Читать интересную книгу Иван Кондарев - Эмилиян Станев

— Не нашей ты закваски, учитель. Не подходишь для Христины.

— Вот как! Это потому, что я небогат, или тебе не нравлюсь?

— Не в богатстве дело. А просто дом мой не по тебе, ищи счастья в другом месте, — со сдержанной твердостью ответил бай Христо, не глядя на него.

— Такие взгляды разбили жизнь многим женщинам, бай Христо. Мы живем в другое время, теперь другие взгляды. Ты старый человек, не внушай Христине отжившие понятия, чтобы не пришлось каяться, — сказал в сердцах Кондарев, поднимаясь с табуретки.

— Ты о ней не пекись, о себе заботься. Я могу выдать ее за последнего бедняка, но тебе не отдам, да и она не хочет. Оставь ее в покое, не срами перед людьми. Она тебе слова не давала, да и меня ты не спрашивал.

— Она сама скажет, хочет выйти за меня или нет. Она не деревенская девка, которую выдают, не спрашивая, а интеллигентная женщина!

В глазах бондаря сверкнула злость.

— Я позвал тебя не ума занимать, а чтобы выложить все начистоту. Из слов похлебки не сваришь — нечего тут разводить философии.

— Ясна Нам с тобой не договориться, бай Христо. У тебя, знаешь, философия мещанская. Все вы, ремесленники, — мещане. Хвастаетесь своим укладом, своими домами, в богачи норовите, а того не понимаете, что близок день, когда навсегда захлопнете ставни своих лавчонок. Тогда забудете о своих обычаях и домах, да поздно будет.

— Мне у учителишки и коммуниста ума не занимать! Не будет она с тобой бегать за красным флагом, горланить и срамиться перед людьми!

— Нам больше не о чем с тобой говорить, не кричи! Прощай! — сказал Кондарев, направляясь к выходу.

— Будь здоров! И чтобы ноги твоей здесь не было. Возьми свое письмо! — Бай Христо швырнул ему вслед разорванный конверт, но Кондарев даже не оглянулся, быстро прошел к выходу и захлопнул за собой тяжелую дубовую дверь.

28

Он свернул к мостику, надеясь встретить Христину на дороге к виноградникам. Несмотря на жгучую обиду, он не винил Христину, обратив весь гнев на отца. Ребятишки, игравшие на мосту, робко поздоровались с ним, но он, даже не взглянув на них, свернул на пыльную, пахнущую полынью дорогу вдоль реки и не заметил, как очутился за городом.

Дорога шла через небольшие полянки, кое-где заросшие чертополохом, поднималась на холмы и терялась в виноградниках. Кондарев остановился на вершине холма и огляделся, чтобы не разминуться с женщинами. Сердце его учащенно билось, в висках стучало.

Солнце опускалось за противоположный холм, и глазам уже не было больно глядеть на гаснущий огненный шар. Над виноградниками повисла розовая дымка. Позади белел город, прорезанный отливающей сталью лентой реки. Сухим блеском желтели нивы, среди них кое-где тянулись ввысь, как кипарисы, одинокие дубы. На юге горели вершины Балкан. Там, казалось, был иной, счастливый мир, где еще царил день.

Ласковая истома летних сумерек будила в душе мучительную тревогу. Не останется ли Христина с матерью ночевать на винограднике? Наверно, бондарь нарочно услал их из дому, чтобы помешать ему встретиться с дочерью. Он было уже направился к их сторожке, но в это время в седловине за холмом показалась Христина.

Сообразив, что мать отстала от нее и лучше будет подождать Христину на крутом спуске с холма, где мать не увидит их и не услышит разговора, он вернулся на изрезанную промоинами дорогу и притаился за кустом.

Христина шла так быстро, что не успел он скрыться за кустом, как ее белая косынка появилась на гребне. Ситцевая юбка плотно облегала бедра, тяжелая корзинка оттягивала плечо, но она шагала легко и стремительно. Когда она поравнялась с ним, Кондарев неожиданно преградил ей дорогу. Христина вздрогнула, в глазах ее отразились злость и смущение.

— Что ты тут делаешь? — промолвила она.

— Жду тебя, — просто ответил он.

— Зачем ждешь? Нечего меня ждать.

— Вышел встретить тебя. Давай корзинку и пойдем! — Он почти силком взял у нее полную абрикосов корзинку. — Ты одна или с матерью?

— Идет сзади, — угрюмо сказала она и, опустив голову, пошла впереди.

— Отец сказал, что ты на винограднике. Говорит, что ты избегаешь меня и притворяешься больной.

— А если даже и так?

— Почему ты так держишься со мной?

Она ускорила шаги.

— Я уже сказала тебе, что мы ничем не обязаны друг другу.

— Что это должно означать?

— Понимай как знаешь.

— Отец твой сказал, чтобы ноги моей не было у вас. И ты того же хочешь?

Не ответив, размахивая руками, она побежала вприпрыжку по каменистой дороге. Он напрасно пытался остановить ее.

— Меня ждут дома… Надо спешить.

— С твоего согласия отец сказал мне это?

— У нас с ним об этом разговора не было. Отец сказал так сам по себе.

— Значит, это он настраивает тебя против меня? Отец твой человек темный, не подобает тебе жить его умом. Если же у тебя что-нибудь другое, то почему скрываешь от меня?

Кондарев глядел на мелькающие впереди проворные ноги, на красивые плечи, над которыми развевались концы косынки.

— Я ничего не скрываю и ничем тебя не связываю… По крайней мере теперь, а что дальше будет — не знаю.

— Ты хочешь сказать, что не испытываешь никаких чувств ко мне? — растерянно спросил он, удрученный ее резким, враждебным тоном.

— Лучше не спрашивай. Ты мне не жених. Кто ты мне?..

Старуха Влаева, увидев их вдалеке, окликнула, но оба сделали вид, что не слышат.

— Ты что, разыгрываешь меня или серьезно говоришь? Скажи же наконец, что ты задумала, и перестань относиться ко мне так безжалостно.

Христина молчала. Он хотел было продолжать, но она перебила его.

— Не говори мне ничего сейчас, не говори! Потом… Восьми еще нет?

Переложив корзину на другую руку, он полез в карман за часами.

— Не нужно. Я и без того опоздала. На меня обидятся. Поторапливайся, скорее! — воскликнула она на бегу.

Едва сдерживая гнев, но невольно подчиняясь ее торопливости, Кондарев, стиснув зубы, догнал ее.

— Я вижу, тебя раздражает неопределенность нашего положения, и поэтому ты говоришь, что я тебе никто. Если так, то давай в самые ближайшие же дни обвенчаемся!

Затаив дыхание, он ждал ответа. Но Христина бежала не оглядываясь. В голове ее засела одна лишь мысль: как бы не опоздать на свидание с Костадином. Тяготило и сомнение: а вдруг Костадин раздумает? Как отнесется к ней старая Джупунова? Эти сомнения удерживали ее от окончательного разрыва с Кондаревым. Она не решалась оттолкнуть его и то ненавидела, когда он вставал у нее на пути, то жалела. Время от времени она искоса поглядывала на его скуластое лицо, черные усики, массивный подбородок, по которому струился пот, мысленно сравнивала его с Костадином и думала: «Как сельский учитель!» Предложение Кондарева не произвело на нее никакого впечатления. Она считала каждый шаг, оставшийся до города.

Кондарев сердился, что она так долго обдумывает ответ, но не терял надежды и ждал. Поскрипывание тяжелой корзины, неторопливые шаги Христины гулко отдавались в ушах.

— Что же ты скажешь? — спросил он, когда молчание стало тягостным.

— Сейчас — ничего. Вообще сейчас мне не до этого.

Кондарев остановился, окончательно убитый. Он понял, что надеяться не на что.

— Христина! — вскричал он, догнав ее и схватив за руку. — Я не позволю тебе шутить со мной! Зачем ты унижаешь меня?

— Пусти меня, я опаздываю! Пусти!

— Что с тобой, что все это значит?

— Сейчас мне не до тебя, я сказала, оставь меня… — Она зло вырвала руку.

Пораженный выражением ее лица, он поставил корзину на землю и снова схватил ее за руки. Сознавая всю бессмысленность своего порыва, но не в силах удержаться, он обнял ее тонкий, стройный стан и привлек к себе, а она уперлась ему в грудь локтями.

— Неужели все, во что я верил, все, что ты мне обещала, — ложь! Христина… — шептал он с исказившимся от боли лицом.

Она отчаянно вырывалась. Косынка упала на плечи, и на спину, как змея, сползла тяжелая коса.

— Отстань, отстань! Да как ты смеешь! — кричала она. С неожиданной силой она оттолкнула его, подхватила корзинку и побежала по дороге.

Ненависть, горевшая в глазах Христины, ошеломила Кондарева; казалось, тяжелая дверь с грохотом захлопнулась перед ним, навсегда разлучив с Христиной. А она уже добежала до первых домов городской окраины. Белая косынка мелькнула в начале улицы и скрылась за деревянным забором. Понурив голову, Кондарев стоял со злой и горькой усмешкой на губах. На душе вдруг стало пусто и тягостно; его окутала холодная мгла презрения к самому себе…

Вечерний мрак сгущался. Небо потемнело, и горы померкли. По дороге, жалобно поскрипывая, катился одинокий воз с сеном.

29

Отделавшись наконец от Кондарева, Христина бежала, то и дело оборачиваясь и бросая назад полный страха и ненависти взгляд. Пыль летела из-под ног, корзина терла руку, но она не сбавляла шагу. Только увидев на мосту Костадина, который прогуливался вдоль низкого каменного парапета, успокоилась.