Читать интересную книгу Убийство на водах - Иван Любенко

В комнате стало тихо, и только маятник часов настойчиво и тоскливо отбивал уходившее навсегда время.

– Что за вздор вы говорить изволите! – подскочил Протасов. – Да как вы смеете! Вы… кто вы такой? Площадной плут – вот вы кто! – он затряс кулаками перед лицом гастролера. – Да я вас под арест! На каторгу! Березовую кашу жрать заставлю!

– Вам не пристало так выражаться, господин надворный советник, – строго выговорил Куропятников. – Имейте в виду, если сегодня эти сведения подтвердятся, мне придется ходатайствовать перед судебным начальством об отстранении вас от дела. И еще: вам долженствует извиниться.

– Ну, знаете! Верить всяким проходимцам? Это ни в какие рамки!.. – вытирая вспотевший лоб скомканным носовым платком чиновник спешно покинул кабинет. В комнате ненадолго воцарилось молчание.

– Да и мне пора, – натягивая перчатки, проговорил Вульфсон. – Не обессудьте, господа…

– Чего уж там, Генрих Францевич, сугубое вам спасибо. Жаль, что так получилось, – обронил Куропятников.

Магнетизер вышел, и в опустевшем коридоре некоторое время еще раздавался стук его каблуков.

– А я все никак не мог понять, отчего после убийства на Георгиевской полиция не выпускает танцовщицу? – удивленно произнес Нижегородцев.

– Моя вина, – нервно подергивая усы, согласился полковник. – Да разве за всем уследишь! Одно ясно – придется вызывать следователя из Ессентуков. А может, это и к лучшему, – он повернулся к капитану, – ведь этот… как его…

– Боголепов.

– Да. Возможно, он сумеет посмотреть на эти два убийства свежим взглядом и увидит то, что нам невдомек…

– Вениамин Янович, – прервал рассуждения полицмейстера Ардашев, а нельзя ли мне ознакомиться с делом Фартушина?

– Рад бы, да по циркуляру не положено. Однако я готов вам все рассказать.

– Очень обяжете…

– Афанасий Фартушин обвинялся в предумышленном смертоубийстве своей жены, которую, как полагают, он и отравил. Доказательствами являются показания гостиничной прислуги, а также других постояльцев, явственно слышавших угрозы в адрес его супруги – Елены Юрьевны Фартушиной, в девичестве Лавровой, уроженки Казани. Ссора произошла рано утром. А уже через несколько часов та самая горничная заметила, что дверь в номере молодоженов открыта. Постучав несколько раз и не услышав ответа, она вошла в комнату. На кровати лежала супруга Фартушина. Надо сказать, что она была до чрезвычайности красива. Это видно даже из посмертной фотографической карточки. Самого хозяина номера нигде не было. Его потом нашли в одном трактире и объявили о смерти жены. Он был несусветно пьян, плакал, сознался в убийстве и просил у Господа прощения. Когда он проспался, ему предъявили обвинение. Неожиданно он стал отказываться от недавних слов. В общем, взяли его под стражу. И уже в Тюремном замке он помешался рассудком. Так что здесь, в этой больнице, он и остался. Как явствует из письменного прошения его матери на получение свидания, кроме нее других родственников у Фартушина не было. Вероятно, вскоре убитая горем старушка умерла. Об этом свидетельствует воротившееся назад судебное извещение о том, что подследственный Фартушин сошел с ума и был отправлен в смирительный дом. На том конверте, с адресом его матери, стоит почтовая отметка: «Адресат выбыл по причине смерти». Вот, пожалуй, и все. Как видите, скуден материалец.

– Да, не густо. Тем не менее это уже кое-что.

– Ох, и увязли мы в этом деле по кончик носа, – сокрушенно заметил Куропятников. – Сплошное неприятство. Чувствую, Вениамин Янович, не избежать нам от областного начальства распеканции.

– Дело, безусловно, сложное, – согласился Круше. – И преступник ловок. А вы, Клим Пантелеевич, что скажете?

– Думаю, господа, тут даже не один злодей, а, по крайней мере, два.

– Два? – не удержался Нижегородцев. – То есть вы хотите сказать, что все эти душегубства совершают два человека?

– Не совсем так, Николай Петрович, я считаю, что убийство на Георгиевской не имеет никакого отношения ко всем предыдущим. Его совершило совсем иное лицо.

Круше и полицмейстер переглянулись. Полковник медленно повернул голову и окинул Ардашева подозрительным взглядом:

– А откуда вам это известно, господин присяжный поверенный?.. Насколько я знаю, вы не были на месте преступления, да и Вениамин Янович ничего подобного вам не рассказывал.

– Да, не был. Зато там побывал газетчик Эйдельман, который, судя по всему, писал свою статейку, имея на руках протокол осмотра места происшествия. По-моему «Кавказский край» дал достаточно подробную картину случившегося и – больше того! – сообщил преступнику, какие действия собирается предпринять полиция в ближайшее время. Так что прошу вас не утруждать себя вопросами, адресованными ко мне лично. А то ведь – кто знает! – и это станет известно Эйдельману. Честь имею, – холодно попрощался Клим Пантелеевич и покинул кабинет.

Нижегородцев поспешил вслед за ним. Уже за воротами Хлудовской больницы, видя, что Ардашев решил прогуляться в одиночестве, доктор не стал ему мешать и нанял извозчика. Николай Петрович даже позавидовал старому приятелю, ведь погода и впрямь была чудесная: солнце грело, но не жгло; высокая нескошенная трава на полях выпускала из себя густой, приторно-медовый запах; а на небе замерли перистые, похожие на рассыпанный снег облака.

Адвокат остановился посреди раскалеченной экипажами проселочной дороги. Он выудил из жестяной коробочки прозрачную конфетку, положил ее под язык и рассеянно подумал: «Зацепок в деле предостаточно, а начинаешь вникать в мысли этого безумца, и любое стройное предположение, будто собранная из осколков стеклянная ваза, рассыпается в один миг. А может, в этом и кроется главная хитрость преступника?.. И все-таки я не могу отделаться от мысли, что убийца заглядывает ко мне в карты».

Предавшись размышлениям, Клим Пантелеевич замедлил шаг, проходя мимо высокого стога прошлогодней соломы. Миновав мост через Березовку, он невольно залюбовался открывшейся панорамой: впереди, воткнутыми в горизонт свечками, в лучах послеполуденного солнца искрились верхушки пирамидальных тополей знаменитой кисловодской аллеи. День близился к концу.

25. «Лена, Леночка… Ленуся…»

«Второй день я смотрю сквозь мокрые стальные прутья на окнах и пытаюсь увидеть тебя. Я стою долго – с раннего утра и до самого обеда. Ноги наливаются свинцом, ломит спину, но я не ухожу. Надзиратель Савелий начинает на меня кричать – надобно идти в столовую. Мне совсем не хочется есть эту липкую, как сгусток слизней, кашу, но он говорит, что если я буду ему перечить, то он достанет булавку и начнет меня ею колоть. Я плачу, потому что знаю, как это больно. Я теперь всегда плачу, если меня обижают. Недавно на меня напал один сумасшедший. Раньше он работал палачом и, наверное, рубил людям головы. У него был очень большой нож, но меня спас Архангел Михаил. Мы потом долго разговаривали с ним. Вернее, это я говорил, а он молчал. Он прилетел ко мне через печную трубу. Он совсем не похож на свой иконописный лик. У него седая борода, до самых колен. Он такой старый, что почти прозрачный. Я даже протянул руку и потрогал его. А потом я спросил у него, можно ли опять все вернуть назад? Ангел усмехнулся, покачал головой и улетел. Я теперь еженощно молюсь ему: о Господень Архангеле Михаиле, демонов сокрушитель! Запрети всем врагам, борющимся со мною, сотвори их яко овцы и сокруши их, яко прах пред лицем ветра. Буди ми помощь во всем: в обидах, в скорбях, в печалех, в пустынях, на распутиях, на реках и на морях тихое пристанище! Избави, Михаиле Архангеле, от всякия прелести диавольския, егда услышиши мя, грешнаго раба своего Афанасия, молящегося тебе и призывающего имя твое святое, ускори на помощь жене моей Елене, и услыши молитву мою, о Великий Архангеле Михаиле!.. Избави мя, раба твоего Афанасия и рабыню твою Елену, великий Архангеле Михаиле, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь!

А в канунешнюю субботу пожаловал ко мне один адвокат (помнишь шафера на нашей свадьбе? – так они очень похожи!). Мы всю ночь играли с ним в карты (знаю-знаю, Леночка, твои опасения, но я ставил не деньги – то были простые бумажки с циферками). И все-таки завершать свадебное путешествие в Кисловодске – была дурная затея! Лучше бы мы отправились из Петербурга в Ялту, как я и предлагал. Да и родитель твой хорош – ничего не скажешь! Я же не просил его торопиться оформлять на меня эту кожевенную фабрику. Ладно-ладно, прости, милая, я больше не буду…

Как только я пришел с обеда, то сразу же занял свой наблюдательный пост. Я дрожу от одной мысли, что могу пропустить тебя и, чтобы лучше видеть, мне пришлось забраться на подоконник. Наипаче всего я боюсь, что ты заблудишься и пойдешь не по той тропинке. А там, за кустами – я это знаю совершенно точно! – тебя поджидает этот наглый вon vivant. Еще в игровой я заметил его порочный взгляд. Ну и ты тоже хороша: зачем надо было ему улыбаться? Думаешь, я не видел, как он послал тебе baiser aérien?[35] Прости, Леночка, я сам виноват. И от этого я опять плачу, потому что у меня болит душа… и дождь не перестает. А впрочем, я понимаю, отчего ты не приходишь. Ты, верно, боишься простыть и получить инфлюэнцу. К тому же у тебя же нет зонтика. Мы забыли положить его в чемодан. Помнишь? Ты обнаружила это уже в гостинице, в тот роковой день. Тогда тоже с утра моросило, и ты сказала, что тебе грустно. Теперь я понимаю, что это было дурное предчувствие. Ты знаешь, я ведь тогда тоже поверил, что ты умерла. Особенно, когда тебя положили в гроб. На самом деле ты просто заснула летаргическим сном. Такое часто бывает. Я посоветовал доктору, чтобы он поднес к твоим губам зеркальце. А этот самонадеянный болван меня так и не послушал! Глупые бездари! Если бы они вняли моим словам, им бы не пришлось тебя откапывать. Скажи, любимая, они не поранили тебя лопатой? Нет? Слава богу! О, как я переживал! Ведь эти могильщики вечно пьяные. Но теперь все плохое позади, и ты опять со мной! Ждать осталось совсем недолго, но помни: все может измениться, если он подстережет тебя. Будь осторожна! И, пожалуйста, больше ему не улыбайся. Ладно? А у нас дождь почти перестал, но сгущаются сумерки. Они почему-то всегда напоминают мне темный чулан, в который за непослушание закрывал меня отец. В ту пору мне было всего десять лет, и я его очень боялся – точно так же, как сейчас боюсь Савелия. Заигравшись, я ненароком разбил напольную фарфоровую вазу – гордость семьи. Он схватил меня за ухо и отвел в темную кладовку, рядом с каретным сараем; там мы хранили керосин. Первые пять минут мне не было страшно, но потом из подполья с мерзким писком вылезли крысы. Я кричал, что было мочи, но отец думал, что я просто испугался темноты и специально держал меня как можно дольше. Эта экзекуция продолжалась до тех пор, пока я не сорвал голос. Услышав мой сдавленный хрип, за меня вступилась мама (жаль, что она умерла так рано!) и отворила дверь. С тех пор я не переношу крыс. Ну, вот и все – звонит колокольчик – пора идти на ужин. Что ж, теперь я точно знаю – сегодня ты не придешь. И правильно. Ночью в лесу много опасностей. Они подстерегают человека на каждом шагу. Ничего-ничего, не расстраивайся. Я буду ждать тебя завтра, Лена, Леночка… Ленуся…»