Читать интересную книгу Белая церковь - Ион Друцэ

Ангел возвестит тебе-е-е...

Каким-то чудом все вдруг ожило, высветилось, осмыслилось. Развален храм - ну так что же? А мы на что? Не бросилось село на помощь - ну так что же? А мы на что? Упали духом? А дух на что? Все это и еще многое другое вместил в себя удивительный по красоте, по чистоте голос, который вдруг взметнулся под съехавшей набок крышей полуразрушенной церкви. Стоя посреди глиняного замеса, Екатерина принялась быстро креститься. Ребятишки дружно пошли за ней работать правой ручкой, и только тут Екатерина увидела в проеме одного из окон, служившем теперь второй дверью, красивую молодую монашку.

Она пела не так, как обычно поют в сельских храмах - стоя кое-как, сложив руки на животе. Она развела руки в стороны ладошками вверх, точно держала на них огромный таинственный сосуд. Держа этот сосуд, обратив свой взор к высокому небу, проглядывавшему сквозь дырявую, съехавшую набок крышу, она пела ровно, красиво, торжественно, и ее голос, возвышенный мелодией и словами, казался храмом уже сам по себе.

С заткнутым за пояс подолом юбки, по колени в мокрой глине, Екатерина стояла с открытым ртом, потому что никогда еще божеское чудо и божеская милость не казались ей столь явными и близкими. А монашка все пела. Темная юбка и такая же кофточка скрывали крепкое молодое тело, которому это пение было в радость, и только на самых высоких нотах монашка чуть откидывала назад юное, сохранившее детские черты лицо, и на ее высокой шее показывались дрожащие в такт псалму тонкие прожилки.

"Господи, - подумала про себя Екатерина, - да ей петь в первопрестольных соборах, а не в этой развалине... и я как дура торчу в глине во время такого божественного пения..."

Выскочив на улицу, вымыла ноги у колодца, заново повязала платок, вернулась, готовая хоть целую вечность слушать удивительное пение, но, когда она вернулась, монашки уже и след простыл.

- Куда же она девалась?

Дети пожимали плечиками.

- Стояла вот тут, а теперь и нету ее...

В конце концов Екатерина ее отыскала. Монашка уходила высоким берегом вниз по Днестру, к той глиняной крепости возле леса. Должно быть, это и была та монашка, которую Тайка откуда-то привез и про которую в селе говорили какие-то гадости. Господи, о ком в селе гадостей не говорят! А между тем праведные околичане торчат с утра у своих бочек и носа не кажут, а именно эта монашка, хоть и чужой человек, пришла и божественным пением осветила развалины...

От отца Гэинэ Екатерина знала, что, когда знаменитые певчие посещают храмы и поют, им за это полагается вознаграждение. Увы, храм у них был бедный, совсем разрушенный, но все-таки это был храм, и его доброе имя, его достоинство не позволяли, чтобы после такого пения человек ушел просто так, без никакой благодарности.

- Ребятки, пошли домой...

В том году хорошо уродила в глубине двора "храмовая" пшеница, и она имела полное право воспользоваться ею. Недолго думая, Екатерина кинула мерку в свои маленькие жернова, смолола, замесила тесто, развела огонь в печи. Поздно ночью, когда ребятишки спали, она достала из печи прелестный румяный калач, и то, что ей этот калач особенно удался, она тоже отнесла за счет всевышнего благоволения.

Всю ночь ребятишки маялись, их тревожил сквозь сон запах свежевыпеченного хлеба, священный запах жизни земной. Чтобы не мучить их, Екатерина, пока они еще спали, завернула калач в чистое полотенце, перевязала узелком, вышла из дому и отправилась вниз по Днестру к той одинокой глиняной крепости. Чем ближе, однако, она подходила, тем больше ее охватывало какое-то странное волнение. Что-то там, около леса, происходило этим ранним утром. Не дымятся больше задворки, псарня умолкла, ворота настежь открыты...

Какое-то чувство подсказывало не спешить, и она, прислонившись к створкам открытых ворот, выглядывала из этого укрытия, чтобы уяснить себе, что же там происходит. А там ничего особенного и не происходило. Просто-напросто мясистый нос куда-то в большой спешке собирался. Посреди двора стояла готовая в дорогу телега с крытым верхом. Кроме запряженных лошадей, другая пара запасных была привязана к задку телеги. Жена Тайки и обе его дочери стояли на завалинке, как обычно стоят жены, отправляющие в дальний путь своих близких, а голосистая монашка, стоя посреди двора, по-мальчишески посвистывала, давая выход своему хорошему настроению. Она была в той же кофточке, в той же юбочке, но, увы, ни следа от вчерашнего благочестия. Теперь она казалась этакой мясистой, глупой кобылкой, ни о чем, кроме как о пастбище и водопое, не помышлявшей.

Стоя посреди двора, она насвистывала и при этом зазывно качала бедрами, как это делают женщины, когда хотят выяснить, не слишком ли длинна у них юбка. Это ее ритмическое раскачивание бедрами было настолько заразительно, что Тайка, несмотря на крайнюю спешку, проносясь однажды мимо, не смог удержаться, чтобы не шлепнуть кобылку по ляжке. Девица с ангельским голосом приняла шлепок как должное, и только отмеченная хозяином ляжка азартно дернулась, как бы говоря - а попробуй еще...

"Мамочка, да это же грешница, каких мало!" - в ужасе подумала про себя Екатерина и, благо никто ее не заметил, тихо-тихо, спиной стала отходить от глиняной крепости. Когда она была уже довольно далеко, Тайка наконец выехал со двора. Рядом с ним на правах компаньонки сидела монашка. Груженная бочонками телега булькала вовсю на ухабах, но очень спешивший Тайка погнал прямо по полям, на запад, туда, куда вел его мясистый нос в поисках удачи и счастья.

Проводив их, Екатерина возвращалась кружным путем. Она шла по деревне такая одинокая, такая растерянная, что все ей виделось как в тумане. К тому же этот на славу удавшийся калачик своим бессмертным запахом поджаренной хлебной корки добивал ее шаг за шагом.

- Ты откуда идешь такая разнесчастная?

Братья Крунту, сидя на завалинке, отмечали очередную чистку амуниции большим кувшином, который попеременно переходил из рук в руки. Обиженная на них Екатерина еще вчера поклялась, что в жизни с ними не заговорит, но теперь она была в таком смятении, что любое человеческое лицо, любой голос были в помощь и в радость.

- Знали бы вы, откуда я иду...

Братья Крунту выслушали историю испеченного калача, хохоча во все горло.

- Дура, как ему ее не шлепать, раз он с нею живет?

- Как живет?

- Ну, не знаешь, как мужик с бабой живут? Ложатся оба...

- Так он же венчанный!

- Ну, то жена. А то содержанка.

- Что значит - содержанка?

- Ну, кормишь бабу, содержишь и за то живешь с ней.

- Разве так можно?

- Если у кого есть лишние деньги, отчего нельзя!

- Но ведь это же грех!

- Ничего, Тайка и на том свете не пропадет! Он взял себе монашку в расчете на то, что, перед тем как пойти по рукам, она там, в монастыре, хоть сколько-нибудь да молилась...

- Вы сказали - перед тем как пойти по рукам?!

От хохота братья Крунту чуть не уронили кувшин.

- Да они оба на пару торгуют! Чуть только мясистый нос учует, что дело идет к заварухе, тут же грузятся на телегу. Он со своим товаром, она со своим, и живо, чтобы поспеть к окончанию баталии...

- Вы думаете, что и сегодня, выезжая со двора...

- То есть как выезжая? - навострили братья уши, - Разве он куда-нибудь собирается?

- Собирается? Да он уже бог знает где!

Братья замерли - сукин сын, опять надул их.

- Ты слышал, папаша? Мясистый нос улизнул. Только что.

Вся Околина знала, что у старика Крунту и его сыновей, помимо виноградника и походов на войну, была только одна забота - следить во все глаза за Тайкой. Приладившись к нюху своего родича, они довольно успешно устраивали свои собственные дела, но случалось, что эта бестия их надувала, сматываясь в одну секунду.

- Что будем делать? - спросил старший.

- По коням! - скомандовал старик. Он помог им быстро собраться в дорогу, проводил до ворот и после множества советов и наставлений крикнул вдогонку:

- Без монашки мне не возвращаться!

"Скажи на милость, и этот туда же! Господи, - взвыла про себя Екатерина, - отвернись от нас, когда мы придем к тебе просить о благах земных..."

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Свершение невозможного

О, если бы вместо всех этих юбок имела

бы я право природное носить штаны!

Екатерина II

Словесность отказывается за нею

следовать, точно так же, как народ...

Пушкин

После четырех лет кровопролитных боев русско-турецкая война вошла в ту драматическую стадию, при которой ни войны, ни мира. За четыре года были взяты основные турецкие крепости, прикрывавшие Оттоманскую империю с севера, - Хотин, Бендеры, Аккерман, а по Днестру все еще не шли баржи со снаряжением и провиантом для армии. Согласно первоначальному плану, разработанному в Петербурге, взятие упомянутых крепостей должно было открыть снабжение стотысячной армии по воде. Выйдя через днестровский лиман в Черное море, поток грузов должен был войти в устье Дуная, чтобы обеспечить армию на территории Болгарии, а между тем все это не происходило, потому что Измаил все еще оставался у турок, а стратегическое положение крепости было таково, что, у кого Измаил, у того и Дунай.