не получилось: он долго расстегивал пуговицы на рубашке, путался в брюках, расшнуровал выходные светлые ботинки, балансируя, пытался снять носки, и потом уселся, чтобы не упасть. Тонкие трикотажные плавки уже снялись сами собой. Егор тоже побежал в темную воду, и быстрыми энергичными движениями приблизился к Кате. Плавал он хорошо. Катя прильнула к нему, он ощутил ее тело, все его изгибы. Они держались на воде, Катя тихонько смеялась, показывала ему, как надо быстро провести рукой в толще воды, чтобы увидеть множество маленьких ярких пузырьков. Егору нестерпимо захотелось ее, но Катя, явно чувствуя его готовность, не хотела выходить из воды. Когда Егор, не с силах больше сдерживаться, постарался в нее войти, Катя сказала: «Подожди, подожди, не надо так…». Они выскочили на берег, и мокрые повалились на мелкие камушки. Катя знала, что делать, он тоже каким-то образом знал. Кончил он очень быстро, даже не заметил как, ничего не успел ни понять, ни почувствовать. Он боялся, что Катя начнет спрашивать, первая ли она у него, но Катя не спросила.
Потом через какое-то короткое время был второй раз, более долгий и осмысленный. Они лежали на спине, их влажную кожу обдувал ветерок. Над головой горели крупные южные звезды. Одна звезда упала, и Катя сказала, что загадала желание, а потом спросила: «А ты, загадал?» Егор ответил, что загадал, хотя это было неправдой. Он не успел, да и не знал, что он хотел от жизни. Сейчас ему было хорошо, а будущее представлялось туманным и думать о чем было ни к чему.
Катя нависла над ним, но Егор больше не хотел, не мог. И тогда Катя улыбнулась, и сделала так, чтобы он снова был готов. Ничего себе! Можно, оказывается, было и так! Они трогали друг друга, целовались. Егор с изумлением узнавал женские ласки, ухищрения, допуская Катино лидерство, с удовольствием удовлетворяясь ролью ведомого. Он уже ничего не делал, все предоставив Кате, и так было даже приятнее, чем само действие. Время шло, стали гаснуть звезды. Когда они поднялись и оделись, пляж уже заливал серый утренний свет. Егор заметил, что его бедра, колени и локти были исцарапаны мелкими камешками. Стало даже немного больно, раньше-то он этой боли не замечал. Он проводил Катю до ее скромного Дома отдыха, и пошел домой, испытывая странное настроение: опустошение, грусть, моральную усталость, тревогу, гордость, довольство собой, ощущение правильно сделанного дела… почему-то он знал, что Катю больше не увидит, но это было даже и неважно. Он не выбирал ее, не был влюблен, хотя и понимал, что скорее всего ее запомнит. Впечатления о прошедшей ночи не вызывали в нем горячечного бреда. Он шел домой в этот предрассветный час и внутренне готовился к встрече с родителями. Он боялся матери. Она по-сути ничего не могла ему сделать, но он все равно боялся, до тошноты, до внутренней нервной дрожи.
Было около пяти утра. Егор тихонько вошел в номер, желая только одного – лечь на свой диван, надеясь, что родители не проснутся. Естественно, мать в ночной рубашке вышла в гостиную, где он спал, и сходу начала орать. Все это было предсказуемо.
– Где ты был, дрянь? Я тебя спрашиваю, где ты всю ночь шлялся? Да, я тебя на ключ запру! Ты у меня в столовую не выйдешь, гадина! Говори, урод, где шлялся! – кричала мать. Мразь, ты этакая!
Егор отстраненно, не смея присесть, смотрел на ее оплывшее тело, грудь, дрябло дрожащую под рубашкой, на растрепанные волосы, на гримасу ненависти, исказившую ее лицо. Изо рта матери брызгала слюна, но увернуться было нельзя. Мать распаляясь, придвигалась к Егору все ближе и наконец ударила его наотмашь по щеке. Он инстинктивно увернулся и удар пришелся по подбородку. Стало больно, глаза его наполнились злыми слезами. Мать принялась, было, колотить его руками по груди, но Егор перехватил ее руки.
– Я ненавижу тебя. Ты мне всю жизнь испортила. Я не хочу с тобой жить! – кричал он, уже не помня себя.
Из спальни вышел отчим:
– Аля, Аля, не надо! Оставь его, тебе нельзя волноваться! Ему наплевать на мать! Он ничего не ценит, что мы для него сделали. Нашкодил, и не хочет отвечать. Где ты был? А? Мать тут чуть с ума не сошла. Вот паразит никчемный на нашу голову! Сволочь! Мать в могилу вгонишь!
Егору так хотелось лечь на свой диван и поспать, но он знал, что этого не удасться. Он выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Идти ему было некуда, он очень устал, хотелось спать. У него не было денег, чтобы поесть в городе, а на завтраке в столовой он сидел за одним столом с родителями, и видеть их было бы невыносимо. Он вышел в парк, прилег прямо на землю, и уткнувшись лицом в мокрую траву, заплакал. Ему было себя так жаль, что гордость от того, что он "мужчина" поблекла и уже даже стало казаться, что "оно того не стоило".
Он стоял за углом столовой и видел, как оттуда вышли родители. Он тогда вошел и быстро поел. Вечером мать почти смягчилась, он ей сказал, что он был с ребятами на пляже, они купались, а потом пошли играть к одному местному парню в карты. Он "забыл" ей сказать, а потом не хотел ее будить. Он даже просил у матери прощения: надо было выживать.
Учеба в МАИ и дальнейшая недолгая работа в КБ – это было последнее, что Егор сделал, уступая желанию матери. Он ушел в армию, завербовавшись на два года на военный аэродром в Казахстане. Там взвод его солдат срочной службы подвешивал бомбы на тяжелые стратегические бомбардировщики. Егор на два года получил возможность не видеть материной ярости по любому относящемуся к его жизни поводу. Вернувшись из армии, он уже не ощущал себя непослушным мальчишкой, но жить с родителями показалось ему уже неприемлемым. В отношениях с матерью у него наступил период стабильности. Егор даже помогал ей чертить схемы для защиты кандидатской. На этой защите мать прямо помешалась. Дед, ее отец, был завкафедрой, муж – доктор наук, тоже завкафедрой, а она… У нее была серьезная работа. Что-то такое о сравнительных тактико-технических характеристиках истребителей марки МИГ и как они проявляются в условиях воздушного боя. Первичные материалы мать взяла после так называемой шестидневной израильской войны. Но, проблема была в том, что для арабов, летавших на советских истребителях, война вовсе не была победоносной, и тему отодвинули. Мать мыкалась со