стекол упали на центральную улицу и отпугнули парочку предприимчивых воришек, попытавшихся отвинтить вывеску из металла с надписью «Город чести и веры».
Кам усмехнулся, наблюдая из окна, как два парня спрыгнули с выступа и юркнули под навес ближайшей торговой лавки. Деревянные башмаки застучали слишком громко.
– Как тебя зовут, девушка? – спросил он, услышав шелест юбок за спиной.
Личная прислужница Кожун поставила пиалу со свечой на стол и посмотрела на хозяйку. Кожун кивнула.
– Амбросия.
Кам повернулся к женщинам, прошел к постели беременной и сел почти вплотную к белоснежным простыням. Пахнуло яблочным сидром и потом. Видимо, княгиня готовилась к приходу целителя, но слабость и приступы боли не дали ей привести себя в должный порядок.
– Амбросия, принеси, пожалуйста, ушат с горячей водой и поставь между мной и княгиней. Я начну камлать и не услышу тебя. Так что лучше просто оставь воду и уходи. Поняла?
– Как скажите, г-сударь – девушка почтительно присела и, блеснув серо-зелеными глазами, направилась к двери.
– Мархи.
– Что?
– Не г-сударь. Мархи.
Маленькая, стройная, слова ивовая ветвь, женщина присела в реверансе и вышла. Легкий румянец задел ее прелестные щечки.
Звуки бубна поплыли в сумрачном пространстве, едва колотушка коснулась натянутой кожи. Ритм змеи потянулся нитями к потокам божественной силы, которая до краев заполняла Хаан Засаг, и принялся окутывать шамана только что пойманной аурой благодати.
Бум! Бум! Бум! – участились удары. Бум! Бум! Бум! – отозвался Нижний мир эхом и медленно сбросил бремя материи.
Шаман затянул низким горловым пением притчу о демонах и лесном духе. Звуки выходили плотным потоком и больше смахивали на звериный рык, чем на песню. Что бы ни было в ней, подача могла смутить всякий неподготовленный дух. И таким духом сейчас, несомненно, стала беременная умбрийка.
Княгиня испуганно приподнялась на подушках, приоткрыла рот, но не в силах сопротивляться подступившей дреме, рухнула обратно, закатив глаза. Веки внезапно сомкнулись, и она засопела.
Свечи, напротив, проснулись и вспыхнули куда ярче, чем прежде. Затрещали. Слепой конь на шести ногах подхватил душу кама и бросился в разверзшуюся пропасть. Бесстрашно. Даже весело, залихватски.
– Спокойно Бо. Не так быстро, – успокаивал стихию Мар. Ему хотелось затишья, времени на раздумья. Но двойник не давался, наполненный мощью древнего знания, упоенный молодостью своего шамана.
Спустя мгновение Бо заржал и глухо застучал копытами по знакомому красному ковру. Грива взметнулась от невидимого ветра.
– Уже? Прибыли? – удивился Мархи.
Услышал шёпот старика:
– А как же. Лихой скакун наездника перескачет.
Парень усмехнулся поговорке деда и огляделся вокруг. Место, куда они спустились, ничем не отличалось от опочивальни княгини. Только взамен окон серела глухая стена, а своды потолка выгибались храмовым куполом.
Посмотрев на ковер, кам понял, что Амбросия выполнила его задание и была в безопасности.
На шерстяном полотне уже стоял чан, от которого вздымались пары кипятка. Тонкая нить поднималась над шаманским отрядом и тянулась сквозь комнату к беременной женщине. Окруженная водяным облачком, та спала почти также глубоко, как наяву.
Мархи насторожился, но отпустил Бо. Его терзали подозрения, что дело не в пустяшной проказе злобной твари, а в глубокой мести раненого существа: гнилостный запах застарелой ярости витал в воздухе, становясь сильнее с каждой секундой.
Возвращаться назад не было необходимости, пока кам крепко держал узды власти. Что могло случиться дальше, ведал лишь небесный Мала.
Кожун резко вскрикнула, отчего гость только сильнее нахмурился.
Даму начало трясти, по коже заплясали синие прожилки вен. Мар приблизился и внимательнее взглянул на супругу князя. На тонком, чуть вздернутом носике вдруг проявились две кровоточащие язвы, а кожный покров на руках и груди превратился в черную разлагающуюся плоть.
Рванув с тела женщины одеяло, целитель оголил живот в кружевной сорочке и маленькие ступни, торчащие из-под ткани скрюченными обрубками. Округлое брюшко вздыбилось. Из разреза ночной рубашки прямо над грудью показалась миниатюрная детская голова.
Существо, дергаясь и виляя всем тельцем, выползло наружу и оскалилось. Две пары клычков на верхней и нижней челюсти хищно блеснули. Между ними потекла желтая слюна.
Злобный дух ребенка взвизгнул и впился в живот своей жертвы, ничуть не испугавшись незваного гостя.
– О-о-о! – взвыла Кожун и попыталась оторвать от себя пиявку.
Дама не проснулась, но болезненный укус вывел ее из состояния анабиоза. Заставил сопротивляться, насколько хватало сил измученной, слабой от природы госпоже.
Мар что-то зашептал и потянулся к бедру.
Золотистый лист клена зашуршал в его ладони так громко, что заставил духа замереть и поднять пустые глазницы туда, откуда доносился раздражающий звук.
– Оставь человека! – приказал кам.
Огромный рот скривился в пренебрежении, и недоразвитая конечность с уродливыми пальцами смахнула кровавую пленку с губ. Показала кулак живому.
– Как знаешь, – ответил на жест Мархи, сжимая помощника все сильнее.
Резной лист в его ладони вспыхнул и обратился в клинок. Когда серый дымок полностью исчез, в руке кама остался нож с тонким орнаментом кленовых листьев, овевающих, подобно лиане, серебряную рукоять.
Дитя из Нижнего мира недовольно зафырчало и попятилось назад. Почти упало с кровати, однако успело схватиться ручонками за шелк простыней.
– Не уйдешь, – заверил Мар, поигрывая оружием, и приказал нитеподобному пару из ушата схватить буйного духа.
Белая струйка, которая с минуту висела над ним зачарованной змеей, скользнула к конечностям существа и сковала их.
– Не дергайся, сунесу. Чуешь серебро? Будешь безобразничать, привяжу клинок к твоему тельцу.
Дух зарычал, но притих. Дымка осторожно опустила его на каменные полы подальше от беременной. Притянула стул и привязала так, что тот не мог пошевелить даже пальцем. Шея также оказалась в путах.
Синекожий человечек захныкал от безысходности и повернул безглазое лицо к шаману.
– Защ-щ-щем тепе это, ойун? Ит-тии сфоеей дологой. Месть моя плаведна.
От шелеста поникшего голоса сердце шамана дрогнуло. Пред ним был не демон-шутхэр, которого так часто встречали люди рядом с младенцами или беременными. Перед ним была измученная душа умершего.
– Кто ты и почему мстишь княгине Кожун? Вина в твоей смерти лежит на княгине-матери, а не на брате и его семье. Или нет?
Облик сунесу начал медленно расплываться. Черты потекли, словно воск догорающей свечи.
– Какие блатья у нелож-жденного басталда?! – завизжал он в ярости.
Мархи сжал напряженно губы, чтобы не выругаться в Нижнем мире и тем самым не навлечь на себя проклятие. Громко позвал двойника.
Бо влетел в двери, подобно стихийному бедствию, нетерпеливо потоптался на месте с явным желанием надавать тумаков человеку, который то выпроваживал его с обряда, то призывал обратно.
– Возвращай! – приказал мужчина, не обратив внимания на недовольство товарища. Сел на упругую спину и сжал загривок.