«Нет, он не знает».
— А теперь поговорим о другом, — хмуро сказал Велигай. — О том, из-за чего я пришел.
«Так. Все-таки ему все известно».
— Я думаю, — продолжал Велигай, — что наиболее целесообразный выход сейчас — вам вернуться на Землю.
Кедрин, тебя просто-напросто выгоняют. Как нечестного мальчишку. Но ведь у тебя не было времени рассказать обо всем. Как он этого не понимает? Или — не хочет понимать?
— Нет, — сказал Кедрин, остановившись напротив Велигая и глядя ему в глаза со всей выдержкой и спокойствием, на какие был способен. — Нет. Через полчаса — моя смена, и с нею я намерен выйти в пространство. И все.
Велигай тоже поднялся. Его брови были сдвинуты, лицо неподвижно.
— У нас на спутнике, — бесстрастно произнес он, — на Звездолетном поясе, да а вообще в космосе так разговаривать не принято. У нас принято выполнять приказания. Если вы хотите остаться монтажником, прежде всего запомните это правило.
«Если вы хотите остаться монтажником?»
— Хочу! — торопливо сказал Кедрин и снова заметил улыбку в глазах Велигая.
— Я только что с Планеты, — сказал Велигай, снова усевшись. — Там обсуждался…
Последующие несколько слов Кедрин пропустил мимо ушей. Он только что с Земли! Значит, вряд ли он успел увидеть Ирэн! Как хорошо!
Кедрин с облегчением вздохнул.
— …Таким образом, остался только институт Меркулина. Он, кстати, наиболее мощный, и мыс ним имели дело и раньше. Вы, если не ошибаюсь, раньше работали там?
— Я и сейчас… — пробормотал Кедрин. — Просто у меня отпуск… То есть, был, но теперь я хочу перейти совсем. Но раньше я не знал… Это ведь почти случайно…
Велигай кивнул, прекращая попытки Кедрина объяснить ситуацию.
— Итак, вы работали там. Значит, вы знаете и институт, его возможности, и директора, и все секреты производства, так сказать.
Кедрин кивнул.
— Вот поэтому вам и придется поехать со мной. Ничего, — Велигай ободряюще кивнул, — смена от вас не уйдет; их будет еще много, таких смен. Но нам надо заказать принципиально новую автоматику для строительства и монтажа корабля. Иначе мы не выдержим сроков, и наши ребята… — он помолчал. — Ну, до этого, конечно, не дойдет. Но разместить заказ, разъяснить, что нам нужно, и привести наши требования в соответствие с возможностями института — это куда важнее сегодня, чем поднести еще несколько деталей. Теперь обстановка вам ясна? Вы еще будете возражать?
— Нет, — сказал Кедрин.
Конечно, нет. Слетать на Землю. Там будет достаточно времени для того, чтобы поговорить с Велигаем и о том. И очень хорошо, что это произойдет на Планете: там Кедрин все-таки будет чувствовать себя гораздо увереннее. И Меркулин поможет ему своей логикой.
— Нет, — повторил Кедрин. — Разумеется, нет. Когда вылетать?
— Сейчас, — сказал Велигай. — Если вы готовы — немедленно.
— Я готов.
— Кстати, — проговорил Велигай, — я вас ограбил. Правда, это был мой «микро», я забыл его в рубке «Джордано». Не знал, что кроме меня туда заходят и другие. Но вот вам новый. Он настроен на вашу волну; теперь вас в любую минуту могут вызвать со спутника.
Он протянул руку. Кедрин увидел на его ладони значок — такой же, как и тот, что привел его на Звездолетный пояс.
— Я тогда не мог понять, — сказал он, — что это за рисунок. Думал — модель атома.
— Нет, это — наш Пояс, и Земля в центре. Привинтите как следует. Теперь идемте.
Они вышли в коридор. Но на этот раз путь их лежал не к закрытому доку, через который Кедрин впервые проник на спутник-семь. Велигай привел его к одному из запасных выходов. Тяжелая дверь растворилась, тихо рокоча механизмом. За нею был переходник — герметический коридор, на другом конце которого зиял открытый люк небольшого кораблика, принадлежавшего Поясу.
Они вошли в переходник. Дверь за ними стала медленно затворяться. В последний миг Кедрин обернулся. Там, где они были только что, стояла женщина. Придерживаясь за косяк двери, она широко раскрытыми глазами смотрела на них. Кедрин не мог сказать, на кого именно. Но ему показалось, что в глазах Ирэн мелькнул страх.
7
Наступил час связи с «Гончим псом». Наступил и прошел, но с корабля не было принято ни одного слова, ни одного, пусть неразборчивого, сигнала.
Никто никогда не видел Герна таким разъяренным. Время, предназначенное для связи, еще не успело истечь, а он уже забросал фотограммами и Землю, и Луну, и все станции и обсерватории, обладавшие хоть малейшей возможностью уловить передачу капитана Лобова. Но никто не мог похвастаться успехом, хотя связисты неустанно пытались поймать что-нибудь по всем каналам.
Тогда Герн идет на крайность; пытается локатором нащупать «Пса». Но и это не удается: сигналы не возвращаются, и, значит, им не от чего отразиться. Связь прервалась, и никто не знает, что происходит на орбите Трансцербера.
Велигай вел катер сам, поэтому по дороге на Планету никакого разговора не получилось. Да Кедрину и не хотелось сразу же нарушить ту атмосферу спокойной целеустремленности, какая устанавливалась везде, где появлялся Велигай; куда лучше было сидеть и любоваться точными движениями шефа, который получал, видимо, немалое наслаждение, выполняя работу электронных устройств.
Конструктор привел машину на ближайший к институту космодром. Ближайший — вовсе не означало, что институт находился рядом: космодромов на планете осталось не так уж много, потому что Земля вовсе не собиралась позволить снова засорять свою атмосферу выхлопными газами, хотя бы и космического транспорта.
Начальник космодрома дал Велигаю свой аграплан. Он сам посадил их в машину и, стоя на взлетной площадке, еще долго махал рукой. Велигай набрал высоту, вывел аграплан в горизонтальный полет, включил автопилот и откинулся на спинку кресла. Кедрин перевел дыхание и решился. Сейчас — или…
Он не успел подумать «или никогда», потому что конструктор опередил его. Он взглянул на Кедрина прямо, сосредоточенно.
— Как вы относитесь к Меркулину? — спросил он.
— Он мой учитель.
Велигай кивнул.
— Понимаю. Расскажите о нем.
В ответ на удивленный взгляд Кедрина Велигай невесело усмехнулся.
— Это нужно мне, чтобы с ним как следует поспорить. А спорить я собираюсь потому, что он прав. Прав в том отношении, что если бы сейчас на нашем месте — его и моем — были автоматы, они сразу нашли бы общую точку зрения. Им не мешали бы ни заботы об авторитете, ни любовь к одним теориям и неприязнь к другим. Потому что даже к таким сугубо рассудочным вещам, как гипотезы и теории, мы не можем относиться без эмоций. Это хорошо, но это мешает.
— Мой учитель редко руководствуется эмоциями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});