спроектирована разумом.
Он кивал, пока я говорил, как будто уже прекрасно понимал это. По его словам, людям очень трудно принять совершенно случайный и бессодержательный характер нашего существования. Для него не было ничего удивительного в том, что люди находят такое объяснение более привлекательным, чем альтернативное.
"Какая альтернатива?" - спросила жена архитектора.
По словам физика, другое возможное объяснение заключается в том, что мы живем в мультивселенной. Наша - лишь одна из потенциально бесконечного числа вселенных, и в каждой из них Хиггс имеет разную массу. Это объясняет, почему наша вселенная оказалась такой гостеприимной. Если теория мультивселенной верна - а он признался, что является поклонником этой идеи, - то наша масса Хиггса была лишь одной из возможно бесконечного числа масс Хиггса.
"А что существует в этих других вселенных?" - спросил архитектор.
"Все, что только может существовать", - сказал физик. "В одном случае вселенная точно такая же, как наша, только кофе розового цвета. В другой - этот разговор происходит точно так же, как и сейчас, но на голове у вас перевернутый цветочный горшок". Физик улыбнулся архитектору, затем резко выпрямился, как бы смущаясь излишней причудливости. Большинство из них, конечно, очень скучны, - добавил он, - потому что не было подходящих условий для эволюции материи.
Когда-то, в те годы, когда я читал о физике, меня заинтересовала теория мультивселенной. Она возникла задолго до открытия Хиггса и была одним из наиболее предпочтительных решений проблемы тонкой настройки. Если все возможные комбинации физических констант могут быть где-то реализованы, то, по логике, не так уж невероятно, чтобы наша Вселенная была в высшей степени благоприятной для жизни - это просто одна возможность из многих. Можно возразить, что это фантастическое совпадение, что мы оказались в одной из немногих вселенных, способных поддерживать жизнь, но это возражение тавтологично. Только вселенные, в которых действительно были такие условия, могли породить людей, способных на такие мысли.
Нечто подобное было предложено в качестве объяснения проблемы измерения. В 1950-х годах американский физик Хью Эверетт выдвинул теорию множества миров, которая иногда рассматривается как расширение концепции мультивселенной. Согласно Эверетту, когда физики производят измерение, не сам акт наблюдения приводит к коллапсу волновой функции. На самом деле волновая функция вообще никогда не коллапсирует - это иллюзия. На самом деле происходит расщепление наблюдателя на множество наблюдателей во множестве различных вселенных, каждый из которых регистрирует свою позицию, реализующую все возможные перестановки. Это устраняет некоторую долю случайности из квантового мира; вероятности на самом деле не являются вероятностями, потому что все они где-то актуализируются. Теория также избавляется от идеи, что наблюдатель играет какую-либо роль в изменении реальности или ее возникновении. Расщепление Вселенной на самом деле происходит постоянно, всякий раз, когда квантовая система, находящаяся в суперпозиции, запутывается со своим окружением. Другими словами, достоинство теории заключается в том, что она сохраняет чисто объективный и детерминированный материализм, который когда-то определял ньютоновскую физику - представление о том, что реальность ведет себя предсказуемо и механистично, независимо от того, присутствуем ли мы при этом, чтобы наблюдать ее.
Само собой разумеется, что все формы гипотезы мультивселенной являются теоретическими: нет никакого способа наблюдать эти другие вселенные или доказать, что они существуют. Я всегда задавался вопросом, не являются ли эти сценарии просто отчаянными попытками избавиться от воспринимающего субъекта - уловка, которая привела к появлению многих популярных теорий сознания и искусственного интеллекта. Но я не собирался вступать в дебаты с физиком из ЦЕРНа по поводу обоснованности его позиции. Поэтому я сказал лишь, что теория мультивселенной, похоже, требует определенной доли веры.
Физик резко вдохнул. Я увидел, что задел за живое. Это была обычная критика теоретической физики, - сказал он. На самом деле сейчас люди пытаются сократить финансирование таких проектов, как Большой адронный коллайдер, потому что считают эти вопросы не научными, а спекулятивными. Но эти вопросы можно проверить эмпирически. В настоящее время технологий для этого не существует, но со временем они появятся.
Правда, продолжал он, заключается в том, что люди возражали против этих теорий не потому, что они были теоретическими, а потому, что считали такие выводы неприемлемыми. Многие из недавних открытий в области квантовой физики разрушили нашу веру в исключительность человека. Они показали, что на самом деле мы не являемся центральной драмой Вселенной, что мы - всего лишь временные коллекции вибраций в фундаментальных квантовых полях. "Люди хотят верить, что жизнь имеет смысл, что человек стоит в центре бытия". Он посмотрел прямо на меня и добавил: "Вот почему религия остается такой соблазнительной даже в современном мире".
В этот момент я пытался вспомнить цитату Нильса Бора, который однажды сказал что-то подходящее о физике и религии, когда архитектор резко повернулся ко мне и признался, что шведы, подобные ему, испытывают дискомфорт от разговоров о религии.
"Часто говорят, - сказал он мне, - что мы скорее обсудим нашу сексуальность или гигиенические практики, чем раскроем вопросы веры". Однако, продолжал он, когда ему приходилось задумываться над этими вопросами о Вселенной - когда он думал о странностях космоса и возможности существования множества космосов, - он не мог не испытывать религиозного благоговения. Он надеялся, что я прощу его, сказал он, за вольное употребление этого слова; он имел в виду лишь то, что в эти моменты он испытывал своего рода самотрансценденцию. Конечно, никто не может прочитать о современной науке и сделать вывод, что Вселенная имеет к нам какое-то отношение или существует для нашего блага. Мы как вид должны быть меньше, чем мельчайшие букашки в ее завораживающих масштабах.
Когда он говорил, мне казалось, что его поднимает вверх сила его собственного видения, в самые высокие точки космоса, и он наблюдает, как Земля становится все меньше и меньше, пока не уменьшится до одного пикселя. Арендт однажды назвала вид на Землю из космоса "Архимедовой точкой", опираясь на популярный анекдот о том, что Архимед однажды заявил, что мог бы сдвинуть саму Землю, "если бы ему дали другой мир, чтобы стоять на нем". Для Арендт это была идеальная метафора научного стремления выйти за пределы человеческой позиции, возможно, даже за пределы самого пространства и времени, чтобы лучше понять наше место во Вселенной. Научная перспектива, писала она, пытается сделать все происходящее в мире "действительным за пределами человеческого чувственного опыта... действительным за пределами человеческой памяти и появления человечества на земле, действительным даже за пределами возникновения органической жизни и самой земли". Возможно, именно поэтому такие решения, как