теория мультивселенной, были столь привлекательны: они предоставляли, в буквальном смысле, "другой мир, на котором можно стоять", чтобы мы могли расширить взгляд науки от третьего лица и охватить всю нашу Вселенную.
-
На следующий день после ужина я отправился в Копенгаген, который находился всего в нескольких минутах езды на поезде по Балтике. Конференция начиналась только на следующий день, и, кроме саунд-чека на месте проведения конференции, у меня была свободная вторая половина дня. Когда я вышел из здания вокзала, было сыро и пасмурно, а улицы были переполнены другими туристами. Я взял напрокат велосипед и пару часов бесцельно катался по городу, не имея в виду никакого конкретного пункта назначения. Примерно в середине дня тучи потемнели, и начался дождь. Я завел велосипед в парк, чтобы укрыться под деревьями, и несколько минут стоял там под высокими соснами, ожидая, когда дождь закончится. Только потом я огляделся и увидел, что нахожусь не в парке, а на кладбище. Судя по всему, это было очень большое кладбище. На карте, прикрепленной к одной из оград, был список известных людей, похороненных здесь. Я начал просматривать список, и не успел я признаться себе, что ищу, как он оказался там: Нильс Бор, физик, который пришел мне на ум накануне вечером. Такое странное совпадение. Это было одно из многих "удвоений", как я их называл, произошедших на той неделе. Я часто сталкиваюсь с подобными отголосками - образами, именами или мотивами, которые повторяются в течение нескольких дней, так что мир кажется пронизанным заметной закономерностью. Иногда образ, приснившийся мне во сне, вновь появляется на следующий день в бодрствующей жизни. Когда я еще был христианином, эти моменты были наполнены смыслом, и я верил, что Бог говорит со мной, но теперь они казались произвольными и бессмысленными. Совпадения в большинстве случаев являются ментальным феноменом: закономерности существуют в сознании, а не в мире.
Я запомнил дорогу к могиле и начал толкать велосипед по центральной дорожке кладбища. Бор был пионером квантовой физики вместе с Вернером Гейзенбергом, Максом Планком и другими в 1920-х годах. Он был ответственен за то, что сейчас называется копенгагенской интерпретацией физики, которая, к сожалению, стала ассоциироваться с фразой "Заткнись и вычисляй", обозначающей твердое убеждение (широко распространенное на современных физических факультетах), что физики должны придерживаться прагматического применения квантовой механики и не задавать вопросов о ее основах или о том, что все это значит. Но взгляд Бора был более тонким. Он просто считал, что наблюдатель имеет фундаментальное значение для квантового эксперимента, что невозможно понять, что происходит в мире, не принимая во внимание нас самих и наш разум. Он никогда не заходил так далеко, чтобы предположить, что разум вызывает коллапс волновой функции, но он признавал, что в процессе эксперимента физик запутывается с миром, так что невозможно отделить наблюдателя от наблюдаемого. Для Бора это полностью изменило предположения научного метода. Больше не могло быть чисто "объективного" взгляда на мир, который учитывал бы всю картину в целом. Наука всегда относилась к конкретному наблюдателю и должна была признавать наше субъективное мировоззрение как людей. Мы не могли говорить о реальности, не говоря о себе.
По крайней мере, именно так я интерпретирую его взгляды, которые настолько сложны и непоследовательны, что до сих пор ведутся споры о том, во что он верил на самом деле. Сам Бор не боялся самопротиворечий: одной из его любимых тем был "парадокс" - понятие, которое, по его мнению, лежало в основе квантовой физики. Он был известен тем, что произносил апофегмы, которые оказались чрезвычайно цитируемыми. "Вы не думаете, вы просто логичны", - часто говорил он коллегам. Однажды, после лекции более молодого физика, он подтвердил, что все согласны с тем, что теория молодого человека безумна. "Вопрос, - сказал он, - в том, достаточно ли она безумна, чтобы иметь шанс оказаться верной". Бор считал, что всякий раз, когда мы сталкиваемся с парадоксом, это признак того, что мы столкнулись с чем-то истинным и реальным. Это объяснялось фундаментальным разрывом между реальностью и разумом - разрывом, который причудливый квантовый мир сделал очевидным: объекты могли находиться в двух местах одновременно или запутываться таким образом, что влияли друг на друга, даже находясь на расстоянии световых лет друг от друга. Мы, люди, не могли правильно мыслить об этом мире или говорить о нем связно. Чтобы заниматься наукой, мы должны были перевести эти квантовые явления на язык классической физики - сославшись на причину и следствие, пространство и время, - признавая при этом, что этот язык неизбежно метафоричен и антропоцентричен. "Физика - это не то, как устроен мир", - сказал он однажды, - "это то, что мы можем сказать о мире".
Я не могу сказать, является ли такая интерпретация физики более правдоподобной, чем теория мультивселенной, - как неспециалист, имеющий лишь самое беглое представление об основах, я не в состоянии высказать свое мнение, - но меня давно интересовали взгляды Бора в связи с их философскими последствиями. Вопрос о разуме и его потенциальных границах впервые заинтересовал меня как теологическая проблема. Тексты, которые я изучал в колледже, особенно на продвинутых курсах, посвященных реформатскому богословию, утверждали, что Бог непознаваем, полностью превосходит человеческое понимание. Мы можем постичь вечные истины лишь "как сквозь темное стекло", как выразился апостол Павел, через искаженную линзу, затуманившую земное восприятие. Хотя Бор не был религиозен, он однажды заметил, что парадоксы были неотъемлемой частью религиозных притч и коанов, потому что кажущиеся противоречивыми утверждения были необходимы, чтобы преодолеть пропасть между человеческим и духовным мирами. "Тот факт, что религии на протяжении веков говорят образами, притчами и парадоксами, означает лишь то, что других способов постичь реальность, к которой они обращаются, не существует", - сказал он.
Эту цитату я пытался вспомнить накануне за ужином. Она была из разговора с Гейзенбергом, который, как он вспоминал, состоялся после конференции в Сольвее в 1927 году, и впервые поразила меня своей глубиной. Сам Христос был мастером противоречий, утверждая, что слабость - это форма силы, что жизнь может быть достигнута через смерть, что богатство можно обрести, отдав свое имущество. На самом деле в самом понятии воплощения было что-то странно-квантовое. Чем еще был ипостасный союз - Его бытие одновременно Богом и человеком - как не разновидностью двойственности? Он также любил рефлексивные игры ума, обращая вопросы обратно к вопрошающему. Когда ученики спрашивали, сын ли он Бога, он отвечал: "За кого вы меня