«О новом смертнике мы слышим каждый день…»
О новом смертнике мы слышим каждый день,И каждый день уму вопросы ставит.Уж смерти не страшит таинственная сень,И, мнится, правильно наш перевозчик правит.
Бодрись, мой дух. Будь легок, как олень,Беги к тому, чье имя солнце славит.Пусть в шлаки темные тоску мою и леньВысокий Параклет в каленом горне плавит.
О, други близкие, вы слышите ли гром,И гнева ярого вы видите ли чаши?Вопросы крайние поставлены ребром.
Для истины сердца зажгло ли ваши?И мудрость вещую отвергнете ль теперь,Когда безумствует в своем бессилье зверь?
«Мои часы ведутся без ошибки…»
Мои часы ведутся без ошибки,Мой жребий вынут – я не тороплюсь.В перстах Твоих лозой хочу быть гибкойИ слышу голос Твой: «Дерзай, не трусь».
В саду любви благоухают липки.С цветка к цветку я, как пчела, несусь;Я верю, Ты простишь мои ошибки,Когда Тебе, Единому, молюсь.
Ты без меня детей моих научишьПрекрасному, как ты учил меня…Быть может, ты темницей только шутишь,
И я, бубенчиком моим звеня,Пасусь, как мул, в репьях и без поклажи,Беспечный мул, простой, ленивый даже.
«Ты пишешь и слезу роняешь на листок…»
Ты пишешь и слезу роняешь на листок.Зачем ты здесь? Бежал от пули и штыка.О хате и земле сожгла тебя тоска,И ты ушел в кусты и скрылся, как сверчок.
Не вышло – не того… И строгий человекВ разлатом галифе накрыл – и цап-царап!Теперь сиди и плачь… И слезы кап, кап, кап…Бумага смокла вся. Утешься: не навек.
Плечами богатырь. Румян, как маков цвет,Стыдлив, как девушка… Ты – подлинно геройИ вместе дезертир с поникшей головой.Как мне понять тебя? Поведай свой секрет?
Устал от крови ты… Ты лил ее весь год.Сначала с радостью. Потом – потом привык.Но вот в печальный день вдруг поскользнулся штык,Ты потянул назад, назад, а не вперед.
Ты не боялся, нет, но убивать устал.Душа остынула… Довольно, дайте срок…Теперь сиди в тюрьме, плененный голубок,И всё, и кончено… Письмо ты дописал?
«Жизнь сердца жаждет вечной перемены…»
Жизнь сердца жаждет вечной перемены;Я вновь пришел к тебе, мой мертвый дом.Вновь посмотрел извне на те же стеныИ видел часового под ружьем.
Играет изморозь по стенам; воздух ясен –И пламенеет солнце на штыке.Вот я гляжу, спокоен и бесстрастен,А люди там – в уныньи и тоске.
Вокруг тюрьмы блуждаю наудачу.И мнится мне, что тайну я открыл:Простор полей я чувствую иначеИ белый снег по-новому мне мил.
УДАВЛЕННИК
М. Г. РождественскомуОн с нами жил и ждал суда в смятеньи,А в сердце тьма вросла, как черный цвет.Нам слышались в ночи то стоны, то хрипеньеДуши растерзанной, не верящей в рассвет.
Он ждал суда, но смерть впитал заране;В прощальный час дрожал, как зябкий лист,И бросился в петлю, избрав крючок в чулане,Толкнул ногой скамью, мотнулся и повис.
А утром мы веревку разделили,Бранили глупого: куда, зачем спешил?А как и где его похоронили,Не знаю, не слыхал, и звать как — позабыл.
Безумный ты, мудрец ли, я не знаю;Я знаю, ты ушел туда, где нас мудрей.Вслед за тобой душою я блуждаюСквозь сумерки торжественных зыбей.
От смерти в смерть уйти! Бежать от смерти лютойВ объятья смерти нежной, как сестра.Приять венец, дарованный минутой,Услышать зов: «Приди. Я жду… Пора».
СНОВИДЦЫ
И. М. ПерсицМы поутру в чека от таинства ночногоНесем на братский суд видения и сны.Тот видел паровоз, а тот барана злого,Та – жутко-алый луч, а этот – сук сосны.
И серый старичок, болезнью изнуренный,В провидцы чуткие внезапно обратясь,Толкует медленно: «К добру, когда зеленый».«Ждет оправдание». «Твоя к тебе придет».
«Яйцо мерещилось как будто бы большое», –Продребезжал чуть слышный голосок.«Яйцо? К слезам всё круглое такое».«Хлеб видела? Дождешься, верь, дай срок».
Мы здесь вповалку все… Но трепет жизни тайнойСтруится над челом измученных людей,И рок божественный, извечный, неслучайныйСердец касается крылом летучих фей.
БЛИЗКИМ
Ваш дом уютный на ВеселойЯ так любил… Он и теперьМанит меня в мой час тяжелыйПрийти и постучаться в дверь.
На этот стук Андрей ваш верныйСвой лик святителя являл;Карат бросался, пес примерный,И, пристыженный, отступал.
И я входил, и сладко былоПройти через Фемидин залТуда, где Маша стол накрылаИ ярко самовар сиял.
Я заходил к вам за улыбкой,За словом дружеским, за тем,Чтобы развеять сумрак зыбкийНенужных дум, померкших тем…
Старик с горящими глазамиГремел перунами поройИ вдохновенными словамиНас звал – подняться над собой.
А вы, склонясь за самоваром,Грозу улыбкой победив,Нас приобщали к лучшим чарам,И знали мы, чем смертный жив.
Вот деспот дома, крошка Лида,Мелькнет, как мышка, у стола,И дед забудет Аристида,И розой мама расцвела…………………………………….
Я сердце отдаю надежде,А рок насуплен и сердит.Издалека меня манитВаш дом покинутый – как прежде.
НА СМЕРТЬ С.С.Р.
Ты умер как герой, и, верю, умер светел.Твой мощный дух умел благоговеть;На зов Отца ты, просияв, ответилИ сбросил плоть, как порванную сеть.
Ты был нам колокол, порою лишь будильник,И раздражал ленивых и слепых.Мы от тебя, как дети, уходили,Когда ты звал – и близких, и чужих;
Ты звал нас всех к неугасимым светам,Ты крестоносцев видеть в нас хотел;Ты был пророком, мистом и поэтом,Томить сердца – тебе был дан удел.
Тобою мир постигнут был глубоко,А сам ты был, как лев, неукротим.Теперь закрылось пламенное око.Дух отлетел… Склонимся перед ним.
НА СМЕРТЬ С.С.Р.
1. «В дали веков у склонов Этны жгучей…»
В дали веков у склонов Этны жгучейВеликий Эмпедокл учил людейИ в кратер бросился навстречу жизни лучшейВ объятья очистительных огней.
Хлеб огненный, наследие Сатурна,Вкусил мудрец, когда к богам пришел.Кто говорит, что поступает дурно,Раскрыв крыло, взлетающий орел?
Твой жребий был таким. Не умирают боги,А только шествуют свободно сквозь миры, –И, верно, для тебя открылись те чертоги,Где ждут тебя товарищи игры.
На нашем языке пусть ты – самоубийца,Пусть в этом слове жесткий слышен суд:Так вырвется из тяжких туч зарницаИ, хмурясь, тучи медленно плывут.
2. «Ты рождена голубкой нежной…»
ДочериТы рождена голубкой нежной;Тебе – страдать, тебе – терпеть!В познании, что скорбь безбрежна,Земную тягу одолеть.
Любовь твою ищи расширитьИ охватить душою смерть;Идти за тем, кто в дольнем миреГолгофой озаряет твердь.
Принять суровый символ жизни,Не устрашиться до концаИ к пламенеющей отчизнеСмиренно проводить отца.
«Я сквозь железом кованную дверь…»