это чувство чистым, незапятнанным, свободным от искажений.
Я рассказал о своем воспоминании Ла Горде. Она ответила, что понимает, что я имел в виду. Секунду мы были спокойны, а затем груз наших воспоминаний опасно повел нас в сторону печали и отчаяния. Мне пришлось удерживать необыкновенно сильный контроль за собой, чтобы не заплакать. Ла Горда всхлипывала, прикрыв лицо рукой.
Через некоторое время, когда мы немного успокоились, Ла Горда уставилась мне в глаза. Я знал, о чем она думает. Это были те же вопросы, которые и меня донимали целыми сутками. Кто была женщина-Нагваль? Где мы ее встретили? Какова ее роль? Знают ли о ней остальные?
Я как раз хотел сформулировать свои вопросы, но Ла Горда опередила меня.
– Я действительно не знаю, – сказал она, поймав меня на том же вопросе. – Я рассчитывала, что ты скажешь мне все это. Не знаю почему, но я чувствую, что ты можешь объяснить мне, что к чему.
Она рассчитывала на меня, а я – на нее. Я попросил ее сообщить мне все, что она помнит о женщине-Нагваль. Ла Горда сделала три или четыре попытки что-нибудь сказать, но никак не могла собраться с мыслями.
– Я в самом деле не знаю, с чего начать, – сказала она. – Знаю только, что люблю ее.
Я сказал, что испытываю такие же чувства. Неземная печаль охватывала меня, когда я думал о женщине-Нагваль. Пока я говорил, тело мое начало содрогаться.
– Мы с тобой любили ее, – сказала Ла Горда. – Не знаю, почему я это говорю, но знаю, что она владела нами.
Я попросил ее объясниться, но она не смогла определить, почему она так сказала. Я больше не мог уделять ей внимание, так как ощутил пульсацию в солнечном сплетении. Начало формироваться смутное воспоминание о женщине-Нагваль.
Я попросил Ла Горду говорить, хоть повторяя одно и то же, если ей будет нечего сказать, но только не замолкать. Звук ее голоса действовал на меня как проводник в другое измерение, в другой вид времени. Как будто кровь бежала по моим жилам под необычайным давлением. Я почувствовал покалывание со всех сторон, а затем возникло странное воспоминание на уровне тела – мое тело знало, что женщина-Нагваль была существом, делающим комплекс Нагваля цельным. Она приносила Нагвалю мир, полноту, чувство защищенности, освобожденности.
Я сказал Ла Горде, что у меня было откровение, что женщина-Нагваль была партнером Нагваля. Ла Горда взглянула на меня с изумлением. Она медленно покачала головой из стороны в сторону.
– Она никак не связана с Нагвалем Хуаном Матусом, болван, – сказала она чрезвычайно авторитетным тоном. – Она была для тебя. Вот почему мы оба принадлежим ей.
Мы с Ла Гордой уставились друг на друга. Я был уверен, что она непроизвольно высказывает мысли, которые для нее самой ничего не означают в рациональном отношении.
– Что ты имеешь в виду, Ла Горда? – спросил я после длительного молчания.
– Она была твоим партнером, – ответила она. – Вдвоем вы составляли единую пару. А я была ее подопечной. И она доверила тебе однажды передать меня ей.
Я просил Ла Горду рассказать мне все, что она знает, но она, казалось, больше не знала ничего. Я чувствовал себя измотанным.
– Куда она делась? – внезапно спросила Ла Горда. – Я просто не могу себе представить. Она была с тобой, а не с Нагвалем. Она должна была бы быть сейчас с нами.
Потом с ней опять случился приступ неверия и страха. Она обвинила меня, что я скрываю женщину-Нагваль в Лос-Анджелесе. Я пытался успокоить ее, и вдруг с удивлением обнаружил, что разговариваю с Ла Гордой как с ребенком. Она слушала меня с видимым вниманием, однако глаза ее были пусты. Тогда мне стало ясно, что она использует звук моего голоса точно так же, как использовал я ее голос – как проводник. Я знал, что и она осознает это. Я продолжал говорить, пока не исчерпал все в пределах нашей темы. Тут что-то еще произошло, и я оказался наполовину прислушивающимся к звукам собственного голоса. Я говорил, обращаясь к Ла Горде, но без всякого волевого усилия с моей стороны.
Слова, которые, казалось, были запечатаны внутри меня, а теперь освободились, достигли небывалого уровня абсурдности. Я говорил и говорил, пока что-то не остановило меня. Я вспомнил, что дон Хуан говорил мне и женщине-Нагваль на скамейке в Оахаке об особом человеческом существе, чья сущность объединяет для него все, на что он только мог рассчитывать и чего мог ожидать от сотрудничества с людьми. Эта женщина была для него тем же, чем и женщина-Нагваль для меня, – партнером, противоположной частью. Она покинула его точно так же, как меня покинула женщина-Нагваль. Его чувства по отношению к ней были неизменными и всплывали на поверхность от меланхолии, вызванной некоторыми стихами, которые я ему читал.
Я вспомнил также, что женщина-Нагваль обычно снабжала меня книгами стихов. Она держала их целыми пачками в багажнике моей машины. Именно она побудила меня читать стихи дону Хуану. Внезапно физическая память о женщина-Нагваль, сидящей со мной на скамейке, стала такой явственной, что я ахнул и задохнулся. Давящее чувство утраты, более сильное, чем любое чувство, которое я когда-либо испытывал, завладело всем моим существом. Я согнулся с разрывающей болью в правой лопатке. Было что-то еще, чего я не знал. Воспоминание, которое какая-то часть меня не хотела открыть.
Я обратился к тому, что осталось от моего интеллектуального щита, как к единственному средству вернуть здравый смысл. Я повторял себе вновь и вновь, что мы с Ла Гордой действовали в двух совершенно различных планах. Она помнила намного больше, чем я. Но она не была склонна к выяснениям, ее не обучали задавать вопросы другим или себе. Затем до меня дошло, что и сам я не лучше. Я все еще был такой же размазней, как и тогда, когда дон Хуан впервые назвал меня так. Я никогда не забывал, что я читал стихи дону Хуану, и тем не менее мне ни разу не пришло в голову проверить тот факт, что у меня никогда не было книг испанской поэзии и я никогда не возил таких книг в машине.
Ла Горда прервала мои размышления. Она была почти в истерике и кричала, что ей только что стало ясно, будто женщина-Нагваль должна быть где-то совсем рядом с нами. Точно так же как мы были оставлены, чтобы найти друг друга, женщина-Нагваль была оставлена, чтобы найти нас. Сила ее уверенности почти убедила меня. Однако что-то во мне знало, что это не так. Это была память, находившаяся внутри меня, которую я не смел вывести на поверхность.
Я хотел затеять с Ла