ресницы, думая, что подавился.
Нет.
Просто слишком сильно завис, рассматривая мои губы. Так жадно, что их начинает печь.
Даже так? Интересненько.
Рыжая стервочка в душе ликует и требует схулиганить.
Прячу в уголках рта ехидную улыбку, прикусываю нижнюю губу и медленно веду по ней зубами, постепенно освобождая. Наблюдаю за тем, как стальная радужка внимательных глаз Арского начинает темнеть и…
— Виктор Алексеевич, ты рыбку кушай. Сам сказал, что у нас конфетно-букетный период, вот и не отвлекайся.
— А ты не провоцируй, Вера Алексеевна, — фыркает в ответ, растягивая на порочных губах улыбку. — Я ведь тоже хулиганить умею.
И смотрит пристально, что не только щеки, но и уши вспыхивают.
О, отчетливо понимаю, что не лжет. Сыграть в ничью с таким игроком на поле — уже сам по себе подвиг.
Домой меня отвозят около десяти, сытую и довольную. А еще слегка пьяную от пива и очень сильно от жарких поцелуев и комплиментов на грани фола.
— Не провожай, — говорю уже привычную фразу и заставляю себя покинуть уютный салон автомобиля и мужчину, что… по-дружески предлагал остаться на ночь в гостевой спальне, до которой я, оказывается, не добралась.
А в парадной так и валяются лепестки роз…
Глава 24
— Верочка, здравствуй!
Тьфу ты, ёшкин кот!
Резко оборачиваюсь и хватаюсь за сердце, стараясь удержать его в привычном месте.
Я так сосредотачиваюсь на разглядывании поломанных колючих стеблей, сваленных на две ступени ниже площадки, и темно-бордовых мазках разлетевшихся в эстетическом беспорядке лепестков, что пропускаю момент, когда распахивается соседняя дверь, и оттуда выныривает голова Шапочкиной.
— Клавдия Ильинична! — выдаю придушенно, не скрывая, что ее партизанский маневр довел меня практически до инфаркта. — Доброй ночи. Вы чего не спите?
«Твою ж, налево, колокольчик на шею вешайте!» — добавляю мысленно.
— Тебя жду, — выдает седовласое неспящее чудо заговорщическим шепотом и пальчиком к себе поближе манит. — Иди, чего скажу.
Ох, что-то не охота.
Чуть хмурюсь и всё хорошее заранее прочь отметаю. Ради банального «спасибо, что помогла» или «а у Макаровны кошка окатилась, возьми котенка», соседка отодвигать здоровый сон на час точно бы не стала. Значит, плохое.
А ведь такой хороший день был, эх.
Протяжно выдыхаю. Стараюсь незаметно. Огорчать грозу местных хулиганов и алкоголиков нельзя. С такими важными людьми дружить надо. Подхожу ближе, как просили.
— Случилось что? — уточняю так же шепотом, как Шапочкина.
Ежели ей нравится играть в шпионские игры, кто я такая, чтобы мешать?
Присоединюсь.
— Случилось, — выдает соседка довольно, сверкая предвкушением в чуть подернутых пеленой глазах, и под ноги мне кивает, — а это твои устроили.
— Кто мои? Что устроили?
Понимаю, что со стороны выгляжу тупой и несообразительной блондинкой, хоть и вступила в ряды рыжих, но… но, когда в городе у тебя нет ни родных, ни близких, и ты точно знаешь, что мама с папой сейчас сидят у себя на Севере, а не нагрянули сюрпризом в гости, и знакомых, которые пришли бы без приглашения и без предупреждения, тоже нет, то… ну да, я туплю. Сильно.
— Мордобитие устроили и вот, — тыкает Шапочкина в ошметки роз, — намусорили. А кто…
Тут она растягивает губы в улыбке. Такой, что сам Джокер обзавидуется.
Мысленно передергиваю плечами и перекрещиваюсь.
Привидится же…
— Так твой этот, бывший, Ванька. Белобрысый, с зелеными глазами. Тощий, — описывает Игнатова. — Он, как второго признал, сразу драться полез.
— А второй кто?
Не удивлюсь, если Клавдия Ильинична сейчас ловким движением руки извлечет из кармана записную книжку, наденет на нос очки и, пару раз перелистнув странички, зачитает не только паспортные данные второго хулигана, но и информацию о прописке, семейном положении, судимостях, а также номер СНИЛСа и информацию об имеющихся в банках кредитах.
— О, а этого я в первый раз видела, — вздыхает она печально. — Но паренек представительный, молодой, широкоплечий. В галстуке и черных ботинках. Ох, а начищены-то как, аж сияют. В белой рубахе, пиНжаке. Только бритый налысо.
Последний факт ее больше всего удручает.
Я же, узнавая всё новые и новые детали, сильнее сдвигаю брови. Убейте, но таких знакомых у меня отродясь не было.
— Так вот, — продолжает мисс Марпл, потерев руки, — первым пришел тот, неизвестный, красивый. Он и розы принес, — на каждое предложение Клавдия Ильинична делает взмах указательным пальцем. Будто важные части отщелкивает, — ах да, это в воскресенье сразу после полудня было. Да, точно, я передачу стала смотреть про ремонт, а он шум поднял. Отвлек на самом интересном месте. Наверное, думал, что звонок у тебя не работает, да в дверь кулаком застучал. А Ванька-то почти следом на лифте прикатил. И знаешь, чего? Он этого первого признал. Точно говорю. Потому как сказал, что-то вроде: «Макс, а ты чего здесь забыл?» Потом на дверь твою глянул, опять на парня, потом на цветы. А букет-то какой. Ой, Верочка, я таких отродясь в живую не видела, только по телевизору.
Шапочкина вздыхает, а я еще раз на стебли смотрю и убеждаюсь, что она права. Кто-то денег явно не пожалел.
— Так вот, — Клавдия Ильинична, вновь дирижирует пальцем, — Ванька подошел ближе и… Хоп! Выхватил из букета записку. Прочитал и как заорет: «Совсем старый охренел!». Скомкал ее, цветы из рук того, в пиНжаке, вырвал, бросил на пол и давай их топтать. А потом еще и того парня бить принялся. И знаешь, что странно? Этот, Макс, получается, мог бы легко Ваньке твоему навалять. Бугай же, о-го-го. Но не стал. Отмахнулся и давай бежать по лестнице. Ну твой еще потоптался, розы попинал, в дверь тоже поколотил. Но ответа не дождался и ушел.
— Понятно, — говорю, чтобы хоть что-то сказать, а заодно глаз, который дергаться стал, потираю.
Тихий ужас какой-то.
— Ах да, он еще по телефону долго звонил, но ему не отвечали. А потом по твоей двери ка-ак грохнул кулаком, матюгнулся и ушел. Да, теперь точно всё.
— Спасибо, Клавдия Ильинична, — благодарю бдительную старушку за информацию и разворачиваюсь, чтобы пойти к себе и всё обдумать.
Но меня тормозят.
— Вера, на, держи, — Шапочкина, как фокусник, достает из кармана белую бумажку, — я ж потом, когда тихо стало, вышла. И ее подобрала.
Разворачиваю сложенный вдвое небольшой плотный листок и читаю сделанную от руки надпись…
«Я жду, что ты будешь моей умной девочкой. Сергей»
— Пи@дец! — выдыхаю себе под нос, стараясь протолкнуть вставший поперек горла ком.
Теперь картина Репина «Приплыли» становится предельно ясна.
— И это еще, Верунь, — вновь тормозит меня старческий голос, — ты уж будь любезна, за своими женихами прибери. А