Пополнив запасы воды, мы двинулись в заросли карликовых деревьев вслед за гидом. Гид сразу же насторожил – хрупкий и тощий как бамбук, которым он был вооружен, одет в коричневую форму, он не был похож на опытного следопыта. Единственным его оружием была та же бамбуковая палка не толще хлипкой удочки, с которой рыбачат в детстве.
Я недоумевал, что он будет делать, если вдруг на тропу выйдет тигр или семейство львов. Воображение разыгралось, и теперь мне представлялась картина выбегающих слонов, которые превращают гида в коричневую лепешку, а мы в ужасе разбегаемся в разные стороны в дебри, где при наступлении ночи нас поочередно съедают лесные твари. Очень скоро в своих размышлениях я подошел близко к правде, все более в ней убеждаясь – наверняка, никаких животных здесь вообще нет, и индусу это известно, поэтому он и не взял с собой ничего кроме палки и теперь так бодро шагает впереди всех по тропинке.
Но гид на время развеял мои иллюзии. Внезапно остановившись, он ткнул бамбуком в кучку подопревшего дерьма, оставленного на тропинке, поднял кверху палец и, понизив голос, прошептал: «СЛОНЫ!!!». Вначале я, было, поверил, но когда чуть позже мы поднялись в гору и на узкой горной тропке, куда не то что слон, а даже енот с трудом заберется, встретили аналогичную кучку, я понял – гид врет. И мне в голову опять полезли мысли о том, что все это – большой спектакль, в котором дело, может быть, доходит даже до того, что служители заповедника сами раскладывают какашки, чтобы у туристов появлялось ощущение присутствия опасных тварей в непосредственной близости, и только из-за редкостного «невезения» они не видят тут ничего кроме дерьма, за которым вовсе не обязательно так далеко ездить.
Сушка сена на обочине
Мы перевалили через гору, на которой, к радости Кашкета, внезапно обнаружилась пара дольменов, о которых гид вспомнил только при их появлении. Спустя два часа, уставшие, как собаки, вернулись обратно, не увидев ничего, кроме полусотни какашек, трех плешивых косуль и двадцатисантиметрового сандалового кустика, который наш гид упорно нащупывал бамбуком в зарослях терновника, а, обнаружив, опять многозначительно поднял палец кверху и объявил: «САНДАЛОВОЕ ДЕРЕВО!!!». Это ничуть не удивило, так как по дороге сюда мы проезжали через густой, наполненный терпким ароматом сандаловый лес.
* * *
Заход солнца застал нас в кафе, откуда началась прогулка. За чаем мы обсуждали наше довольно плачевное положение. Денег осталось всего триста рупий, на них нужно было купить бензин. Ехать ночью сто двадцать километров совсем не хотелось. Но иного плана не было, и мы отправились в сторону Мунара, останавливаясь у каждой избушки, чтобы выпросить бензин, который заканчивался в обоих мотоциклах.
На последних каплях топлива мы дотянули до небольшого городка Мараюр, где имелась заправочная, но, как всегда в таких случаях, она не работала. Бензин обещали привезти только утром, поэтому нам ничего не оставалось, как заселится в единственный отель этого населенного пункта. Парню за стойкой я признался, что денег нет, поэтому если он не сможет разменять сто долларов, то нам придется переночевать здесь бесплатно.
В городе Мараюр праздновали какое-то событие. По какому случаю был праздник, мы так и не узнали. Единственная улица была полна гуляющего народа, почти все кафе были переполнены посетителями. В парке, на другой стороне улицы, шел концерт – из рупоров доносились завывания и отрывки музыкальных произведений. На улице стояла пара джипов, в которых сидело несколько человек, которые что-то декламировали, иногда даже пели, но по большей части просто орали. Их завывания, усиленные динамиками, разносились на километры вокруг.
На этом празднике жизни мы оказались единственными белыми людьми, больше туристов не было, но странным образом индусы нас не замечали, и это радовало.
Катя отправилась в парк ознакомиться с концертной программой. Вернувшись через полчаса, она рассказала, что на сцене разыгрываются какие-то политические сценки, очень напоминающие детский спектакль для октябрят «Ильич и дети».
Засыпал я с чувством небольшой тревоги, так как парень за стойкой отеля сказал, что деньги он поменять не сможет. А до Мунара еще девяносто километров…
Утром Катя молча достала откуда-то пятьсот рупий и отдала мне.
* * *
В начале спуска с Западных Гатов из Мараюра в Кочин мы наслаждались дорогой, но когда спустились в долину, началось такое пекло, что несколько раз нам пришлось останавливаться в тени, дабы переждать зной, но стоять на месте оказалось еще невыносимее. На последних километрах к Кочин, в пробках, мы с Катей потеряли Кашкета.
Оказалось, что у него заглох двигатель, и он промучился с мотоциклом полчаса, пока не завел его. Однако хуже было то, что впервые за все время Кашкет отдал общую кассу, которую таскал при себе, нам, и теперь остался без денег. Ему приходилось останавливаться в кафешках, просить воды и затем стремительно улепетывать не расплатившись. Когда мы встретились в мастерской, где арендовали мотоциклы, Кашкет был зол и требовал холодного пива.
После того как сдали мотоциклы, купили билеты до Бомбея и заселились в небольшой отель, Катя направилась смотреть кералавские национальные танцы. А мы залезли на дерево возле причала, накурились под самой макушкой и просидели так до поздней ночи. Утром нам все хотелось отыскать глазами свои мотоциклы, но их не было – нас снова ожидала участь обыкновенных пассажиров.
Оставался всего час до поезда, когда мы отправились ловить рикшу. Первый же остановленный за шиворот водитель потребовал нереальную сумму за проезд. Я чуть не убил его за сию наглость, но он стал божиться, что дешевле никого не найти: забастовка! С забастовками мы с Кашкетом были уже знакомы по печальному непальскому опыту; тогда мы провели два дня на автовокзале в Катманду и только чудом уехали на третий. И сейчас не на шутку разнервничались, так как времени оставалось в обрез, а на улицах действительно не было ни людей, ни машин.
Я стал отлавливать более сговорчивых, но четверо вообще отказались ехать, сославшись на то, что все заправки закрыты и, вообще, – забастовка! Про сумму меньше двухсот рупий никто и слышать не хотел. Пришлось нам соглашаться.
Эрнакулам, обычно напоминавший муравейник, сейчас был абсолютно пуст, словно его жителей смыло потопом. Рикша явно не спешил и плыл по безлюдному городу, будто уцелевший Ной на своем ковчеге.
По дороге рикша, как мог, обрисовал нам политическую обстановку: правительство в Мадрасе что-то не поделило с правительством в Бангалоре, и теперь все бастуют, но по прогнозам забастовка должна завершиться к шести вечера. Мы завопили, что у нас поезд через пятнадцать минут, и плевать нам на забастовки. Рикша встрепенулся и прибавил хода. К счастью, забастовка не коснулась железной дороги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});