— Поскольку ты жил в монастыре, придется поверить на слово. Тебе лучше знать, что грешно, а что нет. Впрочем, я сильно подозреваю, что ты все это придумал, чтобы заставить меня служить твоим темным страстям.
Дрого рассмеялся, но, увидев, что она продолжает смотреть на него с подозрением, произнес:
— Я слышал это от одного монаха, который считал, что любовная страсть вовсе не грех, если обоюдна, никому не причиняет зла и не является нарушением супружеской верности.
Удивительно, но ссылка на такой авторитет, как некий безвестный монах, мгновенно успокоила Иду. Правда, в глубине ее сознания все еще тлела искра сомнения; у Иды мелькнула мысль, что их страсть не освящена церковным браком. Но в конечном счете сие обстоятельство не вредит никому, кроме нее самой, и потому Ида решила, что если это и грех, то совсем небольшой.
Вдруг она заметила, как передернулось лицо Дрого, и все ее раздумья о греховности их поведения мгновенно исчезли: Ида поняла, что он вспомнил о сражении, и непроизвольно сжалась. Ей захотелось как-то отвлечь Дрого от страшных картин, которые снова встали перед его глазами. Впрочем, как она ни старайся, они еще долгое время будут возвращаться к нему, вызывая мучительную душевную боль.
— Я не хочу говорить о войне, — вырвалось у нее; Ида тут же пожалела, что голос ее прозвучал жалобно, почти умоляюще — следовало быть более твердой.
— Как видно, ты все-таки умеешь читать чужие, мысли, — процедил Дрого, уязвленный тем, как легко она угадала, о чем он сейчас думает.
— Клянусь, нет. — Она прижала палец к его губам, давая понять, что не желает слушать его упреки. — Напрасно ты опасаешься, что я начну укорять тебя за то, что ты убивал саксов. Ты просто выполнял свой долг норманнского воина. Сегодня я вообще не в состоянии говорить об этом, потому что мое сердце разрывается от боли и я невольно могу вы плеснуть на тебя свою горечь, а ты этого вовсе не заслужил.
— Думаю, кое за что я все-таки должен просить у тебя прощения — за смерть Гарольда. Слава Господу, что тебе не довелось видеть его последние минуты!
— Да… Но я знала, что он погиб и что его смерть была ужасной.
Дрого порывисто привлек Иду к себе, словно искал в ее объятиях спасения от терзающих его воспоминаний. Нет, он, наверное, до конца жизни не забудет этот проклятый Богом день и то, с какой свирепостью Вильгельм и его люди расправились с тяжело раненным и беспомощным Гарольдом.
— У меня просто в голове не укладывается, как они могли поступить столь недостойно, — горячо заговорил он, чувствуя, что должен излить накопившуюся в душе горечь. — Гарольду стрелой выбили глаз; полуослепший, он был совершенно беззащитен! Они подъехали к нему и убили безоружного. Убили жестоко и к тому же надругались над телом, изрубив его на куски. Они должны были пощадить его и просто взять в плен. Но никто даже не подумал об этом. Позор! Боже, как мне стыдно! — Голос Дрого пресекся, и он отвернулся, чтобы скрыть исказившую его лицо гримасу страдания.
— Почему? Ведь это сделал не ты. — Ида смахнула выступившие на глазах слезы сострадания.
— Вильгельм — мой сеньор. Его бесчестье — это мое бесчестье. Серл сказал, что нам следует забыть о недостойном поведении Вильгельма, что он действовал в запале битвы, в ярости не сознавая подлости своего поступка. Серл посоветовал мне именно так расценивать происшедшее.
— Думаю, стоит последовать его мудрому совету. Вильгельм станет королем, Знаешь, тот, кто убежден в собственной исключительности, вряд ли усомнится в обоснованности своих действий. Так что… Если Вильгельм проведает, что ты считаешь его поступок проявлением подлости и трусости, это может дорого тебе стоить. Вспомни, что смерть Гарольда была предрешена. На английской земле может быть только один король.
Дрого благодарно поцеловал ее в макушку и откинулся на покрывало из овечьих шкур.
— Что Вильгельм рассчитывает делать дальше? — тихо спросила Ида.
— Собирается ждать, когда англосаксонские дворяне явятся к нему, чтобы признать его своим королем и поклясться служить ему верой и правдой.
— Но этого не будет!
Дрого вздохнул; он не стал спрашивать, почему она так в этом уверена.
— Тогда мы двинемся на Лондон, и я каждый день буду молиться, чтобы ничего, подобного сегодняшней битве, больше не повторилось.
Глава 13
— Нет! Не хочу! Не хочу тебя слушать!.. — сквозь сон пробормотала Ида и заткнула уши. Видимо, это не помогло, и она, не открывая глаз, сунула голову под подушку. Дрого оставил ее досматривать сны, а сам отправился к Вильгельму. После утомительного вчерашнего дня и ночи любви Иду одолевала усталость и непреодолимая дремота. Ей так хотелось отдохнуть! Но все ее попытки заглушить настойчивый голос, звучавший в ее голове, оказывались тщетными — он продолжал звать ее и становился все громче и требовательнее. Прервать его можно было только одним способом — откликнуться, и Ида, сердито отбросив подушки, села на походной кровати и потрясла головой, чтобы окончательно проснуться.
Бормоча про себя проклятия, она встала и начала спешно одеваться. Голос звал ее туда, где она меньше всего хотела бы сейчас оказаться, — на поле минувшего сражения. Небрежно откинув назад волосы, Ида кое-как перевязала их лентой, схватила маленький мешочек со своими снадобьями и выскользнула из палатки.
Иво и Мэй нигде не было видно, и Ида чертыхнулась про себя: Дрого будет очень недоволен, когда узнает, что она ушла одна. Но, как назло, поблизости не было никого, кто мог бы сопровождать ее, а ждать Ида не могла больше ни минуты; зов в ее голове перешел в крик — крик, полный боли и отчаяния.
— Потерпи немного. Скоро я тебя найду, — прошептала она, быстро шагая вдоль ряда палаток, и грустно улыбнулась; ее дар позволял принимать послания, но не передавать их. — Боже, — пробормотала Ида, — сделай так, чтобы я успела вернуться до того, как Дрого обнаружит мое отсутствие.
Убедившись, что ни один солдат из охраны лагеря не обращает на нее внимания, Ида начала осторожно подниматься на холм, за которым находилось поле битвы.
…Мэй тихонько ахнула и, схватив Иво за руку, показала на Иду, которая уже ушла так далеко, что окликнуть ее было невозможно.
— Посмотри! Ида покинула лагерь! Одна! — Сообразив, что Иво не понимает ее, Мэй просто показала ему пальцем на удаляющуюся фигурку.
— Дрого говорил, что она не должна этого делать одна, — нахмурив брови, недовольно проворчал Иво. Однако никакого желания пойти за Идой следом не выказал.
У Мэй и в мыслях не было, что Ида решила бежать, бросив остальных саксонских пленников на произвол судьбы. Она сразу подумала, что произошло что-то серьезное — возможно, Иду снова позвал чей-то голос, и кто знает, не ждет ли ее опасность там, куда она направляется. Иво не успел научить ее французскому, но, используя мимику, жесты и тот небольшой запас слов, которые она усвоила, Мэй все же сумела объяснить Иво, что они должны пойти за Идой. Наконец Иво понял, что она от него хочет, и неохотно кивнул.