за собой за руку. Так уж получилось: жена была его "старшая дочка". Раньше это умиляло, хотя в последнее время, как-то меньше. Просидев весь год в квартире, Лане хотелось путешествовать, а ему как раз – наоборот, он видеть уже не мог аэропортов и гостиниц.
Им заказали номера, и, как они договаривались, через пару часов, в отель подойдет представитель компании, они начнут культурную программу, которая продолжится и завтра, в воскресенье. В понедельник у них деловая встреча, договор "товарищи" из Кирова подпишут или не подпишут, и потом они уедут домой, а Михаил должен будет ехать на конференцию в штаб-квартиру фирмы в Париж. Оттуда в Москву. Ездить один он любил, это было гораздо проще, чем с клиентами. По крайней мере, не надо было пить водку, вести дурацкие разговоры, и переводить остроты русских.
«Где же наши вещи? Странно, что так долго.» – жена клиента, не то Настя, не то Даша… нет, все-таки Даша, начинала свое куриное квохтанье. «Ничего не долго. Прошло-то всего минут пятнадцать… И вообще, зачем они столько вещей всегда берут? К чему?» – клиенты привычно раздражали, но Михаил любезно улыбаясь, успокаивал "мадам". Дядьки казались уже немного поддатыми. Ну да, они пили сухое бесплатное вино, и даже, кажется, пару раз, заказывали по бутылочке виски. «Начинается… , чтоб их черт взял! К вечеру будет ужас», – опять неприязненно подумал Михаил. Мужчины в мятых брюках, в пиджаках, еле застегивающихся на животе, и "мадам" с декольте, на шпильках, выделялись из снующей вокруг толпы до такой степени, что Михаилу захотелось отойти в сторонку.
Предсказуемая рутина наконец свершилась, такси везло их по городу. Шофер в ожидании "pourboire", непринужденно и весело болтал с пассажирами. Узнав, что они – русские, мужик с жаром принялся показывать им достопримечательности. Михаил знал, что под конец пути, он, прощаясь, скажет им на ломаном русском "спасибо" и "до свидания". Он такое знал и по-японски. Была чудесная погода. Прозрачный, чистый воздух, откуда-то тянуло кофе и ванилью. Из промозглой холодной осени они приехали в лето, люди шли по тротуарам в легкой одежде, в босоножках. На шпильках никого, естественно, не было. Многие были в соломенных шляпах. Шофер показывал им какие-то храмы, часовни, пытался объяснить, что это осталось со времен римлян. Михаил вслушивался и кивал. Трое русских сзади слушать его перевод не захотели, что было к лучшему. Они говорили о чем-то построннем, не относямся к Биаррицу. Обсуждали какого-то Кольку, который совсем "оборзел".
Шофер замолчал, минут через пятнадцать они остановились у крыльца отеля. Михаил расплатился из "представительских расходов". Он был рад, что их поселили в обычном Radisson, в большом здании с лифтом. Он много раз жил в маленьких французских отелях и знал, что они непредсказуемы. Номер может быть тесным, с крохотным душем, зато в "местном домашнем стиле". Вот не надо… Что ждать от Radisson было понятно.
Через пол-часа Михаил блаженно лежал на широкой двуспальной кровати в своем номере и листал программу, которую для них оставили на рецепции. В Биаррице было еще рано, через полтора часа у них встреча с представителем фирмы и они пойдут гулять по городу. Потом, после легкого ланча, может будет еще пара свободных часов, которые "мадам" захочет использовать на магазины. Впрочем, пока она ничего такого не говорила. Вечером ужин в ресторане. После ресторана их вежливо спросят не устали ли они, можно будет вернуться в отель, или еще идти гулять, если "не устали". Михаил, с удовольствием выбрал бы первое, но как будет в действительности, он пока не знал. Он почувствовал усталость и слабость. То ли слишком рано встал, то ли… "сердце, почки, давление, диабет…" – нужное подчеркнуть. Биарриц был чудесен, но Михаил был здесь на работе, и в этих обстоятельствах город не доставит ему такого удовольствия, как если бы он снова был здесь с "девочками". Без них, все было не то.
Женя
На улице шел мелкий дождь, было холодно. Женя быстро прошла по Каретному ряду и вышла на Петровку. Под ногами хлюпало, и Жене остро захотелось в отпуск, к теплому морю. Отец, когда она вчера вечером прощалась с ним, казался угрюмым и озабоченным. Папа вовсе не радовался тому, что едет в Биарриц. Ему что Биарриц, что Киров. Ничего себе! Женя все бы сейчас отдала, чтобы погулять по Биаррицу, который она не так уж хорошо помнила, хотя когда-то была там с родителями. Друзья в Биарриц, и вообще на Лазурный Берег, ехать не хотели. В их среде, это стало считаться буржуазным и пошлым. Ехать надо было в экзотические страны: чем меньше комфорта, тем лучше. С родителями ей можно было выбирать и настаивать, а с друзьями она не выбирала, просто присоединялась к компании, боясь ее потерять из-за своих капризов, на которые еще неизвестно, как бы ребята посмотрели.
Женя вошла в подъезд фирмы и поднялась на второй этаж. В здании было душно и накурено. В большой комнате за компьютерами сидела сотрудники, несмотря на субботу. Сейчас шло много важных проектов в связи с Олимпиадой и люди вышли на работу. Она всех знала, останавливалась, здоровалась, с некоторыми перекидывалась парой фраз. Но сегодня Женя почувствовала некоторую напряженность. Одни были с ней сдержанны, другие, напротив, слишком болтливы. Они про нее кое-что знали и каждый реагировал по-своему. В глазах людей была насмешка, осуждение, отстраненность, или наоборот понимание, одобрение, поддержка. Женя знала, почему на нее так по-разному смотрят. Она, скорее всего, совершила промах, о котором она сейчас жалела, и опасалась, как бы промах не имел для нее неприятных последствий.
Все начиналось совершенно невинно. Женя была "в друзьях" на Фейсбуке у одного интернетного знакомого. Там на странице была дискуссия о Pussy Riots, кто-то написал, что "уголовное преследование" – это было уж слишком. Женин друг ответил, что "надо быть более толерантным"… и т.д. Ничего такого уж интересного. Но на Женю что-то нашло. Она вдруг написала на "стене в фейсбуке" какой-то коротенький пост против толерантности, так просто написала, типа "назло", на чувства верующих и на всю РПЦ ей было наплевать. Это бы ладно, но она зачем-то написала, обращаясь к той, кто первая поместила пост на эту тему, что, "вот, если бы ей поссать в глаза....", как бы, дескать, она себя повела?
Дома Женя никогда не слышала ни одного грубого или жаргонного слова, но в горячей полемике в соцсетях такая лексика употреблялась. Женя, давным-давно считая себя принадлежной к пишущей братии, чувствовала нюансы языка,