Ромен направил свои рукописи в «Гренгуар» — престижный политико-литературный еженедельник, одним из основателей которого в 1928 году был Жозеф Кессель. Роже Ажид печатал в газете «Франс-Суар» рассказики, обработанные Роменом, которые оплачивались по пятьдесят франков за штуку, тогда как «Гренгуар» платил по тысяче за страницу. Для начинающего писателя это была значительная сумма, а для Гари — целое состояние.
«Гренгуар» опубликовал сначала «Грозу», потом — «Кокотку», под которыми, как и под «Вином мертвых», стояла подпись Ромен Касев. «Гроза» вышла 15 февраля 1935 года и заняла всю страницу, а 24 мая того же года была напечатана «Кокотка». Имя автора было набрано жирным шрифтом, точно таким же, что и имена знаменитых в те годы Робера де Флера, Франсиса де Круассе, Поля Риваля. Этой газетой правого толка, которая в скором времени станет даже крайне правой, была основана литературная премия Гренгуар с весьма представительным жюри, в состав которого входили Андре Моруа, Жозеф Кессель, Франсис Карко, Абель Эрман, Поль Моран, Пьер Бенуа, а председательствовал Марсель Прево.
В обоих рассказах заметно влияние литературных кумиров Гари: не только Конрада и Гоголя, но и в том, что касается формы, Жозефа Кесселя, который был очень близок ему по духу.
После множества неудач Гари наконец доказал матери, что они не ошибались. Мина, уже не сомневаясь, что Ромен получит Нобелевскую премию, показывала его творения каждому, кто переступал порог пансиона «Мермон», и рассказывала, что ее Ромен печатается в том же журнале, что и знаменитый Жозеф Кессель: в рукописи никому неизвестного юноши 21 года от роду признали руку мастера.
Действия «Кокотки» и «Грозы» разворачиваются на Дальнем Востоке. Эти рассказы очень близки по своей фактуре и атмосфере, в обоих — страсть, смерть и война.
Получив гонорар за «Грозу», Гари в тот же день пригласил друзей на ужин. Рене и Сильвия Ажид, Рене Зиллер, Эдмон Гликсман, Франсуа Бонди даже не подозревали, в какой бедности живет Ромен. Сильвия вспоминает, как грустно он улыбнулся, отдавая официанту последние деньги, чтобы поразить друзей.
Ромен ничего не забыл, в глубине души он не смог простить равнодушия даже Рене, который ему был как брат. Никто не замечал, что зачастую он голодал. Может быть, именно об этом он думал, отвечая на вопрос «анкеты Пруста»: «Какое качество вы более всего цените в друзьях?» — «У меня нет друзей».
Гари самоотверженно отказался от щедрого гонорара «Гренгуар», как только на ее страницах стали появляться фашистские и антисемитские идеи. В объяснительном письме редакции газеты он прямо заявил, что «не намерен на этом зарабатывать»{211}. Принадлежавшие к «Аксьон Франсез» и «Патриотической молодежи» студенты юридического факультета освистали преподавателя налогового законодательства Гастона Жеза, которого они считали предателем, «проповедующим антигосударственную политику». Кроме того, обвиняли его в том, что во время эфиопской войны, которую вела фашистская Италия, он был советником негуса Эфиопии. Они срывали занятия, бастовали и устраивали в Латинском квартале демонстрации «против захвата Франции иностранцами»{212}.
К движению «Аксьон Франсез» примкнули многие представители интеллигенции. Евреев со страниц своих книг клеймили не только Луи Фердинан Селин, Дрие Ла-Рошель, Робер Бразильяк или Люсьен Ребате, но и многие знаменитые прозаики и драматурги, убежденные в своей правоте: Поль Моран, Марсель Жуандо, Пьер Бенуа, Жан Ануй, Жорж Сименон, Пьер Гаксот, Андре Жид, Жан Жироду. Например, Жан Жироду сокрушался, что Францию заполонили «сотни тысяч евреев-ашкенази, вырвавшихся из польских или румынских гетто»{213}. Когда его спросили: «Почему вы пишете?» — Жироду ответил: «Потому что я не швейцарец и не еврей».
В «Обещании на рассвете» нет ни единого упоминания о тех «славных мартовских днях»{214}, свидетелем которых Гари стал в Сорбонне. Но в глазах своих профашистски настроенных однокурсников он, без сомнения, был «понаехавшим» чужаком.
В 21 год, 5 июля 1935 года{215}, Роман Касев стал гражданином Франции. Своей первой жене Лесли Бланш он рассказывал, что его мать тоже пыталась добиться французского гражданства, обращалась в канцелярию госсекретаря по здравоохранению и народонаселению. Если это правда, то ей было отказано. Гари утверждал, что Мина написала в анкете:
«Иудейка! Прямо так и написала, черным по белому. Вероисповедание: иудейка. Неужели она не понимала, что делает? Неужели она не знала, как ее любимые французы относятся к евреям? Проще было бы, назовись она православной. А мне теперь не отмыться: во всех бумагах это слово, никуда от него не денешься»{216}.
Чистейшей воды выдумка. Разумеется, слово «иудей» не фигурирует ни в одном из официальных документов Мины и Романа Касевых. С тех пор как церковь была отделена от государства, во Франции вероисповедание — личное дело каждого. Но Гари боялся, что его еврейство помешает ему занять достойное место в обществе. В чем-то он был прав.
20
Учась на последнем курсе юридического факультета, Гари занимался на Высших военных курсах в форте Монруж, по окончании которых, в октябре 1937 года, получил диплом. Теперь, когда у него было французское гражданство, он мечтал стать офицером, о чем не раз говорил Саше Кардо Сысоеву. Возможность служить Франции и носить оружие воспринималась им как реванш над своими варшавскими одноклассниками, которые били его и дразнили «жидом». Непреодолимое желание подвига, вызванное антисемитской пропагандой тридцатых годов, утверждавшей, что евреи слабы и неспособны к сражению, двигало Роменом с необыкновенной силой. В годы Первой мировой, когда Франции потребовалось единение всех ее граждан, евреи показали себя с самой лучшей стороны. Даже такой убежденный антисемит, как Морис Баррес, признал это, повествуя о гибели главного раввина Лиона Авраама Блоха, священника при 14-м подразделении, убитого во время битвы на Марне сразу после того, как дал тяжелораненому солдату-католику поцеловать распятие.
Неужели Гари полагал, что ему, одному из «понаехавших сюда всяких», достаточно исполнить свой гражданский долг и страна его примет? Но «эра ненависти», как назвал это время историк Клод Фолен, уже началась и повсюду — на страницах «Гренгуара», «Аксьон Франсез», «Же сюи парту», «Ла Франс Аншене» — можно было прочесть: «Долой евреев!».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});