комнату. А на следующее утро в коридор выбегает Настя, громко причитая, что Саша умер. Я вышел из комнаты, подошёл к плачущей соседке и, наклонившись к её уху, произнёс: “Подушкой своего Сашу одна душила или Верочка помогала? Посажу я тебя, суку”. Новоиспечённая вдова испуганно вытаращила на меня бесцветные зенки – и шасть к себе в комнату.
Затянувшиеся проводы покойника и знакомство с виселицей
Итак, маляр-альфрейщик умер. Настя с Верочкой, оставив тело покойного в комнате, исчезают из квартиры. На дворе лето, и все соседи, взяв детей, уехали на дачи. В большой опустевшей квартире я и мёртвый дядя Саша, тихо лежащий за стеной. У этой стены стоит купленная мною старенькая фисгармония, на которой я импровизирую, чтобы не чувствовать одиночества. Ночью (благо Сержанта Паньки нет) оставляю на кухне и в коридоре включённым свет, но, решив пойти в туалет, сначала высовываю голову и пугливо смотрю в коридор: мне слышатся какие-то непонятные шорохи и мерещится ползущий по коридору полуголый труп.
Днём в квартире раздаётся звонок, на пороге стоит милиционер. Узнав, что, кроме меня и покойника, лежащего в запертой комнате с открытым окном, никого в квартире нет, он просит меня выйти на лестницу чёрного хода, где меня хотят о чём-то спросить сотрудники уголовного розыска. На лестнице обнаруживаю сидящего на подоконнике молодого мужчину в тёмном костюме. Показав мне удостоверение сотрудника милиции, он просит подняться на чердак, где меня ждёт другой сотрудник УГРО.
Открыв дверь, вхожу в пыльный полумрак чердака и никого не обнаруживаю. Иду мимо пустых отсеков, где обычно жильцы дома сушат бельё. В самом конце чердака в последнем отсеке, освещённом пыльным оконцем, виднеется какая-то фигура. Подойдя, я вижу спину женщины в тёмном длинном халате, наклонившей голову. “Это вы хотели со мной поговорить?” – спрашиваю я. Молчание. Тогда я, повторив вопрос, слегка трогаю женщину за плечо, она медленно поворачивается, и я вижу перед собой посиневшее лицо с вытаращенными глазами и вывалившимся изо рта языком. Только сейчас в полумраке чердака замечаю натянутую от её шеи к балке потолка верёвку.
Некоторое время я стою в каком-то оцепенении, вглядываясь в эти остекленелые глаза, в этот жутковатый лик смерти, и, развернувшись, бегу к входной двери. Запыхавшийся, негодующий, кричу по-прежнему сидящему на подоконнике муровцу, что там нет никаких сотрудников, а висит труп женщины! “А ты её знаешь? Нет? – лениво спрашивает он. – Ну ладно, иди к себе”.
Проводы мертвяка состоялись!
В эту ночь я не выходил в туалет, ожидая наступления утра и прислушиваясь к шорохам за дверью. Вероятнее всего, пользуясь отсутствием людей, по коридору и кухне сновали крысы, привлечённые трупным душком, тянущимся из-под двери купцовской комнаты. Но тогда мне казалось, что, открыв дверь, я увижу уже не одного, а двух обезображенных покойников, поджидающих меня.
Ещё одна мучительная ночь, за ней ещё одна… И наверное, если бы в тот момент по коридору зашлёпала бы Панька с бранью и криками, я был бы несказанно ей рад.
На третью ночь я был разбужен нестройным пением, раздающимся за стеной, где ещё этим вечером в тишине покоился труп маляра-альфрейщика. Я оделся и вышел в коридор. Свет в коридоре был кем-то выключен. Дверь в комнату покойника была открыта, и именно из неё и неслось пение, разбудившее меня. Я подошёл к открытой двери и при свете свечей, расставленных на столе, увидел не совсем обычное зрелище.
Посреди стола лежал укрытый белой простынёй покойник. Из-под белой ткани торчал череп, обтянутый тёмной кожей, посреди глубоко впавших глазниц – усохший носище дяди Саши. Вокруг покойника сидели мужчины в чёрных пиджаках и белых рубашках и несколько женщин в тёмных платьях. Настя с Верочкой сидели в изголовье. Судя по физиономиям сидящих, они были деревенскими родственниками Насти. Тело покойника было обставлено бутылками с самогоном. Понятно, что они были пьяны, но при этом их рожи выражали торжественную серьёзность, не передаваемую словами. И ещё они пели, пели негромко, нестройно, и от их непонятных песен становилось не по себе. Возможно, это были какие-то мордовские или чувашские обрядовые песнопения. Уродливость их лиц с широко раскрытыми пастями, в которых тускло поблёскивали стальные коронки или темнели провалы отсутствующих зубов, подчёркивало и делало ещё ужаснее бешено колеблющееся из-за открытого окна пламя свечей. В довершение на стенах и потолке маячили причудливые тени, отбрасываемые присутствующими. Я был не в силах оторвать взгляд от этой фантасмагорической картины, от пляски теней, от леденящего душу песнопения.
Утром был привезён сосновый гроб. И поскольку роста покойник был невеликого, его без проблем снесли с лестницы, и странная родня исчезла вместе с покойным навсегда из моей жизни.
Жизнь в “Вороньей слободке” продолжается
Удавленницей оказалась молодая соседка, жившая этажом выше. Самоубийство было результатом несчастной любви. В кармане халата самоубийцы была найдена предсмертная записка, в которой она объясняла причину своего ухода из жизни.
Несколько месяцев спустя за ней последовала и её мать, решившая свести счёты с жизнью, но иным способом. Я несколько раз сталкивался в лифте с этой высокой, худой, старой женщиной с печатью такой невыразимой тоски и боли на лице, что старался не смотреть на неё. Как сейчас помню этот осенний вечер в нашей беспокойной квартире. Из кухни несётся чад, который мешается с бабьим гвалтом. По коридору снуют потные домохозяйки с кастрюлями и сковородами. И в этот момент в квартиру вламываются несколько милиционеров и орут: “У кого открыто окно, выходящее во двор?! Ни у кого? Ладно. А то тут во двор кто-то из окна неудачно выпал”. Милиционеры исчезают, а мы узнаём, что “неудачно выпала из окна” мама удавленницы, не вынеся обрушившегося на неё горя. Открыв окно, она встала на подоконник, и бросилась вниз в холодную темень, и, пролетев пять этажей, угодила в открытый люк… Наверное, поэтому милиционер обозначил падение несчастной как неудачное.
А через день в нашем коридоре опять топчется парочка “мусоров”. “Кто сегодня ночью покидал квартиру?” – спрашивают они повыползавших из комнат соседей. “Ён, ён, Мишка, усё время по ночам бродит, и друзья у него волосатые, по ночам к ему шляются”, – доверительным голосом сообщает Панька. “А что ночью случилось?” – спрашивают соседи милиционера. И мы узнаём, что прошлой ночью в нашем дворе на скамейке найден труп зарезанного мужчины, хорошо одетого, но ни документов, ни вещей при нём не обнаружено. “Вероятнее всего, какой-то проезжий решил подождать поезда в вашем садике. И чуток вздремнуть, благо Витебский вокзал в двух шагах отсюда. А ты сегодня ночью выходил? Куда ходил? К кому? Свидетели есть?” – милиционер испытующе смотрит на меня.