— Ида… — нерешительно начал Годвин и, помолчав, продолжил: — Кто-нибудь из нас непременно позаботится о ее детях, иначе и быть не может. Но они вырастут и спросят о своей матери, о том, как она умерла. Что мы им скажем?
— Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Когда придет время, тогда и придется решать, готовы ли дети к тому, чтобы узнать правду. Они ведь могут и не спросить — такое тоже вполне вероятно. Не забегай вперед — думай о настоящем. Сейчас мы должны молчать: дети слишком настрадались, чтобы сообщать им столь печальную истину о смерти их матери.
— Согласен. Но стоит ли вообще приглашать священника? Бедная Хилда Бог знает что натворила.
— Вот именно. Он знает; так что давай сделаем все, чтобы ее душа поскорее предстала пред Его милосердным ликом.
— У меня последний вопрос. Ги наверняка решит, что ему нет нужды кормить этих детей, если их мать мертва.
— Ты прав. Он не беспокоился о них, даже когда Хилда была жива. Так что позаботиться о них придется тебе. Будь к этому готов.
— Я-то готов, но Ги может оставить себе меня, а их просто-напросто вышвырнуть вон.
— Если этот мерзавец выгонит детей, ты приведешь их в наш лагерь. Мы с Мэй охотно примем малышей, Иво тоже очень хорошо относится к детям, так что можешь не беспокоиться.
— А Дрого не станет возражать? Ида неопределенно повела плечом:
— Не думаю, что он будет особо счастлив, поскольку небогат, но в любом случае мы их не оставим. Ну а теперь приступай к работе — того и гляди здесь появится кто-нибудь посторонний, и тогда наш план не удастся.
Очистить пол от крови оказалось довольно трудным делом — Годвину пришлось вынести и спрятать в лесу несколько ведер земли; там же он накопал свежей земли, которую они насыпали в палатке, а затем тщательно утрамбовали. Когда Мэй вернулась с водой, она обмыла Хилду и аккуратно обернула тело одеялом. Годвин разыскал священника, одного из многих, которые в этот утренний час исповедовали норманнских воинов и отпускали им грехи.
Священник был очень молод, но уже не в меру чванлив. Брезгливо взглянув на тело усопшей, этот самодовольный юнец ясно дал понять, что снисходит до молитвы о душе саксонки только потому, что отпевание покойников входит в его обязанности. Его пренебрежение вызвало у Иды такой гнев, что на мгновение она даже забыла о переполнявшей ее скорби. Ей хотелось только одного — чтобы погребение произошло как можно скорее, и только поэтому она сдержалась и не напомнила священнику о грехе гордыни.
Когда священник, наскоро совершив обряд, уже собирался удалиться, в палатке неожиданно появился Иво. Ида удовлетворенно улыбнулась, заметив, как спесь на лице церковника мгновенно сменило выражение неподдельного страха и, осторожно обогнув Иво, он поспешно ретировался. Иво легко поднял на плечо хрупкое тело Хилды и вынес его из палатки. Взяв за руки детей, из глаз которых катились слезы, Ида последовала за ним.
Хилду похоронили на дальнем краю лагеря под склонившимися ветками ив: здесь уже было несколько могил. После погребения Ида помогла Иво навалить на холмик земли валуны. Перекатывая один из камней, девушка внезапно уловила, что звуки, которые она слышит, изменились: до нее явственно донесся звон мечей — началась битва. Ида инстинктивно рванулась в ту сторону, но сильная рука Иво удержала ее на месте.
— Ты должна оставаться со мной, — хмуро буркнул Иво.
— Знаю. — Вздохнув, она потерла рукой лоб. — Я просто забылась.
— Если вы подойдете слишком близко, вас могут убить, — сказал Годвин, беря за руку маленького Уэлкома; другой он прижимал к груди Эрика.
— Это я тоже знаю, — улыбнулась Ида, наблюдая, как Эрик хватает ручонками воротник рубахи Годвина. — Думаю, дети не понимают, какая трагедия произошла.
— Нет, но потом я постараюсь им это объяснить. Они уже привязались ко мне. Последнее время Хилда совсем не имела возможности уделять им внимание.
Иво на мгновение положил свою огромную ладонь на светловолосую голову Эрика.
— Если Ги потребует, чтобы они ушли, мы с Мэй примем их. Мы любим детей, — пробасил он, стараясь скрыть смущение.
Ида перевела его слова, и Годвин, слабо улыбнувшись в ответ, благодарно кивнул. Затем, бросив взгляд в направлении поля битвы, попросил:
— Можем мы какое-то время побыть с вами? Этот день был таким ужасным! Мне не хотелось бы сейчас оставаться одному.
Ида взяла его за руку:
— Конечно, можете. И мне будет немного легче. Может, ты не позволишь мне совершить какую-нибудь глупость, — невесело пошутила она.
— Твой Дрого обязательно вернется, — произнес Годвин, когда все они направились обратно.
— Молю Бога, чтобы ты оказался прав.
Сняв шлем, Дрого вытер покрытое потом лицо рукавом плаща, надетого поверх кольчуги. В безжалостном сражении, которое они вели, наступила передышка. Ида была права: оно оказалось тяжелым и кровопролитным — такого числа убитых Дрого не видел еще никогда. Саксы и впрямь бились с отчаянной, бешеной яростью. Отряду Дрого повезло — их повели в бой не сразу, но и они получили раны и едва держались на ногах от усталости.
Больше всего Дрого удручало то, что шеренга саксов, занявших для обороны холм, раз за разом отбрасывала норманнских рыцарей назад. Саксы стояли неколебимой стеной, о которую отряды норманнов разбивались, словно морские волны, и все их атаки захлебывались. Норманнские стрелы нанесли большой урон этой шеренге, но саксы не дрогнули. Скоро сгустятся сумерки, а исход сражения все еще был не ясен. Если в ближайшее же время в ходе боя не наступит перелом, это будет равносильно их поражению: для нового генерального сражения Гарольд сможет собрать свежие силы достаточно быстро, Вильгельму же брать их неоткуда. И тогда вес жертвы, которые понесли сегодня норманны на поле брани, окажутся напрасными…
Невеселые раздумья де Тулона прервал раздавшийся у него за спиной голос Танкреда:
— Как ты думаешь, мы проиграем сражение? Дрого обернулся и, заметив, что Танкред белый как полотно, неопределенно пожал плечами:
— Это одному только Богу известно. Молюсь, что бы все поскорее закончилось, потому что у меня со всем иссякли силы. Я уже с трудом поднимаю меч.
— У нас большие потери?
— Невероятные. Если мы не одолеем саксов сегодня, то проиграем войну, потому что не сможем восстановить численность войск так же быстро, как наш противник.
Танкред, излив свое отчаяние проклятиями, сердито нахлобучил шлем.
— Я проделал весь этот путь совсем не для того, чтобы возвратиться с пустыми руками! Саксы защищают свои земли — пусть так, но мы несем знамя папы римского и священные реликвии, и если уж не сможем победить даже с благословением церкви, то мне лучше остаться лежать здесь, на этом поле, с мечом в руке. — Он с надеждой поднял глаза на Дрого. — Твоя женщина говорила, что мы победим.