Читать интересную книгу Убийство на водах - Иван Любенко

– А! Афанасий Евтропович! Уже прибыли? – Стильванский попытался выдавить из себя приветливую улыбку, но она получилась настолько натужной, что ему самому стало неловко перед полицмейстером. – Проходите, проходите, господа! – торопился он, открывая наружную дверь. Вот и хорошо, что все собрались, сейчас, стало быть, и начнем.

Миновав двор с высаженными клумбами, над которыми кружили пчелы, вся депутация вошла в небольшой кабинет доктора. Полковник вопросительно уставился на Ардашева и Нижегородцева:

– Извините, господа, но не имею чести быть с вами знакомым.

– Ах да, простите, – засуматошился эскулап. – Я вас так и не представил. Прошу любить и жаловать – мои хорошие друзья из Ставрополя: присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев и Николай Петрович Нижегородцев. – Он развернулся к полицейским. – Вениамина Яновича вы знаете лучше меня, а с Афанасием Евтроповичем, нашим начальником полиции, вы, вероятно, еще не знакомы, так же как и с Ильей Евгеньевичем Протасовым, судебным следователем.

Пока господа расшаркивались в любезностях, служитель принес несколько казенных табуретов. Между тем забытый всеми магнетизер скромно стоял в сторонке. Поглаживая сменный воротничок на сорочке, он тоскливо смотрел в окно. Приблизившись к телепату, Стильванский сказал:

– Насколько я понимаю, господин Вульфсон, вы готовы прочитать мысли нашего пациента, так?

– Можно сказать и так, но это было бы не совсем верно. Я не читаю мысли, я прислушиваюсь к внутреннему голосу собеседника и могу различать слова, которые он произносит внутри себя. А в иных случаях я вижу картинки, вспыхивающие в мозгу у душевнобольных.

– Позвольте! Но это сущий вздор! Что значит «прислушиваюсь к внутреннему голосу собеседника»? – возмутился Нижегородцев, взмахнул руками и поднялся со стула. – Как это возможно с физиологической точки зрения?

– Вижу, господа, что вас терзают сомнения относительно моей персоны, и потому мне надобно объясниться. – Магнетизер тяжело вздохнул. – Во-первых, я не профессиональный врач, а, если хотите, любитель, то есть я не имею университетского медицинского образования. Просто однажды, еще в детстве, после того как переболел тифом и едва остался жив, я стал различать звуки, которые раздаются внутри каждого человека. Позже я научился складывать их в слова и выстраивать целые предложения. Причем сам потаенный голос, его тембр и эмоциональная окраска всегда звучат по-разному: то жалостливо, то весело, а иногда грустно или испуганно. Как я понял, это зависит от того, какой человеческий орган страдает. Вы можете мне не верить, но мозг, сердце, печень или почки – такие же живые, как и мы с вами. Просто они существуют в другой среде. Однако с помощью советов немецкого профессора я научился помогать больным силой своего внушения. Здесь я применяю магнитное поле, обнаруженное во мне все тем же профессором Йоганом Шортом. Но все это касается людей со здоровой психикой. В случае же с умопомешанными пациентами мне приходится использовать другой дар – ясновидение – возможность наблюдать некие, если хотите, фотографические снимки, всплывающие в воспаленном сознании больного.

– А что, у сумасшедших нет своего, как вы изволили выразиться, «внутреннего голоса»? – выдавил из себя саркастическую улыбку Круше.

– Ну отчего же? Безусловно, есть. Просто он, – медиум поднял к потолку глаза, подыскивая нужное слово, – ну, фальшивит, что ли… как расстроенный рояль. А картинки… картинки всегда правдивые. Но – странное дело! – эти своего рода фотографические негативы проявляются только у безумцев.

– Отчего же это происходит? – заинтересованно осведомился Нижегородцев.

Вульфсон пожал плечами.

– Да я и сам не знаю. Но сейчас давайте поступим следующим образом: вы задаете ему вопросы с некоторым интервалом, примерно в пять секунд, а я тем временем буду помечать на бумаге все, что удастся разглядеть. Только постарайтесь не делать более продолжительных пауз, поскольку за первой картинкой может появиться вторая и третья, а они, как показывает моя практика, начнут путаться с той, что возникнет после следующего вопроса, и я не смогу их различить. – Он поднялся, обошел комнату, взял пустой табурет, поставил посередине и промолвил:

– А испытуемого посадим сюда.

– Ну, хорошо, – согласился Стильванский. – Пусть так и будет. – Он исчез за дверью и вскоре появился уже вместе с двумя больничными надзирателями. Рядом с ними стоял Фартушин. Его щеки и подбородок были покрыты щетиной, а отрешенный взгляд блуждал по стенам и потолку. Слипшиеся волосы торчали соломенным пучком. На опухшем лице отпечатались следы недавнего сна. Из-под серого больничного халата выглядывало несвежее исподнее. Стоптанные, полуразвалившиеся тапки больше походили на чувяки.

– Проходите и садитесь, любезный, – ласково выговорил врач, обращаясь к безумцу. – Сейчас вот этот господин, – он указал на Круше, – задаст вам несколько вопросов, и, если вы на них ответите, я вам дам сладкое. Вы хотите конфект?

– А они у вас есть? – с вялой улыбкой осведомился больной.

– Конечно.

Обращаясь к полицейским, Стильванский изрек:

– Пора начинать, господа.

Круше стал напротив Фартушина и медленно, чеканя каждое слово, спросил:

– Кто убил вашу жену?

Сумасшедший встрепенулся, его лицо налилось кровью, он часто задышал, но так ничего и не произнес.

– Кто станет следующей жертвой?

Ответа не последовало, но карандаш Вульфсона забегал по белой поверхности листа.

– Какую карту найдут рядом с трупом?

– Я не знаю, – виновато проронил он.

– Сколько еще будет убийств?

Фартушин молчал.

– Кто убийца? Вы слышите вопрос? – закричал Круше. – Кто убийца?

Испытуемый безмолвствовал, вдруг его плечи затряслись, он согнулся, закрыл лицо руками и разрыдался.

– Все господа, хватит! – доктор резко поднялся и подошел к душевнобольному: – Ну, успокойтесь, милейший, успокойтесь. – Он опустил руку в карман и достал оттуда пригоршню конфет. – Вот, угощайтесь.

Фартушин стал запихивать сласти в рот, не освободив их от обертки. Испытывая отвращение, Стильванский отвел в сторону глаза.

– Уведите его, – распорядился он.

Уже перед самой дверью Фартушин вдруг резко развернулся и истерично завопил:

– Леночка жива! Она жива! Но граф Шахновский хочет ее смерти!

– Подождите! – вскричал полицмейстер. – Что вы сказали? Повторите! Повторите!

Но у больного уже начался припадок. Изо рта несчастного побежала шоколадная пена, и он забился в судорогах.

– Хватит экспериментов! – осадил полковника врач. – Уведите его. – И надзиратели поволокли безумца по коридору.

– Позволите? – магнетизер бросил в сторону полицейских вопросительный взгляд.

– Конечно, Генрих Францевич, – кивнул Куропятников.

– После первого вопроса, касательно убийства его жены, я сумел прочитать несколько слов, возникших в его сознании: «банк», «сотенные» и, прошу прощения, господа, – «потаскуха». Появилась какая-то комната, зеркало, а в нем отражение обнаженной брюнетки с распущенными волосами. Прямо к ее телу тянулись две руки, затянутые в черные кожаные перчатки. Далее, когда речь зашла о новой жертве, возникло изображение какого-то господина с аккуратными усами, который смеялся, будто живой. – Вульфсон пожал плечами и посмотрел на Круше. – А потом вы спросили его о карте, и они стали беспорядочно проявляться в его мозгу: дама, валет, король, туз… А вот в рассуждении количества возможных убийств он вдруг подумал о погосте, и моему взору предстало кладбище с запущенной старой могилой. Крест сгнил и уже почти не держался. Но стоило вам осведомиться о личности убийцы, как вырос огромный зеленый карточный стол с горками ассигнаций, золота и векселей. И все это богатство загребли чьи-то руки, о которых я упомянул в самом начале. Вот и все. Больше мне нечего сказать.

– Одного в толк не могу взять, – рассеянно проговорил капитан, – о каком графе Шахновском идет речь?

– Что ж, выходит, наплел безумец три воза всякой ерунды, а нам теперь бери и проверяй? Да и телепатия эта – полнейшая чепуха и мандрагория! – скептически махнул рукой следователь.

– Позвольте, милостивый государь, – гневно сузил глаза Вульфсон, – то есть вы хотите сказать, что я мошенник?

Протасов смолчал и лишь сатанински улыбнулся.

– Тогда откуда, милостивый государь, я могу знать, – голос магнетизера задрожал от негодования, – что вы воспользовались беспомощностью какой-то француженки, вызванной на допрос, и там, прямо в следственной камере, принудили ее к близости. Мало того, сегодня вечером, когда сменится стража и старшим заступит ваш знакомый урядник по фамилии Цымбалов, вы снова собираетесь предаться разврату с запуганной женщиной. Именно в эти «сладкие» эмпиреи вы и погрузились в тот самый момент, когда хозяин кабинета вышел за больным.