дома и медленно пошагал в сторону кладбища, дав знак пришедшим следовать за ним. Погода поддерживала его начинание: болотистые кусты жили своей жизнью, содрогались, шептали на неясном языке. До точки оставалось немного, Гриша рассказал недавно услышанную историю о покойнике, чем вызвал у подопечных легкую дрожь. Когда точка оставалась в нескольких шагах, Гриша остановился. Он завершил историю и сказал, чтобы пришедшие ступали на видневшееся место, но при этом попросил их громко не кричать.
Они продвигались маленькими шажками, взявшись за руки. Точка ждала их во всей ясности. Гриша не чувствовал никакого страха, у него был лишь интерес. Он стал внимательно наблюдать за точкой. В один момент ему показалось, что там, среди темного воздуха, что-то блеснуло, что это было вовсе не воплощение страха, а нечто привлекательное, таинственное. Он взглянул на пришедших и увидел, что они стоят в полном оцепенении. Они пытались завопить, но звук не шел изо рта. Ноги сковало. Живым в них оставался лишь страх. Через мгновение точка их отпустила, они смогли вволю завопить и бросились бежать в глубину темных болотистых мест.
Жора молча взял расписку и показал ее милиционеру. Тот внимательно прочел и довольно похлопал Гришу по плечу.
– Замечательно! Просто замечательно.
Магнитофон Валентина Васильевича запел новую песню. Пелось, как обычно, о надежде на новую жизнь, о страданиях и нелепости суетных забот. Музыка привела Гришу в радостную решительность. Он хитро посмотрел на собравшихся. Те увидели взгляд Гриши, но сделали вид, что не ожидают его вопроса. Грише ситуация показалась смешной, он от души рассмеялся, чем вызвал смех и у остальных.
– Итак, – сказал он, когда смех закончился, – где Восток?
Жора поморщился.
– Понимаешь, дорогой. Это вопрос сложный. Даже Валентин Васильевич, будучи учителем географии, не знает ответа.
– Всё вы знаете, – сказал Гриша и улыбнулся от осознания того, что сделал еще один шаг к тайне.
Валентин Васильевич порылся в шкафу, достал кусок от старых обоев, взял карандаш и сел за стол, указав Грише смотреть, что он будет чертить.
– Вот Углы, – начал он. Жора и милиционер тоже подскочили и стали внимать тому, что чертилось. – Углы – это самая близкая к Востоку часть, куда можно прийти ногами. – Валентин Васильевич нарисовал кружок и подписал «Углы». – Дальше начинаются горы. Через них надо перелететь, там идти не получится. Там пропасти повсюду, там ноги не ходят.
– Чушь метафизическая это все, – в чувствах заявил милиционер, – горы, пропасти. Везде села расставлены, везде люди живут, любят, детей рожают, какие там горы…
– Слушай учителя! – рявкнул Жора.
– За горами открываются высокие стены, – продолжил Валентин Васильевич, – стены захватывают небо, взгляд по ним убегает в никуда. Тяжело там дышится. А когда стены заканчиваются, виден Восток. Он не имеет горизонтов и разделений, он свободен.
Глаза Гриши загорелись. Он почувствовал, что его тело охватывает приятный ветер. Тайна раскрывала себя с каждым мгновением.
– Проблема в том, дорогой, – добавил Валентин Васильевич, – что через горы уже давно никто не может перебраться. В те годы многие бежали на Восток. Я это помню.
Милиционер тоже закивал головой, показав, что помнит эти времена.
– С разными помыслами люди были, хотели не свободы, а невесть чего, – продолжил Валентин Васильевич. – Так Восток и закрылся от людей. На некоторое время он оставил себя блуждающим духам, а сейчас не знаю: может, и им все закрыто.
Каждое слово Валентина Васильевича впитывалось Гришей, проходило через его суть, касалось самого сокрытого, находило там свое место, радовало. Он соприкасался с невиданным, со своей страстью и мечтой.
– Так что никак сейчас до Востока не добраться, – закончил Валентин Васильевич.
Гришу эти слова ничуть не смутили. Он вскочил, отдавая себя радости, раскинул руки и обнял по очереди всех троих.
– Я доберусь, – сказал Гриша еле слышно.
Последующие дни Гриша провел в фантазиях. Валентин Васильевич, Жора и милиционер грустно смотрели, как он бегает по комнате, ложится, встает, снова бегает, в результате новых дум выдает очередную идею, как преодолеть горы. Валентин Васильевич, как человек глубокого ума, сразу же все опровергал, вновь и вновь доказывая невозможность проникновения в сокрытую область. Гриша предлагал им всем четверым превратиться в птиц, пролететь над горами, потом снова сделаться людьми, пробежать высокие стены и оказаться на Востоке. Валентин Васильевич быстро раскритиковал эти идеи, указав, что люди не могут стать птицами, даже если очень захотят.
На третий день фантазии стали совершенно далекими от жизни. Это несколько утомило собравшихся. Жора недовольно встал и строго посмотрел на Гришу.
– Сиди здесь, может, чего и получится, – строго сказал он.
Все трое вышли из дома, оставив Гришу наедине с глупыми идеями. Идеи уже давно пренебрегли всем рациональным, приблизили Гришу к потере разумного. Он просто лег и уснул. На этот раз ему не снилось ничего, столь сильна была усталость. Он провалился в отдых и слабость.
Гришу привела в чувство музыка, доносившаяся с плеча Валентина Васильевича. Эта песня оказалась Грише незнакомой, полной новых слов и смысла. Все трое расселись на привычные места.
– Гриша, дорогой, – начал Жора после некоторой паузы, – есть тема одна. – Жора говорил нервно. – Я посоветовался кое с кем. Тебя могут через горы провести. Но дело серьезное.
– Да, да, говори. – У Гриши захватило дыхание.
– Там на точке… В общем, это баба одна умершая всех пугает. Она там ходит, успокоиться не может. Ты ей понравился, когда приходил. Она сказала, что даже показаться тебе хотела, но ты то ли не разглядел, то ли что… В общем, она сказала, что тоже на Восток собирается.
– Да, Гриша, – продолжил Валентин Васильевич, – с ней должно получиться через горы пройти. Для таких духов там лазейки оставлены.
Через Гришу пролетел холодок, стало не по себе. Он почувствовал, что реальность, к которой он прикоснулся, – нечто необратимое.
– А как это? – с некоторым испугом спросил Гриша.
– Дело такое, – Жора поморщился, – она хочет, чтобы ты ее обнял как женщину. Тогда она тебя возьмет с собой, – Жора посмотрел на Гришу, – сам ведь хотел.
– Я бы не стал, – промямлил милиционер.
– Ну, ты же человек экзистенциальный, чувствительный, феномен наших краев. Ты бы на полпути к точке сознание потерял, – засмеялся Жора. – Я вот о другом думаю… На что мне жить, когда она на Восток уйдет.
– Работать иди. К нам, в милицию.
– Да, придется, – с грустью ответил Жора, – в общем, Гриша, ты думай, надо ли тебе это. Дело ведь серьезное. Страхи такие будут, что раньше и не снились. Думай, Гриша.
Песня сменилась вместе со смыслом. Теперь пелось о несбыточной любви, о чувствах и привычках.
– Знаете, я стесняюсь немного, – тихо сказал Гриша.
Эта фраза