― Эм, ― теперь она смотрит на меня более настойчиво. Ее глаза становятся стеклянными. ― Мы можем поговорить?
Шесть лет. Прошло шесть лет. Я только что отошел от ее потери, и сейчас она возвращается в мою жизнь так, будто не провел целый год, погруженный в киску, наркотики и плохие решения, чтобы забыть ее. Бл*ть.
Я киваю, и начинаю идти к ней. Черт. Аметист наблюдает за нашим диалогом. Возвращаюсь назад и, наклонившись, целую ее в макушку.
― Я ненадолго, детка, ― выхожу из обеденного зала, жестом указывая на гостиную.
Глава 19
![]()
МОЙ ЖЕЛУДОК СЖИМАЕТСЯ, когда я наблюдаю за тем, как Мэддокс покидает комнату. Все затихли, никто не издает ни звука.
Мама садится обратно на свое кресло, странно глядя на Эллиота.
― Так, о чем мы там разговаривали?
Типичное поведение мамы. Пытается ускользнуть от насущных проблем. Ее болтовня откладывается где-то в задворках моего мозга, и я беру свой бокал вина, и делаю длинный глоток.
― Зачем она здесь? ― спрашивает Вульф, наконец-то прерывая то, что моя мать думала, было обсуждать куда важнее.
Тэлон обходит стол и садится на место Мэддокса. Я не смотрю на него. Не могу. Я начинаю паниковать. Могу чувствовать, как моя нервозность усиливается. Почему она здесь? Что может быть настолько важным, что она, прождав столько лет, снова вошла в жизнь Мэддокса.
Тэлон хватает пальцами мой подбородок и поворачивает мое лицо к своему. Я смотрю ему в глаза.
― Эй, прекрати это дерьмо. Она больше ничего не значит для него.
Я легонько улыбаюсь. Он отпускает мое лицо и протягивает мне мое вино.
― Я обещаю. Это определенно будет какая-то хрень.
― Да, но только это Кэсс. Очень сомневаюсь в этом, ― гладко говорит Вульф. Внезапно он резко поворачивает голову к Лейле. ― Ауч. — Должно быть, она ударила его под столом. Его тон сухой ― такой же, как и он сам.
― Никаких прозвищ, пожалуйста. Ее зовут Кэссиди, ― восклицает Лейла.
Мама вздыхает.
Эллиот прочищает горло.
― Эми, я хочу, чтобы ты знала, что сейчас ты являешься частью этой семьи. Поэтому, что бы ни случилось, это не имеет значения, хорошо?
Я сглатываю. Черт. Что, если он все еще любит ее?
― Отлично, папа. Правда. Просто взял и напугал ее еще больше, ― Тэлон качает головой, и, наклонившись над столом, берет свою тарелку, отодвигая тарелку Мэддокса в сторону, и продолжает есть. Мне нравится этот обеденный зал. Он расположен рядом с кухней, и вся задняя стена ― одно большое стеклянное окно, так что можно любоваться задним двором. Над столом изящно свисает стеклянная люстра. На стенах висят картины и бл*ть…
Я ненавижу эту гребаную комнату.
Ненавижу этот дом, хочу уйти. Комната словно сужается и прилипает к моей коже.
Я резко поворачиваю голову ко входу, как только Мэддокс возвращается. Я сразу же пойму, это что-то плохое или хорошее. Увижу это по его глазам. Втягиваю воздух и позволяю себе сосредоточиться на нем.
Выдыхаю, когда вижу его сдвинутые брови и кровоточащие костяшки пальцев. Его зрачки расширены, а грудь тяжело опускается и поднимается.
О нет.
Это не сулит ничего хорошего.
― Аметист, ― говорит он, его голос пропитан злостью. Затем Мэддокс наконец-то смотрит на меня и его черты немного смягчаются. Он облизывает губы. ― Нам нужно поговорить, детка.
― Хорошо, ― я вскакиваю с кресла и направляюсь к нему. Он несколько секунд изучающе наблюдает за мной. Переводит взгляд от моего рта к глазам, словно пытаясь что-то запомнить.
― Прекрати это, ― шиплю я, теряя терпение от того, как он смотрит на меня. Прохожу мимо него, направляясь в гостиную. Никаких признаков, что Кэссиди еще здесь. Спасибо, черт возьми. Может быть, он убил ее. Хотя, наверное, я не такая везучая.
Стреляю взглядом на дыру в стене и вздрагиваю. Что-то произошло. Кое-что плохое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он закрывает дверь, чтобы отгородить нас от окружающего шума, а затем я чувствую, как он садится рядом. Я не отрываю глаз от бассейна на заднем дворе и ярко-голубого неона, освещающего воду. Хочу поплавать.
― Аметист… ― говорит Мэддокс, но не касается меня.
Почему он не прикасается ко мне?
― Я-я… бл*ть, ― Мэддокс выдыхает, очевидно, разочарованный собой.
― Просто скажи это, Мэддокс, ― я борюсь со слезами, угрожающими пролиться, сглатывая, казалось бы, огромный камень, застрявший в моей глотке.
― У меня есть ребенок.
Все замирает. Я резко переключаю свое внимание на него, мои волосы бьют по лицу.
― Что!?
Мэддокс выдыхает и встает с дивана. Он начинает ходить туда-сюда. Проводит ладонями по волосам, затем по лицу и возвращается снова к волосам.
― Я не знал. Кэссиди, она… ― он выдыхает, останавливается и смотрит прямо на меня. ― Она уехала, когда узнала, что беременна. Не для того, чтобы убежать от меня, а от родителей, которые заставили бы ее сделать аборт. Ее ребенок… ― он останавливается, и я чувствую, будто меня по голове ударили кирпичом. Мэддокс продолжает. ― Наш ребенок, это девочка. Ее зовут Кеннеди. Ей чуть больше пяти, и у нее почечная недостаточность, Аметист. Она нуждается во мне, ― он замолкает, и я больше не могу сражаться со слезами. Они свободно катятся по моим щекам. Не то, чтобы я была расстроена тем, что у него есть ребенок, совсем нет, и это никак не поменяло бы того факта, что я хочу быть с ним, но у меня предчувствие, что для него это все меняет.
― Я… Мне жаль, Мэддокс. ― Так и есть, и что еще я могу сказать?
Мэддокс продолжает, садясь на кожаный диван напротив меня.
― Кэссиди не подходит, потому что у нее вторая отрицательная группа крови. А у Кеннеди, как и у меня, первая отрицательная. Кэсс пыталась связаться со своими родителями снова, но они, очевидно, погибли в автокатастрофе некоторое время спустя после того, как она убежала.
Я хочу кричать. Мои внутренности скручивает, а в голове стоит белый шум.
― Ч-что. Что ты собираешься делать? ― я заправляю волосы за ухо и вытираю слезы со щек.
Он утыкается лицом в свои ладони.
Реальность поражает меня со всей силы, явно его желания касательно того, чего он хочет, противоречат друг другу. Он хочет быть с ней, даже если это только ради ребенка, все еще хочет этого, да и кто может обвинять его в этом. Я сама из неполной семьи, поэтому знаю, как много нужно работать над этим, и всё может быть отлично, но если только оба родителя разделяют одно и то же понимание. У меня появляется ощущение, если я буду сейчас за него бороться, и заставлю его остаться со мной, позже он может обидеться на меня за это и упустит еще больше времени со своим ребенком. Нет, Мэддокс должен решить сам. Мне нужно уйти, пока я не начала умолять его остаться со мной и воспитывать их ребенка как собственного.
― Не беспокойся, ― отвечаю я, вставая на дрожащие ноги. ― Тебе не нужно ничего говорить, ― мой голос срывается в конце, и чувствую, как дрожат мои конечности.
Два шага до двери, и тогда я смогу убежать. Но куда? Я не знаю. Могу попросить, чтобы Лейла отвезла меня домой. Вот только она тоже приехала сюда с Мэддоксом.
Бежать.
― Аметист, ― его голос прерывает мои беспорядочные мысли. Замираю на месте, рукой держа ручку двери. Я уже успела пересечь комнату? ― Пожалуйста, я не… Боже, я не знаю, что делать.
Сглатываю и делаю два глубоких вдоха, пытаясь прийти в себя. Закрываю глаза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
― Это мой ребенок, и я уже потерял пять лет, не хочу терять еще пять. Кэссиди, она справляется, но ей с трудом получается оплачивать счета, и я не хочу быть как мой отец и… бл*ть! ― Мэддокс подходит ко мне и, схватив за руку, разворачивает меня так, что моя спина сейчас прижата к двери. Он всматривается в мои глаза. ― Скажи, что мне делать, Эми! Бл*ть, я не могу… ― он весь дрожит, поэтому я обхватываю его за шею и притягиваю к себе.
