завершились в течение короткого времени, а также без каких-либо указаний со стороны живого существа, несмотря на сопротивление родственников. Всё это указывает на странный, но неопровержимый факт, что различные стадии и формы садханы или духовных упражнений и эволюции произошли автоматически в её теле без какого-либо активного участия с её стороны. Мнение о том, что её сиддхи были достигнуты не в этом теле, а в предыдущем, также является несостоятельной, поскольку она снова «Брахмавид Брахма эва бхавати» (тот, кто познаёт Брахмана, сам становится Брахманом).
Это тоже, по мнению некоторых, неприменимо к Матаджи, потому что, как она говорит, никогда не возникало вопроса о том, знать или не знать, насколько это касается её. Это сверхсознание можно рассматривать как саму её природу (свабхава). Такое разнообразие мнений относительно её сущностной природы вряд ли трогает Матаджи, и её ответ тем, кто спрашивает «Кто ты на самом деле?» — попадает, на мой взгляд, в самую точку. Она отвечает: «Я та, за кого ты меня принимаешь».
В 1927 году, когда Матаджи гостила у нас день или два в Раджшахи, ушедший профессор Асвини Кумар Мухетджи задал ей несколько вопросов. В те дни у Матаджи было Бхава-Самадхи, иногда настолько глубокое, что она казалась почти безжизненной. С трудом можно было уловить какое-либо дыхание или пульс на запястьях. Иногда во время самадхи она перекатывалась из одного конца комнаты в другой; и в одном конкретном случае в 1926 году, я помню, она двигалась вперед и назад на довольно большой платформе в Ашраме ушедшего Балананды Брахмачариджи Махараджа в Деогаре.
Её движения были такими ритмичными и в то же время такими внушающими благоговейный трепет, что мне пришёл на ум космический танец Деви Кали. Опять же, время от времени Матаджи в своем авеше (состоянии, подобном трансу) произносила сладкие и звучные стотры (стихи), однако не на обычном санскрите и с преобладанием однослоговых мантр (биджа мантры).
Ссылаясь на глубокое самадхи Матаджи, профессор Мукерджи спросил: «Что Вы чувствуете, когда находитесь в таком состоянии?» Я сказал профессору, что сейчас Матаджи не ответит на такой вопрос. Она сама тоже попыталась уклониться от ответа, но профессор, каким бы пожилым он ни был, почтительно настаивал на своём. И Матаджи сказала: «Когда Вы сидите в этой комнате, Вы можете видеть всё, что происходит снаружи через двери и окна, но когда они закрыты, вы не можете этого видеть. Это тело чувствует себя так, как будто все его двери и окна закрыты. А когда вы берёте горсть грязи и моете её в воде пруда, вы видите, как мелко она растекается по воде. Так же чувствует себя и это тело».
Я не знаю, что из этого понял профессор Мукерджи, но для меня смысл был ясен. Я понял Матаджи так, что она стала внутренне осознанной, в то время как её внешнее сознание на какое-то время получило проверку, и у неё появилось чувство расширения — Бесконечного Сознания и Бесконечного Расширения.
Затем Профессор спросил: «Ощущаете ли Вы присутствие какого-либо Бога или Богини в это время?» Матаджи долго пыталась парировать, говоря, что Богов и Богинь можно увидеть, если кто-то захочет это сделать. Но профессор настаивал: «Вы их видите?» И, наконец, она сказала: «Я их видела раньше». Поэтому я понял, что она перешла от всех форм к Бесформенному. Так должны поступать все искатели Истины и Реальности, прежде чем их усилия увенчаются успехом. (В случае Матаджи никогда не было никаких усилий. Все различные стадии пришли к ней сами по себе и как игра, а не для того, чтобы чего-то достичь.)
Матаджи для меня — это та, через которую сияет во всём своём великолепии Бесконечность, и когда я склоняюсь перед ней, я склоняюсь перед Ней (Тат). Но в то же время я не слепой, нет, я очень ценю в ней человеческую доброту, её заботу о малейших наших удобствах, когда мы с ней, нежность её речи и улыбки, участливый вопрос о нашем благополучии. Называйте её как хотите — Аватарой или Сиддха Махатмой, для меня это не имеет никакого значения.
Этот крошечный малыш, которого ей принесли. Посмотрите, как сияет её лицо. Девочка из школы или девушка из университета хочет поговорить с ней? Как любезно она принимает её! Можешь ли ты быть хотя бы наполовину так же нежен, как она, к больным и дряхлым? И был ли у кого-нибудь такое количество сочувствия и сострадания в связи с потерей близкого и дорогого человека? А если вам надоело блуждать в лабиринтах философии, в нескольких словах она укажет вам путь, и вы будете в восторге и удивлении. Или, если в вашей садхане нужно распутать узел, обратитесь к ней за помощью и посмотрите, что произойдет. Аватара, Сиддха Махатма, кем бы она ни была, прежде всего, она-Мать, всегда нежная, всегда помогающая, излучающая любовь и участие. Само её присутствие очищает и облагораживает.
Выражение «сияет», которое я использовал, напомнило мне один случай. Это было в 1926 или 27 году в Шахбаге, и я увидел её по дороге в свою родную деревню. Было около 9 часов утра. Она сидела на койке в маленькой комнате, и я подошёл и сел на корточки на полу. Был какой-то обычный разговор, и на долю секунды я отвёл от неё взгляд. В следующий момент, когда я повернулся к ней, бенгалка исчезла, и вместо неё я увидел сияющую фигуру, а свет, исходящий из каждой поры её тела, ослепил мои глаза. Помню, я спросил себя: «Где третий глаз?» При других обстоятельствах я также замечал подобные преображения. Мне кажется, сейчас у неё нет больше этих преображений, нет авеша или самадхи. Вместо этого теперь она вечно живет на плане, который обычным людям трудно или невозможно постичь. Однажды в моём присутствии её спросили, имеют ли дело с людьми те, кто когда-либо осознавал Брахмана. Её ответ был утвердительным. Я чувствую, что сейчас она именно такая. Она, несомненно, отзывчива и нежна, и всё же как будто её окутывает какая-то тайна. Я чувствую, что она покинула нас, хотя я знаю, что ничто не может быть более нелепым, чем это. Однажды она спросила: «Мы раздельны?»
Нет, Ма, я знаю, что это не так, и в этом знании — блаженство, но я хочу осознать всю истину этого, всегда осознавать это.
Если бы я указал на одну черту, которая больше всех выделяется в Матаджи, я бы сразу сказал: «Непривязанность». Она добра, никто не