Засаг.
– Путей много, куда-нибудь, да приведут.
– Верно, дружище. Верно, – согласился князь и проводил странного гостя до главных дверей.
Когда за спиной Мархи захлопнулись дубовые створки усадьбы, он обратился к невидимому для остальных покровителю. Зашагав к центральным вратам, выходу из поселения, кам бросил бывшему главе манчжурского племени Улунхану:
– Что за хохот я слышал в спальне? Что тебя повеселило, амагят?
Зазвучал низкий до хрипотцы голос воина:
– Неужто не догадался? Княгиня-мать добилась своего: после смерти бездетного Самыла ханом Умбрии станет Филипп. А где соперники? Правильно, их нет. Как нет девочки, которая смогла бы своей жизнью и жизнью мальца очернить идеального правителя.
– Ты не совсем прав, Улуни.
Сняв маску и расстегнув узкий ворот рубахи, молодой мужчина перепрыгнул через разрушенную стену храма, вытащил из котомки за спиной длинную, набитую табаком трубку и принялся раскуривать траву, подаренную Безымом.
– В чем?
– Не ханом станет Филипп, а императором.
На следующее утро Мархи вылез из-под груды камней, в которую превратилась некогда величавая храмовая апсида, и решил прогуляться по окраине столицы. Голод – не тетка. Есть хотелось по-зверски, а с златыми князя он мог себе позволить не только кукурузную лепеху и козий сыр, но и вещи куда более изысканные.
– Брать морского окуня в речном княжестве – не лучшая идея, г-сударь.
– Мархи, – напомнил Мар свое имя миниатюрной блондинке и улыбнулся. – Что посоветуешь?
– Только что запеченную утку и кружку пенистой медушки.
– Сойдет.
Блондинка с напускной укоризной покачала головой и указала на лачугу в конце улочки.
– Туда.
Они пошли.
– Твоя? – поинтересовался шаман на полпути.
– Моя. Родненькая. А ты откуда? Где твоя хибарка?
– У меня нет дома, – признался Мархи, но увидев сочувствие в серо-зеленых глазах Амбросии, решил подмигнуть собеседнице, чтобы та не волновалась понапрасну (парню казалось, что бездомье – глупость, которая бередит душу только ему, а хорошеньким девушкам волноваться не обязательно). – Я живу в одном шатре с десятком целителей из моей деревни.
Амбросия остановилась и открыла от удивления рот.
– Жуть какая! Бедненький, г-сударь.
– Отстань, противная. Все хорошо. Лучше накорми ужином и расскажи, что с княгиней и останками Филиппы.
Девушка рассмеялась и кивнула.
В хижине, где она обитала, оказалось тепло и уютно. Отчего Мару несказанно полегчало, а напряженные мышцы расслабились.
На подоконниках, столе и лавках домишки были разложены кружевные салфетки. В левом углу располагались побеленная печь и высокие стопки фарфоровой посуды.
– Откуда такое роскошество?
Амбросия, покраснев, взяла пиалу и протянула Мару.
– Видишь трещину? Княгиня приказывает старье выбрасывать в помойную яму, а мне жалко. Собираю, отмываю и задешево продаю беднякам. Все лучше, чем есть с листьев лопуха или вовсе с земли.
Удивленный благоразумием служанки, Мар с интересом оглядел новую знакомую.
Маленькая, щуплая, с тонкими чертами лица и светлой, словно фарфоровой, кожей она теперь показалась ему очень привлекательной. Куда интересней, чем сутки назад, когда бегала по усадьбе в красном чепце и в маске благонравной дамы.
– Оставайся со мной, Мархи, – вдруг попросила Амбросия.
Мар попытался сглотнуть, но горло пересохло настолько, что напомнило пустыню в засушливый период.
– Прости, не могу, – почти шепотом произнес он и потупил взор.
– Понимаю. Ты нужен людям, да?
Шаман кивнул. В черных раскосых глазах застыла тоска и воспоминание о чем-то давно утерянном, неимоверно далеком. О семье.
– Не будем об этом. Садись. Сейчас принесу утку, и мы на славу поужинаем жирненьким мясцом.
– Спасибо, – расслабился гость и перевел тему: – Что с Филиппой? Амбросия открыла чугунную дверцу. Запах приправленного со специями мяса поплыл по комнатушке, буквально сшибая с ног.
– Княжну нашли вчера с началом сумерек. Сегодня планируют захоронить. Кожун приказала всей челяди молиться за упокой души золовки, а после собрать ее собственные вещи. Уезжает в столицу.
– А Филипп?
– Его княгиня с собой не берет. Сказала, что при родах не хочет видеть мужниного лица, а после них он ей подавно не нужен. И почему так… Кто ж их, княжат, разберет.
8. Аллегория правосудия
Деймос и Фобос медленно поднимались из-за утесов, разливаясь по планете Трио ржаво-коричневыми волнами света. На вершинах скал, которыми была покрыта древняя земля, красовались могучие шапки льда и снежного наста. Скрип, стон раздавался повсюду. Это планета трещала мерзлотой, остывая после жаркого дня. С каждым метром, уходящим в низины пологих или, наоборот, отрывистых склонов горы превращались в зеленые поляны, в густые заросли кустарника и реликтовых пихт. По впадинам разливались зеленовато-бурые речушки, кое-где ближе к поселениям людей красовались резными изгородями огородцы и фермы.
Куда бы вы ни пошли, какое селение на Трио ни посетили, на приступах к нему вас бы встретило кладбище. Средоточие почитания и уважения к предкам, оно внушило бы трепет и заставило задуматься о бренности маленькой, никчемной человеческой жизни.
И здесь в скромном ауле Мана история повторилась бы. С одной оговоркой. Места для живых было так мало, что мертвым его не хватило, и погост организовали на противоположной стороне горы.
Там же установили первую чарипню, которая до сих пор стояла среди могил чернеющим столетним осколком и время от времени принимала сменяющих друг друга чарипов. Периодичность была настолько странной, что ее не понимали ни в поселении, ни в ордене Четырнадцати богов. То ли подготовка новичков занимала столько времени, то ли ни один уважающий себя служитель не желал отправляться на край света, чтобы жить среди могил и одиночества. Когда умирал очередной чарип, и староста посылал в главную молильню своего представителя, старшие служители уверяли, что новый проповедник прибудет в аул через пару дней. Но пару дней затягивались на месяца, а нередко на года, и новоиспеченный чарип приходил, когда о нем почти забывали.
С Велесом Ману повезло. Мужчина прибыл сюда через месяц после захоронения сумасбродного Стригора и остался на долгих пятнадцать лет. Горцы настолько привыкли к нему, что ходили на кладбище не только в праздничные или поминальные дни, но и между, чтобы просто выпить травяной настойки или спросить совета.
Сегодняшней ночью гостей не было. Велеса, наконец, оставили одного. И он, с трепетом и светлой радостью в душе, засел за молитвы.
Раздался треск.
Обыкновенно голосили горы.
Чарип бросил взгляд через полупрозрачный пузырь, натянутый в оконном проеме, и взял новую кость. Пятая благодарность богине плодородия закончилась и на ее место пришла шестая.
– Червь ниспосланный, беспощадный к грехам и камням, благодарим тебя. Червь мягкий, червь острый, червь живой, червь извечный, просим тебя…
Богомолье тянулось и тянулось, вбирая в себя чарипа, словно кисель. Слова выходили монотонно, отработанные до автоматизма,