В этот солнечный день прояснилось сразу несколько пускай и не самых уютных фактов текущей реальности. Во-первых, «Воздушный кокон» написала не Фукаэри. Если ей верить (а особых причин сомневаться в ее искренности у Тэнго не нашлось), она рассказала свою историю подруге, а подруга эту историю зафиксировала. В техническом смысле точно так же рождались «Записи о деяниях древности»[29] или «Повесть о доме Тайра»[30]. Эпические сказания, которые передавались из уст в уста. Именно эту особенность — пускай, к своему затаенному стыду, и облегчая для нынешнего читателя, но по большому счету оставляя как есть, — Тэнго и старался выделить как нечто особенное.
Второй прояснившийся факт: из-за дислексии Фукаэри не могла читать большую литературу. Тэнго попробовал обобщить все, что он знал об этой болезни. Вспомнил лекции по педагогике, что слушал еще в университете. Читать при дислексии можно. Способность соображать не нарушена. Просто для чтения требуется больше времени, чем обычно. Короткие тексты считываются без труда, но как только их становится слишком много или дело доходит до длинных абзацев, общий смысл отслеживать проблематично. Сами буквы не совпадают в сознании с тем, что они выражают. К этому и сводится главный симптом дислексии. Причина сегодняшней науке пока не понятна. Но в каждом классе самой обычной школы найдется хотя бы один или два ребенка с дислексией. Очередные Эйнштейн, Эдисон или Чарли Мингус, кто знает. Все эти гении, как известно, также страдали дислексией.
Мешает ли дислексия писать тексты — этого Тэнго не знал. Но в случае с Фукаэри, похоже, именно так и было. Судя по ее реакции, писать ей так же трудно, как и читать.
Что, интересно, скажет на все это Комацу? Тэнго обреченно вздохнул. Семнадцатилетняя пигалица с нарушенной моторикой речи не может толком ни читать, ни писать. Да и в простом разговоре (если допустить, что она не выпендривается) бедняжка не способна составить больше одного предложения. Как туг ни круга, а пытаться выдать ее за восходящую звезду литературы — гиблое дело. Даже если Тэнго перепишет «Воздушный кокон», и роман получит премию, и книга станет бестселлером, долго морочить голову публике им не удастся. Какой бы успех ни пришел поначалу, очень скоро люди почувствуют: что-то не так. И как только правда вылезет наружу, все, кого хоть немного это касается, дружно раздавят весь этот проект, как пустую яичную скорлупу. А писательская карьера Тэнго, так и не начавшись ничем убедительным, потеряет всякие шансы на жизнь.
Все слишком криво для успеха. С самого начала Тэнго ощущал, что они ступили на тонкий лед, но теперь даже это сравнение казалось слабым. Лед трещал еще до того, как они успели сделать на нем первый шаг. Ему остается разве что вернуться домой, позвонить Комацу и сказать: «Извините, господин Комацу, но я выхожу из игры. Все слишком опасно». И это будет единственно верным поступком для человека, который отвечает за свои действия перед другими.
Но стоило Тэнго подумать о «Воздушном коконе», как душу его охватывал хаос, а сознание раздваивалось. Сколь бы опасным ни казался план Комацу, отказаться от правки «Кокона» сил не хватало. Узнай Тэнго все эти леденящие душу подробности до того, как засесть за работу, — возможно, такие силы нашлись бы. Но теперь — бесполезно. В мир этого текста он уже влез с головой. Дышал его воздухом и привык к его гравитации. Соль этой странной истории уже осела на стенках его желудка. Само повествование требовало, чтобы Тэнго его улучшил, а он нутром чуял, как именно это следует делать. Эту работу мог выполнить только он и никто другой. Иначе она лишалась всякого смысла. А значит, не выполнить ее нельзя.
Покачиваясь на сиденье, Тэнго закрыл глаза и попытался найти хоть какое-то, пускай даже самое предварительное решение. Но на ум ничего не приходило. Человеку, который запутался в себе, удачные мысли в голову не попадают.
— И как же Адзами записывала твою историю? — спросил Тэнго.
— Слово-в-слово, — ответила Фукаэри.
— То есть как — ты рассказываешь и она тут же печатает?
— Нужно-говорить-очень-тихо.
— А зачем говорить очень тихо? — удивился Тэнго.
Фукаэри огляделась. Пассажиров в вагоне почти не было. Только мать с двумя детьми сидела напротив и чуть поодаль. Вся троица, похоже, ехала куда-то развлекаться. Слава богу, на свете еще встречаются такие счастливые люди.
— Чтобы-они-не-услышали, — почти шепотом ответила Фукаэри.
— Они? — переспросил Тэнго.
Но взгляд ее был таким рассеянным, что нетрудно было догадаться: говорит она вовсе не о матери с детьми. А о тех, кого здесь нет. Кого она знает очень хорошо, но Тэнго никогда не встречал. О ком-то очень конкретном.
— Кто такие «они»? — уточнил он таким же полушепотом.
Фукаэри ничего не ответила. Меж бровей девушки пролегла резкая морщинка.
— Ты хотела сказать, LittlePeople! — спросил он наугад.
Как и прежде, никакого ответа.
— Ты боишься, что если эти твои LittlePeople узнают, что ты рассказала о них всему белу свету, — они очень рассердятся?
Фукаэри все так же молчала. И все так же смотрела в никуда. Подождав немного и убедившись, что ответа не будет, Тэнго решил сменить тему:
— Расскажи о своем сэнсэе. Что он за человек?
Она ошарашенно посмотрела на него. «Ну ты и спросил!» — словно говорили ее глаза.
— Скоро-увидишь, — только и сказала она.
— Верно, — сдался Тэнго. — Ты права. Скоро увижу и сам все пойму.
На станции Кокубундзи в вагон села целая группа пенсионеров, собравшихся в горы. Их была добрая дюжина, старичков и старушек поровну, на вид кому за шестьдесят, а кому и за семьдесят. У каждого за спиной рюкзак, на голове шляпа, настроение веселое — ни дать ни взять группа школьников, собравшихся в воскресный поход. И у всех на поясе или в кармана рюкзака — по фляжке с водой. Интересно, смогу ли я также радоваться, когда состарюсь, подумал Тэнго. И, невольно покачав головой — ох, вряд ли! — представил, как все эти старички, героически покорив очередную вершину, пьют воду из своих фляжек.
Несмотря на малый рост, LittlePeople пили очень много воды. Причем не водопроводной, а дождевой — или, на худой конец, из ближайшего ручья. Поэтому девочка каждый день спускалась к ручью и набирала для них целое ведро. А если шел дождь, просто подставляла ведро к водостоку под крышей амбара. И та и другая вода была природной, но все-таки дождевую они любили больше речной. Всякий раз, когда девочка их поила, они радостно ее благодарили.
После долгих раздумий Тэнго наконец признал, что мыслить рационально у него не выходит. Плохой знак, вздохнул он. Видно, из-за чертова воскресенья. В голове опять разыгрывалась буря. Беспросветная песчаная буря, так часто накрывавшая его по выходным.
— Что-с-тобой, — спросила Фукаэри.
Как всегда, без знака вопроса. Напряжение, сковавшее Тэнго, передалось и ей.
— А вдруг ничего не выйдет? — сказал Тэнго.
— Что-не-выйдет.
— Мой разговор с сэнсэем.
— Ты-можешь-говорить, — сказала Фукаэри.
Похоже, не совсем поняла, о чем он.
— С сэнсэем?
— Ты-что-не-можешь-поговорить-с-сэнсэем, — повторила она уже более внятно.
— Видишь ли… Слишком много вещей не сходится как нужно, — чуть замявшись, признался Тэнго. — Боюсь, этим разговором мы только все больше испортим.
Фукаэри вдруг развернулась к нему всем телом и посмотрела прямо в глаза.
— Чего-ты-боишься, — спросила она.
— Чего я боюсь? — переспросил он.
Она молча кивнула.
— Может быть, встречи с новым человеком, — ответил он. — Особенно утром в воскресенье.
— Почему-воскресенье, — спросила она.
Тэнго ощутил, как вспотели подмышки. Грудь сдавило, стало трудно дышать. Впереди была встреча с новым человеком. И с какой-то новой реальностью. Все это угрожало тому миру, в котором он находился сейчас.
— Почему-воскресенье, — повторила Фукаэри.
Он вспомнил воскресенья своего детства. Каждый раз, когда их очередной поход за чужими деньгами заканчивался, отец вел его в привокзальную столовую и разрешал заказывать все, что душа пожелает. Это было нечто вроде награды. А для их скромной жизни — чуть ли не единственный шанс гульнуть в какой-нибудь ресторации. Отец в кои-то веки покупал себе пиво (хотя обычно не брал в рот ни капли). Вот только у Тэнго к тому времени напрочь пропадал аппетит. В обычные дни он вечно бегал голодный как волк, и только к вечеру воскресенья почему-то есть ничего не хотелось. Все, что заказывалось, он должен был съесть до последней крошки, таков был закон отца. И всякий раз ему приходилось запихивать в себя еду через силу, до тошноты. Вот таким и запомнилось ему на всю жизнь воскресенье.
Фукаэри смотрела ему в глаза. Словно искала там что— то конкретное. А потом взяла его за руку. Тэнго удивился, хотя и постарался этого не показать.