Читать интересную книгу 1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь - Харуки Мураками

Ну и таксист мне попался, только и подумала тогда Аомамэ. Но смысла его слов не поняла и задумываться над ними не стала. Она спешила по важным, очень конкретным делам, отвлекаться на всякую метафизику было некогда. И только сейчас смысл этой фразы поразил ее своей прямотой. Слова эти напоминали предупреждение о какой-то грядущей опасности. От чего же он хотел меня предостеречь?

И еще эта музыка…

Откуда я взяла, что это именно «Симфониетта»? И что написали ее в 1926 году? Ведь эта музыка — не какая— нибудь попса, чтоб ее с ходу узнавал кто угодно. Не говоря уж о том, что я в принципе почти не слушаю классики. Даже Гайдна от Бетховена толком не отличу. А тут при первых же звуках из динамиков будто чей-то голос произнес в голове: о, «Симфониетта» Яначека! И почему вообще эта музыка так потрясла меня — буквально до самых глубин подсознания?

Вот! Само потрясение было настолько личным, словно было уготовано лишь ей одной. Будто ее пассивную память, спавшую беспробудно бог знает сколько лет, вдруг разбудило случайным воспоминанием. Казалось, Аомамэ вдруг схватили за плечи и хорошенько встряхнули. Но если так, размышляла она, возможно, когда-то давно я уже слышала эту музыку при каких-то страшно важных для меня обстоятельствах. И теперь в памяти автоматически сработала команда «Просыпайся!». «Симфониетта» Яначека?.. Но сколько Аомамэ ни рыскала по закоулкам сознания, ничего связанного с этой музыкой на ум не приходило.

Она огляделась по сторонам. Придирчиво изучила ногти. Подвела руки под обтянутую майкой грудь, легонько взвесила ее на ладонях. Ни грудь, ни ногти не изменились. Та же форма, тот же размер. Я — все та же я. И мир вокруг тот же самый. Но что-то уже немного не так. Это я чувствую. Как с головоломкой «найдите десять отличий». Слева одна картинка, справа другая, на первый взгляд — точная копия первой. И только всмотревшись, обнаруживаешь разницу в мелких деталях.

Аомамэ перелистала газетную подшивку, вновь отыскала новости о перестрелке на озере Мотосу и тщательно их законспектировала. По подозрению следствия, все пять автоматов Калашникова были завезены в страну с Корейского полуострова. Подержанные — наверняка списали из армии при смене модели, — но очень даже боеспособные. Плюс целая куча патронов. Побережье Японского моря очень длинное. Грузовое суденышко, замаскированное под рыбацкую шхуну, под покровом ночи может причалить куда угодно. Даже с боеприпасами и наркотиками на борту. Как и уплыть обратно с чемоданом японских денег.

Полиция префектуры Яманаси и в страшном сне представить не могла, что какая-то экстремистская шайка может быть так серьезно вооружена. Выписав (больше для формальности) ордер на обыск по подозрению в бытовом насилии, стражи порядка загрузились в две патрульные машины с микроавтобусом и отправились прямиком в «Колхоз» — официальную штаб-квартиру организации «Утренняя заря», как эта секта себя называла. По официальным бумагам, члены секты коллективно выращивали натуральные фрукты-овощи. Однако мысль о том, что полиция устроит обыск на их огородах, «колхозникам» совсем не понравилась. Слово за слово — и заговорили пушки.

В запасе у «колхозников» оказались даже ручные гранаты. Гранаты были закуплены совсем недавно, никакой тренировки по их метанию не проводилось — и слава богу. Бросай их противник со стажем, среди полицейских и спецназовцев полегло бы гораздо больше народу. Полиция не захватила с собой даже элементарных дымовых шашек. Расслабленность полиции и отсталость ее вооружения критиковались в прессе отдельно. Но больше всего простых людей поразило то, что подобные банды могут существовать абсолютно легально. До сих пор считалось, что «Революционный фронт» конца 60-х был последним бастионом организованного экстремизма и после его ликвидации на вилле Асама с террористами в Японии покончено навсегда[34].

Аомамэ закончила конспектировать, вернула подшивку газет на стойку. Затем прошла к стеллажу с литературой о музыке, сняла с полки фолиант «Композиторы мира», снова села за стол. И, раскрыв книгу, отыскала статью «Леош Яначек».

Леош Яначек родился в Моравии в 1854 году, а умер в 1928-м. В книге помещалась фотография. Голову Яна— чека покрывали буйные кущи седых волос без малейших признаков облысения. И даже формы черепа было не разобрать. «Симфониетта» была написана в 1926-м. Довольно долго Яначек жил в браке без любви, пока в 1917 году не встретил замужнюю женщину Камиллу, в которую влюбился без памяти. Взаимная любовь на исходе лет терзала его своей безысходностью. Но каждую встречу с Камиллой он стал обращать в музыку, каждый год сочиняя произведения небывалой силы и выразительности.

Как-то раз они с Камиллой гуляли в парке, где на открытой сцене проходил музыкальный фестиваль, и остановились послушать оркестр. В эти минуты, на пике чувств, Яначек и сочинил основную тему «Симфониетты». «В голове у меня все завертелось, — вспоминал потом сам композитор, — и словно облако чистого света окутало меня». В те же самые дни ему поручили написать гимн с фанфарами для большого спортивного праздника. Из этой мелодии для фанфар вместе с темой, пришедшей к нему на прогулке в парке, и родилась «Симфониетта». «Хотя само название и предлагало воспринимать ее как "маленькую симфонию", — писалось в книге, — структура произведения была совершенно нетрадиционной, а дерзкое использование медных духовых в сочетании со струнными Средней Европы выделило "Симфониетту" в неслыханный для того времени самостоятельный музыкальный жанр».

Аомамэ старательно переписала в блокнот все эти биографические и искусствоведческие подробности. Хотя ни одна из этих деталей так и не отвечала ей на главный вопрос: что общего существует — или могло бы существовать — между этой конкретной музыкой и ее личной жизнью. Выйдя из библиотеки, она отправилась по улице куда глаза глядят, то бормоча себе что-то под нос, то просто качая головой.

Конечно, все это не более чем гипотеза, рассуждала Аомамэ на ходу. Однако именно сейчас эта гипотеза звучит для меня стройнее всего. По крайней мере, она нужна мне, как утопающему соломинка, пока в голову не придет что-нибудь еще убедительней. Иначе меня просто вынесет к чертовой матери за круг по инерции. Чтобы такого не произошло, нужно обозначить те новые место и время, где я сейчас нахожусь. Зафиксировать их в сознании. Должна же я отделить этот новый мир, появившийся невесть когда, от мира, где полицейские разгуливали со старыми револьверами! А значит, это «невесть когда» следует как-то назвать. Даже кошкам с собаками нужны клички, чтобы их различали. Что уж говорить о старых и новых временах и мирах?

Назовем это тысяча невестьсот восемьдесят четыре. И запишем: 1Q84. «Q» — как английское Question. Кью! Для пущей сомнительности.

Не сбавляя шага, она кивнула.

Хочу я этого или нет, я влипла в это «1Q84» по самые уши. 1984 год, каким я его знала, больше не существует. На дворе — год 1Q84. Изменился воздух, изменился пейзаж вокруг. И мне катастрофически необходимо приспособиться к новому миру. Как животному, переселившемуся в новый лес. Новый пейзаж, новые правила. Хочешь выжить — привыкай как можно скорее.

Не доходя до станции Дзиюгаока, она заглянула в магазин грампластинок и попробовала отыскать «Симфониетту». Назвать Яначека популярным нельзя. Под его фамилией на полке обнаружилось всего три-четыре диска, из них лишь один — с «Симфониеттой». А также с «Пьесами» Бартока на стороне А. В исполнении Кливлендского оркестра под управлением Джорджа Селла. Считать ли это исполнение достойным, Аомамэ не знала, но выбирать не из чего. Купив пластинку, она вернулась домой, достала из холодильника «шабли», откупорила бутылку, поставила диск на проигрыватель, опустила иглу. Затем села на пол — и, потягивая хорошо охлажденное вино, вслушалась в музыку. Радостно и торжественно зазвучали фанфары. Те же, что она слышала в такси. Несомненно, те же. Аомамэ закрыла глаза и сосредоточилась. Исполнение таки было достойным. Только с ней ничего не происходило. Она просто слушала музыку — и все. Внутренностей не скручивало, и новых ощущений не появлялось.

Дослушав до конца, Аомамэ вернула пластинку в конверт. Оперлась спиной о стену, отхлебнула еще вина. И вдруг заметила, что у вина, которое пьешь в одиночку, почти не бывает вкуса. Она отправилась в ванную, умыла лицо, подровняла маникюрными ножницами брови, почистила уши.

Либо у меня не все дома, либо мир плавно сходит с ума, вновь подумала Аомамэ. Одно из двух. Но что именно — вот в чем загвоздка. Если пробка не подходит к бутылке, проблема в пробке или в бутылке? Как бы ни было, размеры не совпадают, и это факт.

Аомамэ прошла на кухню, заглянула в холодильник. В магазин она не ходила уже несколько дней, и продуктов почти не осталось. Она достала перезрелую папайю, разрезала ножом и съела, выковыривая ложечкой содержимое. Затем помыла три огурца и сжевала их с майонезом. Медленно, обстоятельно. И выпила стакан соевого молока. На этом ее ужин закончился. Не очень замысловатый, но для кишечника в самый раз. Что-что, а запоры Аомамэ ненавидела, наверное, больше всего на свете. Примерно так же сильно, как подонков-мужчин, избивающих собственных жен и детей, или узколобых фанатиков-фундаменталистов.