Читать интересную книгу Лавиния - Урсула К. Ле Гуин

ходили в Лаврент и приносили из дому или из нашей регии кое-какие припасы и вино. Это движение вверх-вниз продолжалось весь день, но я так и не сумела присоединиться ни к одной из этих групп, хотя сперва очень на это надеялась. Амата по-прежнему глаз с меня не спускала, а если она куда-нибудь ненадолго отходила, то от меня ни на шаг не отходили ее ближайшие помощницы – высокая Сикана и вечно кислая Лина.

Девушек на холме было немного: я и еще несколько рабынь. Городские матроны, разумеется, оставили своих невинных дочерей дома, в безопасности. Но многие молодые женщины, еще кормившие своих малышей грудью, разумеется, принесли их с собой, и я большую часть дня с удовольствием возилась с ребятишками, укачивая кричащих младенцев и давая отдых их усталым матерям. Это меня успокаивало и спасало от необходимости вести бесконечные разговоры с полупьяными взрослыми женщинами. К тому же беззащитные малыши стали для меня подлинным спасением от фальши и безумия этого чудовищного празднества. Они были тяжеленькие, теплые, настоящие и нуждались в заботе и помощи. И они были еще слишком малы, чтобы притворяться. Я с удовольствием ухаживала за ними, а молодые мамаши, разумеется, всячески меня за это хвалили и пытались ко мне подольститься: «Вы только посмотрите, как добра дочь нашего великого Латина к ребенку какой-то рабыни!» Если б вы знали, думала я, как добр этот малыш к несчастной дочери великого Латина! И я с нежностью прижимала к груди милую крошку, которая с улыбкой засыпала у меня на руках.

В полдень Амата снова завела танцы и предложила поиграть в ту мерзкую игру, когда пожилые хлещут ветками молодых, сопровождая эту дикую забаву всякими непристойностями, однако участницам игры уже не хватало той дикой разгульности, которая царила здесь в первый день. Теперь уже все знали, что Амата ждет прибытия Турна и прямо здесь намерена отдать меня ему в жены. Многим женщинам, по-моему, при одной мысли об этом становилось не по себе; похоже, они чувствовали себя телками, которые, случайно перепрыгнув через изгородь, обнаружили, что попали в загон к быку. Да и сама идея подобной «свадьбы» вдали от дома, от родных пенатов и ларов приводила их в полное замешательство. Разве можно выходить замуж в диком краю, где ни один из домашних богов не может помочь тебе, а местные божества не просто равнодушны к нашим людским заботам, но вполне могут проявить и злокозненность? Хотя Амата все продолжала говорить о свадьбе, остальные предпочитали называть это помолвкой – видно, слово «помолвка» им было несколько легче воспринять. Да и «помолвка» эта казалась им чем-то шуточным, вроде очередного развлечения, и в итоге они даже с некоторым нетерпением стали ожидать этого радостного события. Однако наступил вечер, а Турн так и не появился. Амата снова принялась пить и всех нас тоже заставляла. Танцы и песни вскоре превратились в лишенный всякого смысла гвалт. Но какой бы пьяной моя мать ни была, она по-прежнему не отпускала меня ни на шаг, бдительно следя за мной вместе с Линой и Сиканой. Кстати сказать, наши сторожихи, вооруженные мечами, вина совсем не пили и, сменяя друг друга, всю ночь стояли на посту, невидимые на темных тропах, в ожидании мужчин-нарушителей.

А на следующий день многие городские женщины стали потихоньку исчезать с холма. Не вернулись назад также некоторые группы, отправившиеся вниз за едой и вином. По-моему, женщинам просто надоело таскаться вверх-вниз с тяжелым грузом, но Амата сказала, что этих женщин просто заперли дома мужья, а может, и побить пообещали, если они снова в горы убегут. И она принялась разглагольствовать о том, что сделала бы с этими мужьями, если бы они решились сюда подняться. Впрочем, все наши служанки, которых моя мать послала в регию за припасами, назад все-таки вернулись, нагруженные хлебом и кувшинами с вином. Они сказали, что никто им не препятствовал, когда они опустошали кладовые, ибо царь Латин велел не тревожить женщин, которые ушли в горы отправлять некий обряд в честь своей покровительницы, и ни в чем им не препятствовать. Рассказали они и том, что ходят слухи о какой-то крупной ссоре с троянцами, которые охотились в лесу между Лаврентом и Тибром.

Ближе к вечеру многие из нас совершенно опьянели, поскольку еды было крайне мало, а вина мы выпили слишком много. Кое-кто казался просто невменяемым. То и дело слышались то истерические рыдания, то безумный смех. Начались крики, ссоры.

Я сидела в сторонке с годовалым сынишкой Тулии, у которого как раз резались зубки, и пыталась успокоить его колыбельной песенкой, когда возле меня вдруг на мгновение возникла Маруна и быстро шепнула: «Сегодня ночью?» Я кивнула, стараясь даже не глядеть на нее, а она прошептала еще одно слово – «сова» – и тут же исчезла.

«Спи-усни, мое сердечко, папа даст тебе колечко», – пела я малышу и все думала, что хотела сказать этим последним словом Маруна. Впрочем, что мне еще оставалось? Только гадать и ждать.

– Любишь детей, да? – услышала я голос матери и подняла голову.

Она стояла рядом со мной в грязной изорванной тунике рабыни, и я обратила внимание на то, какие красивые у нее ноги – белые, с тонкими щиколотками и мягкими черными волосками на голени. Она посмотрела на ребенка, которого я прижимала к груди, и лицо ее исказилось, как от зубной боли.

– Уж приплод-то ты от него точно получишь! – сказала она. – Можешь на это твердо рассчитывать. Он не похож на моего старого евнуха. Он даст тебе здоровых сыновей, которые будут жить долго!

Она говорила очень четко и как-то отрешенно. Она была очень пьяна, пьяна так, как порой – я и сама не раз это видела – бывают мужчины под конец пира или после многодневного загула. Я ей не ответила, продолжая тихонько напевать, потому что ребенок наконец-то стал успокаиваться. Мне не хотелось на нее смотреть; я даже глаз на нее не подняла. Но чувствовала, что в ней закипает гнев и вот-вот снова прорвется наружу. Я знала: она прекрасно понимает, что Турн не приедет, и мне было очень страшно.

– «Спи-усни, мое сердечко», – пропела Амата, передразнивая меня. – Какой же ты ягненочек, Лавиния! Настоящая дочь евнуха! Ах, ах, сама доброта и покорность! И вечная готовность подчиниться любимому отцу, который сам себе составляет такие оракулы, какие ему нужно. Но не думай, что на этот раз все получится по-вашему! Куда ты, туда и я. Так-то, моя девочка. Придется тебе отправиться со мной. Завтра же. В Ардею!

Я молча склонила голову. Ребенок, почувствовав мое напряжение, снова захныкал.

– Заставь это отродье замолчать! – велела Амата и повернулась к служанкам. – Сикана! Где кувшин?

Этот вечер тянулся невыносимо долго. После того как Тулия забрала у меня своего сынишку, я даже немного подремала, прислонившись спиной к большому фиговому дереву. Голова у меня болела, тело было напряжено до предела, мысли туманны и неразумны. Солнце садилось в тучу, поднимавшуюся над лесом, и ночь обещала быть очень темной. Большинство женщин рано легли спать, лишь Амата и ее пособницы продолжали бодрствовать и пить вино. Но и у них, похоже, силы были на исходе. Мать подошла ко мне, легла рядом и сказала, пристраивая в головах масляный светильник:

– Ну что, уже спишь, мой ягненочек? Спи крепко, отдыхай. Завтра мы с тобой отправимся в Ардею. А пока спи, спи крепко. – Она подложила под голову краешек своего паллия, накрыла меня своей тяжелой рукой – но это было отнюдь не материнское объятие! – и затихла.

Я ощущала тяжесть ее руки и тепло ее тела, прижавшегося к моему, и старалась не шевелиться. Глядя во тьму, на тени, метавшиеся в свете светильника по ветвям и стволам деревьев, я долгое время провела в полной неподвижности, прежде чем решилась очень-очень осторожно выползти из-под этой теплой тяжелой руки, лежавшей поперек моего тела. Мать вздохнула, громко всхрапнула, но не проснулась. Я еще полежала рядом с нею, следя за тем, как постепенно гаснет светильник и исчезают тени. Даже не знаю, спала я или бодрствовала, но призывный крик совы в чаще леса, слева от себя, услышала сразу.

И уже ни на секунду не задумываясь, встала и осторожно пошла на этот зов, обходя тела спящих женщин. Было уже очень поздно, и на поляне не горел ни один светильник, зато облака на небе рассеялись, и трава у меня под ногами казалась черной в серо-голубом свете летних звезд. Сова снова негромко крикнула, но теперь чуть дальше, и я решительно двинулась туда, увидев, что стоявшая на посту Гайя уснула, сползши по стволу дерева на землю, точно