Читать интересную книгу Маугли - Редьярд Киплинг

Наступило первое утро весны, и павлин Мор, сверкая бронзой, синевой и золотом, возвестил новые запахи. Другие птицы подхватили его клич, и с утесов над Вайнгангой Маугли услышал хриплый визг Багиры, похожий и на клекот орла, и на конское ржание. Вверху, среди налитых соком ветвей, кричали и возились обезьяны.

Маугли озирался вокруг, но видел только, как насмешливые обезьяны дразнятся и прыгают среди деревьев и как павлин Мор пляшет внизу, на склоне горы, раскинув свой радужный хвост.

– В джунглях пахнет по-новому! – крикнул павлин Мор. – Доброй охоты, Маленький Брат! Что же ты не отвечаешь?

– Маленький Брат, доброй охоты! – просвистел коршун Чиль, слетая вниз вместе со своей подругой.

Оба они проскользнули под самым носом у Маугли, так что пучок белых пушистых перьев слегка задел его.

Легкий весенний дождик – его называют Слоновым Дождиком – прошел по джунглям полосой в полмили, оставив позади себя намокшие и качающиеся молодые листья, и закончился двойной радугой и легким раскатом грома. Весенний шум прервался на минуту и примолк, зато весь Народ Джунглей, казалось, гомонил разом. Маугли кликнул клич Стаи, но ни один из четырех волков не отозвался. Они были далеко и не слышали его, распевая весенние песни вместе с другими волками.

«Да, – сказал Маугли сам себе, хотя в душе и сознавал, что не прав, – вот если Дикие Собаки придут из Декана или Красный Цветок запляшет в бамбуках, тогда все джунгли, хныча, бегут к Маугли и называют его большими, как слон, именами. А теперь, оттого что закраснел Весенний Глазок, все джунгли взбесились, как шакал Табаки…»

Маугли поохотился рано в этот вечер и ел немного, чтобы не отяжелеть перед весенним бегом. Это была настоящая белая ночь, как ее называют. Все растения с утра, казалось, успели вырасти больше, чем за месяц. Из ветки, которая еще накануне была вся в желтых листьях, закапал сок, когда Маугли сломал ее. Мох густо и тепло курчавился под его ногами, острые края молодой травы не резали рук.

Маугли громко запел от восторга, начиная свой бег. Это было больше всего похоже на полет, потому что Маугли выбрал длинный склон, спускавшийся к скверным болотам через густую чащу, где упругая почва заглушала звук его шагов. Человек, воспитанный человеком, не раз споткнулся бы, выбирая дорогу при обманчивом лунном свете, а ноги Маугли, приученные долгими годами жизни в лесу, несли его легко, как перышко. Когда гнилой ствол или скрытый камень подвертывались ему под ноги, он не замедлял шага и перескакивал через них без напряжения, без усилия. Если ему надоедало бежать по земле, он по-обезьяньи хватался руками за прочную лиану и скорее взлетал, чем взбирался, на верхние тонкие ветви и путешествовал по древесным дорогам, пока у него не менялось настроение. Тогда он снова спускался вниз, к земле, по длинной, обросшей листьями дуге лиан. Ему встречались еще полные зноя ложбины, окруженные влажными скалами, где трудно было дышать от тяжелого аромата ночных цветов; лианы, сплошь покрытые цветом; темные просеки, где лунный свет лежал полосами, правильными, как клетки мраморного пола; чащи, где молодая поросль была ему по грудь и, словно руками, обнимала его за талию; и вершины холмов, увенчанные распавшимися на куски утесами, где он перепрыгивал с камня на камень над норами перепуганных лисиц. До него доносилось слабое, отдаленное «чух-чух» кабана, точившего клыки о ствол, а немного погодя он встречал и самого зверя, в полном одиночестве с пеной на морде и горящими глазами рвавшего и раздиравшего рыжую кору дерева. А не то он сворачивал в сторону, заслышав стук рогов, ворчание и шипение, и пролетал мимо двух разъяренных буйволов. Они раскачивались взад и вперед, нагнув головы, все в полосках крови, которая кажется черной при лунном свете. Или где-нибудь у речного брода он слышал рев Джакалы – крокодила, который мычит, как бык. А иногда ему случалось потревожить клубок ядовитых змей, но, прежде чем они успевали броситься на Маугли, он уже убегал прочь по блестящей речной гальке и снова углублялся в лес.

Так он бежал в эту ночь, то распевая, то выкрикивая и чувствуя себя счастливее всех в джунглях, пока запах цветов не сказал ему, что близко болота, а они лежали гораздо дальше самых дальних лесов, где он обычно охотился.

И здесь тоже человек, воспитанный человеком, через три шага ушел бы с головой в трясину, но у Маугли словно были глаза на ногах, и эти ноги несли его с кочки на кочку и с островка на тряский островок, не прося помощи у глаз. Он держал путь к середине болота, спугивая на бегу диких уток, и там уселся на поросший мхом ствол, наклонно торчавший из черной воды.

Все болото вокруг Маугли бодрствовало, потому что весенней порой птичий народ спит очень чутко и стайки птиц реют над болотами всю ночь напролет. Но никто не замечал Маугли, который сидел среди высоких тростников, напевая песню без слов, и, разглядывая жесткие подошвы смуглых ног, искал старую занозу.

Дикая буйволица в тростниках привстала на колени и фыркнула:

– Человек!

– У-у! – сказал дикий буйвол Меса (Маугли было слышно, как он ворочается в грязи). – Это не человек. Это только безволосый волк из Сионийской Стаи. В такие ночи он всегда бегает взад и вперед.

– У-у! – отвечала буйволица, вновь нагибая голову к траве. – А я думала, что это человек.

– Говорю тебе, что нет. О Маугли, разве тут опасно? – промычал Меса.

– «О Маугли, разве тут опасно»! – передразнил его мальчик. – Только об одном и думает Меса: не опасно ли тут! Кроме Маугли, который бегает взад и вперед по лесу и стережет вас, никто ни о чем не думает!

Маугли не устоял перед искушением подкрасться из-за тростников к буйволу и кольнуть его острием ножа. Большой, весь облитый грязью буйвол выскочил из лужи с треском разорвавшегося снаряда, а Маугли расхохотался так, что ему пришлось сесть.

– Рассказывай теперь, как безволосый волк из Сионийской Стаи пас тебя, Меса! – крикнул он.

– Волк? Ты? – фыркнул буйвол, меся ногами грязь. – Все джунгли знают, что ты пас домашнюю скотину. Ты такой же мальчишка, какие кричат в пыли вон там, на засеянных полях. Ты – волк из джунглей! Разве охотник станет ползать, как змея, среди пиявок и ради скверной шутки, достойной шакала, позорить меня перед моей подругой? Выходи на твердую землю, и я… я… – Буйвол говорил с пеной у рта, потому что во всех джунглях нет зверя вспыльчивее.

Маугли, не меняя выражения глаз, смотрел, как пыхтит и фыркает буйвол. Когда стало можно что-нибудь расслышать сквозь шум летевших во все стороны брызг, он спросил:

– Какая человечья стая живет здесь у болота, Меса? Этих джунглей я не знаю.

– Ступай на север! – проревел сердито буйвол, потому что Маугли кольнул его довольно сильно. – Так шутят коровьи пастухи! Ступай, расскажи про это в деревне у болота.

– Человечья стая не любит слушать про джунгли, да я и сам думаю, что лишняя царапина на твоей шкуре – не такая важность, чтобы про нее рассказывать. А все же я пойду посмотрю на эту деревню. Да, пойду! Успокойся! Не каждую ночь Хозяин Джунглей приходит пасти тебя.

Он перешагнул на тряскую почву на краю болота, хорошо зная, что буйвол не бросится туда за ним, и побежал дальше, смеясь над его яростью.

– Вот там звезда сидит над самой землей, – сказал он и пристально вгляделся в нее, сложив руки трубкой. – Клянусь буйволом, который выкупил меня, это Красный Цветок, тот самый Красный Цветок, возле которого я лежал еще до того, как попал в Сионийскую Стаю! А теперь я все видел и надо кончать мой бег.

Болото переходило в широкую луговину, где мерцал огонек. Уже очень давно Маугли перестал интересоваться людскими делами, но в эту ночь мерцание Красного Цветка влекло его к себе, словно новая добыча.

– Посмотрю, – сказал он себе, – очень ли переменилась человечья стая.

Позабыв о том, что он не у себя в джунглях, где может делать все, что вздумается, Маугли беззаботно ступал по отягченным росою травам, пока не дошел до той хижины, где горел огонек. Три-четыре собаки подняли лай, – Маугли был уже на окраине деревни.

– Хо! – сказал Маугли, бесшумно садясь и посылая им в ответ волчье глухое ворчание, сразу усмирившее собак. – Что будет, то будет. Маугли, какое тебе дело до берлог человечьей стаи?

Он потер губы, вспоминая о том камне, который рассек их много лет назад, когда другая стая изгнала его.

Дверь хижины открылась, и на пороге появилась женщина, вглядывающаяся в темноту. Заплакал ребенок, и женщина сказала, обернувшись к нему:

– Спи! Это просто шакал разбудил собак. Скоро настанет утро.

Маугли, сидя в траве, задрожал, словно в лихорадке. Он хорошо помнил этот голос, но, чтобы знать наверняка, крикнул негромко, удивляясь, как легко человечий язык вернулся к нему:

– Мессуа! О Мессуа!

– Кто меня зовет? – спросила женщина дрожащим голосом.

– Разве ты забыла? – сказал Маугли; в горле у него пересохло при этих словах.