Народный дух, — а значит, и его носитель — существует и сохраняется не сам по себе, а благодаря социоприродным закономерностям, имеющим ноосферную сущность и происхождение. Через посредство ноосферы в каждом из нас живет дух предков и культура, выработанная предшествующими поколениями. Любой индивид независимо от его воли и желания становится выразителем и хранителем духа того народа, с историей, культурой, територрией и языком которого его связала судьба. При этом антропологический тип или генетические особенности никакой роли не играют: как уже было только что сказано, Александр Пушкин — дальний потомок африканских негров — стал самым знаменитым русским поэтом и величайшим выразителем русского и российского духа. Если же кто-то теряет или обрывает нить, объективно и неотвратимо связывающую его с духовным наследием предков, обычаями и традициями своего рода племени, — он теряет право считаться подлинным сыном (или дочерью) собственного народа — даже если и продолжает говорить на его языке.
ГЛАВА 3
ВОЛНЫ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
Традиция, сложившаяся в незапамятные времена, по-разному отобразилась и, главное, сохранилась в культурах различных этносов. Можно с полным основанием утверждать, что по степени такой сохранности можно вполне судить об уровне развития той или иной цивилизации. И Россия, вне всякого сомнения, находится в первой шеренге хранителей и защитников подлинной нордической (гиперборейской) традиции и духовного наследия прошлого, ибо его сохранность и преумножение обеспечивались не одним, а многими народами, тяготевшими к русскому этносу. Указанный фактор позволил не просто уцелеть и сохраниться духовным ценностям седой старины, но и укрепиться и усилиться им на почве российской действительности.
Мыслители, которые углубленно занимались этим вопросом, сформулировали его суть лапидарно: без традиции нет (и не может быть!) цивилизации. Развивая эту мысль, Рене Генон писал:
«В любом случае отождествление традиции с цивилизацией в целом является совершенно обоснованным тогда, когда речь идет о Востоке, поскольку любая цивилизация Востока, взятая в целом, может, в сущности, рассматриваться как традиционная по своему характеру. Что же касается циви-лизации Запала, то она, наоборот, утратила свою связь с традицией, можно сказать, полностью, если не считать религиозного элемента, который лишь в самой незначительной степени эту связь еще сохраняет. Общественные институты, рассматриваемые в качестве традиционных, должны быть эффективно связаны самим принципом своего существования с определенными доктринами, которые сами также являются традиционными, вне зависимости от того, имеют ли они метафизический, религиозный или какой-либо иной характер» [72].
Что касается российской проблематики, я бы сказал так: не могло бы быть Великой России, если бы ей не предшествовала Великая Гиперборея. Ее духовное наследие в преобразованном (или, как говорят философы, в «снятом») виде продолжает жить в современных культурах, подобно семенам растений или половым клеткам животных, давая жизнь все новым и новым поколениям — наследникам былых времен. Любая цивилизация возникает не на пустом месте, у нее обязательно есть породившая ее предшественница. У всех же цивилизаций вместе взятых — одна общая праматерь — Гиперборея!
Но что же, в таком случае, есть цивилизация? Вопрос сей неизбежно требует специального внимания и рассмотрения. Философская проблема цивилизации в настоящее время находится в центре (или на переднем крае, если угодно) социологических, исторических, методологических и прочих исследований. В моду вошли понятия: «русская цивилизация, сибирская, алтайская, тюркская, финно-угорская — и прочая, и прочая, и прочая…» В настоящей книге, однако, речь идет о цивилизации Российской — наследнице достославных гиперборейских времен. А потому сразу же хотелось бы поставить все точки над i и сформулировать свое понимание вопроса.
Россия — не просто страна или государство (безотносительно к форме власти). Россия — целый континент: не столько в географическом или космопланетарном, сколько в ноосферном и цивилизационном смысле. Ибо границы этого континента проходят не по морю, не по суше, а через сердца и души людей (независимо от конкретной национальности последних). Следовательно, границы цивилизации пролегают не только в пространстве, но и во времени.
Величие и историческое бессмертие народа определяется не многочисленностью составляющих его индивидов, групп, сословий или классов, а духовной культурой, которую представители даже самых малочисленных этносов сумели сохранить и донести до собственных потомков и остального мира. Точно так же и принадлежность к цивилизации обусловлена не степенью научно-технического развития (как это представляется многим модным и по сей день западным философам), а духовностью. С точки зрения господствующих ныне концепций цивилизация является неким антиподом варварства, присущего, главным образом, так называемым отсталым народам. Так, крупнейший английский мыслитель XX века Арнольд Тойнби (1889–1975), противопоставляя современному обществу (как якобы цивилизованному) традиционные архаичные сообщества (как якобы ущербно-недоразвитые), отказывал в принадлежности к цивилизации, к примеру, коренным народам Сибири и Российского Севера [73]. По Тойнби, история в смысле развития человеческих обществ, называемых цивилизациями, проявляется как пучок параллельных, современных друг другу и сравнительно недавних свершений и опытов в некоем новом предприятии, а именно во множестве попыток преодолеть примитивный образ существования, в котором человечество с момента своего возникновения в оцепенелом состоянии провело несколько сот тысячелетий, а частично находится в том же состоянии и сегодня в маргинальных областях вроде Новой Гвинеи, Огненной Земли или Северо-Восточной Сибири. Именно там, считает английский историк и мыслитель, где такие примитивные сообщества еще не уничтожены и не ассимилированы в результате агрессивных налетов первопроходцев других сообществ, в отличие от этих «ленивцев», пришедших в движение совсем недавно.
В выборе терминологии и эпитетов Тойнби явно не стесняется: «примитивные сообщества», «маргинальные области», «ленивцы» и т. п. Прибыли, значит, испанские конкистадоры в Центральную Америку, где в маргинальной области обитало примитивное сообщество «ленивцев» — индейцев майя, владевших знанием о прошлой истории человечества на глубину почти пять миллионов (!) лет (о чем современная наука не имеет ни малейшего представления) и разработавших календарную систему, более совершенную, чем ныне действующая. Сожгли, значит, испанские идальго публично несколько сотен тысяч (!) древнейших рукописей, где все это было изложено (а заодно физически уничтожили несколько миллионов (!) аборигенов) и приобщили тем самым, значит, страну беспросветного варварства к благам цивилизации. Ну, а англосаксы довершили цивилизаторскую миссию: кого не уморили голодом и не посекли картечью, того вытеснили с насиженных и благодатных мест на бесперспективные территории или загнали в резервации. Вот они — плоды и блага цивилизации, по Тойнби и его многочисленным и восторженным последователям!
Но почему, собственно? Разве духовная культура индейских или евразийских аборигенов менее древняя и развитая, чем любого из европейских народов? Разве, скажем, эпос сибирских народов — якутов, бурятов, тувинцев, алтайцев, эвенков, ненцев, мансийцев, хантов и т. д. — менее поэтичен, чем скандинавская «Эдда», английский «Беовульф», французская «Песнь о Роланде», германские «Нибелунги» или испанская «Песнь о моем Сиде»? Ответ напрашивается сам собой. Кстати, современные политологи и культурологи спешно отказываются от прошлых догм и критериев. Наглядным подтверждением тому может служить новомодная концепция американского социолога Самюэля Хантингтона, сформулированная в нашумевшей книге «Столкновение цивилизаций», где в качестве цивилизационного критерия берется духовная составляющая общественной жизни и исторического прогресса:
«В мире после «холодной войны» наиболее важные различия между людьми уже не идеологические, политические или экономические. Это культурные различия. Народы и нации пытаются дать ответ на самый простой вопрос, с которым может столкнуться человек: «Кто мы есть?». И они отвечают традиционным образом — обратившись к понятиям, имеющим для них наибольшую важность. Люди определяют себя, используя такие понятия, как происхождение, религия, язык, история, ценности, обычаи и общественные институты. Они идентифицируют себя с культурными группами: племенами, этническими группами, религиозными общинами, нациями и — на самом широком уровне — цивилизациями. Не определившись со своей идентичностью, люди не могут использовать политику для преследования собственных интересов. Мы узнаем, кем являемся, только после того, как нам становится известно, кем мы не являемся, и только затем мы узнаем, против кого мы» [74].