили выходить. Может, покурите, а? Мы недолго.
– Да понятное дело! – отозвались офицеры. – О чем речь! Пошли, хлопцы, на свежий воздух!
Когда палата опустела, Косович бросил фуражку на тумбочку и сел на край кровати Гробового. Федор смотрел в лицо товарища с пониманием:
– Устал, Олег?
– Устал. С того самого дня полной ночи ни разу не спал. А в эту даже и не ложился. Седой тебе привет передает, велит отдыхать и лечиться. Я все рассказал как есть. Сведения из Москвы приходят неполные, да и трудно сейчас быстро что-то раскопать. Тем более за одни сутки. Так что по Васильеву еще ничего не пришло, по Осокину – тоже. Ну, и с адъютантом генерала…
– Я что хотел сказать, – Гробовой похлопал друга по колену. – Я здесь немного поговорил с людьми: с персоналом, с ранеными, с истопниками, с возчиками. Дело выглядит так: у врачей о старшем лейтенанте Полякове в журналах ни слова. На него даже карточки здесь нет. Решение о продолжении им лечения, точнее, оказания ему медицинской помощи, учитывая показания при его осложнениях, приняла лично майор медицинской службы Максимова по просьбе мужа. Генерал ее попросил сделать оставшиеся уколы и дать с собой шприц, лекарства и стерилизатор. Чтобы закончить лечение в походных условиях. Ему нужно было сделать два или три укола. То есть два или три дня, и все, курс лечения закончен. Никто из опрошенных мною людей о Полякове не слышал, к его приезду не готовились. Я тебе скажу так: адъютант командира корпуса – не просто старший лейтенант, это человек, которому оказывают внимания больше, чем любому обычному пехотному старшему лейтенанту. Короче, тишина. И не приезжал он сюда. Не было здесь его машины.
– Иными словами, Поляков до госпиталя не доехал, – кивнул Косович. – Выехал и исчез.
– Что делать будешь? – спросил Федор. – Есть мысли?
– Ну, план у меня простой. Тут умничать особенно нечего. Я, пока к тебе ехал, останавливался на постах военных регулировщиков, расспрашивал. На двух постах машину Максимова видели – ее хорошо знают. Получается, что Поляков не доехал до госпиталя всего двадцать километров. Смотри, я на карте прикидывал…
Косович достал из планшета карту и развернул ее на кровати. Гробовой уселся удобнее, морщась, уложил перевязанную ногу и стал рассматривать карту. Олег провел карандашом, показывая маршрут, по которому ехала машина с адъютантом.
– Вот здесь, на развилке, машину видела регулировщица. Больше по предполагаемому маршруту ее никто не видел. Получается, – Косович обвел последний перекресток карандашом, – отсюда машина ушла на юго-запад и исчезла. Фактически, если предположить, что Поляков или неустановленные лица, захватившие машину, решили изменить маршрут и не ехать в госпиталь, а двинуться в другом направлении, выбор у них небогатый. Всего три направления! Через Сухоткинский лес они не поедут, потому что (это все знают) лес сильно заминирован еще со времен прохождения здесь линии фронта. Там и указателей полно,