жить в Вене! С ним не покончено, он снова на коне – его пригласил сам Доминик Мейер! Да как пригласил – на Костиных условиях, с возможностью выбора! Он даже замер у кромки газона, вдоль которой они с Верой шли, уставился на нее широко распахнутыми черными глазами.
– Ты что? – спросила она.
– Я буду работать! Снова буду ставить!
– Ты только сейчас понял?
– Представляешь, да!
Контракт, присланный Мейером спустя сутки, оказался даже более выгодным, чем Костя ожидал. Вера сама его просмотрела, предложила отдать своим юристам, но Костя не видел в нем никаких поводов для спора. Гонорар достойный, условия максимально комфортные. В течение двух месяцев он должен был поставить в Венской опере первый спектакль, вывести его на сцену в новом сезоне, затем, по результатам сотрудничества, контракт продлевался еще на одну постановку. Ему предстояло провести в Вене год; на больший срок Костя себя связывать не планировал.
– Пока тебя не будет, подыщу себе квартиру, – сказала Вера, наблюдая за тем, как Костя листает страницы контракта, прежде чем поставить свою подпись.
– Мне от Мейера предлагают жилье, но я подумал… что, если мы поселимся вместе?
– Вместе? Это как-то неожиданно, – ответила она; Костя не понял, в шутку или серьезно.
– Нет, я понимаю, мы и знакомы-то всего ничего. Но ты подумай, ладно? По-моему, у нас есть шанс.
– Сначала подпиши бумаги, – Вера подала Косте ручку. – А там будет видно.
Он посмотрел на нее жалобно, как ребенок, и Вера закончила:
– В целом это возможно. Такой ответ тебя устроит?
– Да!
Костя примерился, занес ручку и поставил на последнем листе контракта свой росчерк, скрепляя соглашение с Веной, оперой и с Верой заодно.
Вечером, прикинув, чем еще можно заняться, они поехали в Пратер. Воскресенье выдалось жарким, липкий воздух стоял неподвижно, и Дунай едва заметно колыхался в отсутствие малейшего ветерка. Деревья в парке тоже не шевелились, шапки расцветших гортензий, похожие на головы в париках, покачивались, когда кто-нибудь задевал их рукой. Повсюду были развешаны гирлянды, разноцветные огоньки мерцали за листвой, на фоне виноградно-лилового неба крутилось колесо обозрения.
Костя с Верой держались за руки, как подростки; Вера надела майку на тонких бретельках, и ее кожа казалась влажной и светящейся. Они купили в киоске картонное ведерко с попкорном, забрались в прямоугольную кабинку чертова колеса и полюбовались оттуда широко раскинувшимся парком, ночным городом, цветной круговертью аттракционов. Костя обнимал Веру, и она не отстранялась, ныряя в его объятия, как в воду. Моментами его охватывала странная тоска, но Костя тут же напоминал себе, что все плохое в его жизни закончилось и начинается новое, очень хорошее. В эти мгновения он прижимал Веру к себе сильнее, мечтая сказать ей, что она действительно необыкновенная, «небесное создание», но все это уже было сказано когда-то и оставалось только забрасывать горстями в рот сладкую жареную кукурузу, вдыхать воздух венской ночи.
Улетали на рассвете, когда жара отступила, впустив в город туман и прохладу. Едва заметно моросил дождик; капли сразу испарялись с мостовой, повисая в воздухе молочно-белой дымкой. На паспортном контроле пограничник пожелал Косте счастливого пути; Костя почувствовал себя заговорщиком, скрывающим от веснушчатого парнишки в темно-синей форме свои планы по возвращению на территорию, которую тот охранял от чужаков. «А я ненадолго, скоро вернусь», – подумывал Костя сказать, но на всякий случай промолчал, чтобы не спугнуть удачу.
В Москве они переехали из аэропорта на Курский вокзал, сели в «Ласточку». Когда поезд тронулся, Вера повернулась к Косте:
– Ты уже подумал, что хотел бы ставить? Мейер с тебя потребует проект, успеешь подготовиться?
– Естественно, успею! Кое-какие планы уже есть.
За окнами пролетали сады, маленькие городки, дачные поселки. Серо-голубой лентой легла под колеса Ока; на берегу кое-где стояли палатки, забрасывали удочки рыбаки. Прорастали на полях зеленые кулачки будущей капусты, цвел ярко-желтый рапс. Потом начались городские окраины, и поезд, сбавив ход, вкатился на вокзал, замер у платформы. Костя вспомнил, как полгода назад приехал на такой же «Ласточке» домой поверженным и разочарованным. Как стыдно было прийти к родителям, и как подкосила его их безоговорочная радость. Они не хотели для него ни славы, ни денег; им важно было, что он, Костя, сможет жить спокойно в тишине родной квартиры, как в крепости, за стеной маминой заботы и непоколебимого положения отца. Дома никто на него не посягнет, не поставит под сомнение его доброе имя.
За время, проведенное Костей под домашним арестом в Москве, мама сильно постарела, поседела – и это в пятьдесят с небольшим лет! Вокруг ее красивого рта залегли морщины, на которые раньше не было и намека; у отца под глазами чернели круги. Если Костя перед кем и чувствовал себя виноватым, то только перед ними – единственными людьми, которые любили его безусловно и безгранично.
Тем более прекрасно будет сейчас рассказать им, что он возвращается в строй. Возвращается как триумфатор. Они еще смогут гордиться им.
И надо обязательно познакомить их с Верой! Да-да, сейчас же, не откладывая! Прямо с вокзала они поедут к Косте домой, он не позволит ей отсидеться в отеле и сделать вид, что она ни при чем.
Они уже шли в сторону стоянки такси; Костя окликнул Веру, шагавшую первой:
– Давай-ка мы сразу ко мне поедем, ладно?
Вера оглянулась и кивнула; Косте вдруг показалось, что свет в ее глазах не то чтобы погас, но стал каким-то тусклым.
– Ты чего? – спросил он, пока водитель грузил в багажник их чемоданы. – Что-то не так?
– Все нормально, – ответила Вера.
Таксист сел за руль, и Вера наклонилась к нему:
– Включите кондиционер посильнее, пожалуйста.
Костя взял ее за руку, погладил тонкие пальцы, пожал.
– Не волнуйся, ты что!
Ему пришло в голову, что она стесняется встречи с его родителями, что было, конечно, объяснимо, с учетом их случайного знакомства и скоропалительного отъезда. Но неужели такую девушку, как Вера, могут смущать предрассудки?
Такси остановилось у подъезда, Костя вылез, открыл дверцу перед Верой. Она посидела еще несколько секунд, как будто собираясь с духом, потом выбралась с сиденья, поправила волосы, одернула футболку в полоску – ту же, в которой была, когда они познакомились в ресторане.
Костя взял чемоданы, пропустил ее в подъезд перед собой, вызвал лифт. Пока кабина, содрогаясь, везла их на пятый этаж, он целовал Веру, и она отзывалась на поцелуи горячо, с дрожью, бегущей по телу.
Он не стал звонить и отпер замок своим ключом; в квартире было прохладно, летала по ветру занавеска в гостиной, и тикали старые часы в деревянном