Читать интересную книгу Мы поднимались в атаку - Георгий Миронов

Мои ученики отстали от меня на десяток лет, как я от Гриши или Дудакова. Во время пожара огонь припек, зажал на обугленном пятачке. Я увидел: мои студенты встревожились, жмутся ко мне, швыряют лопаты и отбиваются от искр. Опасный момент… Я закричал: «В каком году был штурм Измаила? Пять баллов за быстрый ответ!»

Но не об этом я. Такие случаи на пожарах не часты и не характерны. Потом я рассказал ребятам о ротном Дудакове с его вопросом о дате крещения Руси, и мы смеялись — особенно весело потому, что из огня вышли благополучно. Сидели обессиленные, в саже — и смеялись, совсем как черти из пекла.

К чему это я? Да к тому, что «вечерников» хочу увидеть на их рабочих местах. Так мой характер привел меня на машиностроительный — детище Ленинска, его гордость и славу.

В городе говорят «завод» и не уточняют: его бы с большой буквы писать, другого такого в городе нет: заводище!

Монтажному цеху, в котором работают оба «моих» — Алексей Сережкин и Леонид Моторин, — отведено просторное светлое помещение. Завод, его новый корпус видны почти из любой части города. Из окон нашего дома — тоже.

Разыскиваю парторга цеха. Он уводит меня в «затишок» — к четвертой стене. Мы в царстве цветных проводов, скрученных в жгуты и втиснутых в трубы, коробки, шкафы. Степан Степанович Пименов — наладчик автоматических линий и станков. На вид ровесник, но не седой, не хромой, не импульсивный, как я, — спокойный, сосредоточенный.

В десяти метрах от нас Леонид колдует с проводами. Завидел меня, смущается, но скоро забывает обо мне и занимается делом — готовит проводку для монтажа. Так увлечен, что не обращает на нас внимания. Высокий, большерукий, сосредоточенный, он приметен, нет, значителен, ни на кого не похож. За партой он что-то теряет. Красив человек в труде! В том самом труде, который выбрал по душе, на который идет, как на праздник.

— Да, красиво работает, — соглашается Пименов. — И не только руками. Умеет увлечь, его называют в бригаде «комиссаром». Леша — бригадир, и им двоим не «тесно», нет зависти, есть дружба. Два таких парня — как не завестись лидерству. Так нет же! Потому что настоящие. В партию принимали обоих Лех (мы и Алексея и Леонида Лехами зовем) в один день.

— А где бригадир?

— Сдает готовую продукцию. Сюда не придет — после смены прямо к нам в школу, еле поесть успевает.

— Достается — работа, депутатство, общественные нагрузки.

— Не жалуется. Правда, времени в обрез, У Лени сын родился. Жена на дежурство (работает в реанимации), Леня на «вахту» — сына кормит, купает, ублажает не хуже матери.

Пименов гордится: после ПТУ самые неисправимые и разболтанные становятся в бригаде хорошими работниками, общественниками, из армии пишут: «Вернусь только в свой коллектив». А бригада вовсе не «исправительная», таких по заводу немало. Атмосфера молодого энтузиазма, не одной материальной, но и моральной заинтересованности в результатах труда требует.

— А те, кому не нравится, уходят в другие бригады или с завода?

— В том-то и дело, — улыбка во все широкое доброе лицо Пименова, — что остаются. Приживаются, тянутся, чтоб быть как все. У нас любят работать и умеют работать. Если мы, командиры производства, допускаем промахи, нам плохую организацию труда молодежь не прощает. Своему одногодку простят, нам — нет: мы в их глазах не имеем права на ошибку.

— По своей работе знаю, — говорю я.

— Так они, понимаешь, правы, — начинает горячиться и сразу же заставляет себя остыть Пименов. — Ровесника парень обругает, обсудят проблему «на басах» и придут к общему знаменателю. А с нашим братом, годным в отцы, что делать? Не очень-то поспоришь: возраст, седины, апломб, авторитет… Общественные организации кого в конфликте поддержат? Оч-чень ответственный у нас, друг, возраст. А роль — того важнее, будто саперы на фронте: ошибешься, взорвется твой авторитет, как фашистская мина под ногами. Не прощают ребята глупого руководства.

Алексей сидит у меня в кабинете, пьем принесенный им из буфета чай, заедаем пирожками. Торопиться некуда, уроки окончены, завтра суббота. Рассказывает о себе охотно. Ко мне тянется не только как к педагогу: 22-летнему парню не хватает отца. «Мама есть мама, — тихо произносит он, — о чем угодно можно говорить с ней, но за всем у нее спрятано: «Сынок, а ноги ты не промочил?» Будто это самое важное на свете…»

Из армии писал скупо: «Все в порядке, служу; дали грузовую автомашину, езжу; здоровье хорошее, ребята из разных городов и областей; земляков-москвичей в роте нет».

Теперь, возмужав, набравшись жизненного опыта, Леша не стал бы специально «доказывать», а тогда, в 18 лет, «молодой был», загорелось ретивое: знайте наших! Ведь как в насмешку (проверяли или случайно получилось — до сего дня не понял) дали шоферу Сережкину изношенную машину ГАЗ-66: приведи в порядок, докажи, на что москвичи способны.

Первый жизненный экзамен. На душевную стойкость, надежность, даже на физическую твердость. Ну и конечно, на «профпригодность».

Есть у людей с крепкой сердцевиной силы, о которых иные сами не подозревают. До решающего, ответного часа. Пока ты только накапливал, аккумулировал в себе. С этого часа сумей (нет, не доказать, «доказывают» мальчики!) поступить по-взрослому.

— Сделаю, — молвил Алексей. — Докажу! — это уже себе.

Солдат Сережкин был мальчиком. Доказать — значило утвердить себя; всем, а также и себе доказать: могу!

— Сдела-а-аю! — мучился тогда. — Нельзя отступиться. Но ведь из мертвого железа грузовик…

Умел Алексей не так мало. Во Дворце пионеров модели самолетов, кораблей мастерил, сделал радиоприемник со спичечный коробок. Всерьез подступал к технике. Из самоката соорудил приличный мотороллер. Подаренный родителями гоночный велосипед выменял на велосипед с моторчиком. Лопнул на нем бензиновый бачок — и Леша, будто 15 лет к этому страшному моменту готовился, не побежал — погасил огонь. Явился домой в прогоревшей одежде, но веры в технику не потерял.

…Рядовой Сережкин победил: такую машину представил, что хоть на Красную площадь, на парад. От командира части — благодарность, от старшины — уважение, от друзей — неподдельный восторг, а тем, кто заранее злорадствовал, москвич «фитиля вставил».

Две армейские страдные осени подряд в Казах-стаи, на целину, приезжали водители части, а в числе их Леша с вызволенным из свалочного небытия грузовиком. Ни разу не отказал: машины тоже привязываются к человеку, возвратившему им жизнь, платят чистой благодарностью. И никакой мистики в этом нет!

Смеется Алексей, рассказывая. Кончилась служба. Встреча дома. Друзья. После застолья — вопрос жизненный, коренной: что делать на «гражданке»?

Отец позвал: «Давай, сынок, к нам на завод». — «А кем?» — «Учеником, конечно. Электромонтажника. Учиться полгода, потом второй разряд. Пойдешь?» — «Пойду».

И двинулся, как отец говаривал, «вперед, на запад». От второго разряда к пятому, сегодняшнему. Дали бригаду. Трудно учиться без отрыва от производства. А без этого производства не мыслит жизнь, хотя нелегко совмещать завод и школу.

— Станешь учиться дальше?

— Не знаю. От завода меня не оторвать, хоть когда-нибудь, может, инженером и стану.

Провожает меня Алексей до дому.

— Зайдешь, Леша?

— Спасибо, Юрий Петрович, поздно, в другой раз. А вы тоже заходите, мама, я и Славик рады будем.

— Славик — сын, что ли?

— Сын-племянник.

— Неясно. Ты же не женат.

— Особый случай. Приходите. Придете?

— Заинтриговал. Нехорошо так с педагогом… приду.

Ведет прием избирателей депутатская группа Пролетарского райсовета. Алексей в ней самый молодой по возрасту, депутатскому опыту и жизненному тоже. Пять часов вечера. Все трое — рабочие. Дважды в месяц, закончив заводской день, приходят сюда, едва пообедав. Устали, но оживлены и торжественны: вижу, что с удовольствием исполняют, говоря высоким слогом, «долг избранников народа».

Сегодня в школе занятий нет, Леша на своем «жигуленке» привез меня сюда.

За столом мужчина — большелобый, уверенно-сильный. Ему лет 40. Из послевоенного поколения. Он ласково, хоть и твердо, говорит по телефону с дочкой-школьницей; в наше быстрое время и телефон можно использовать как средство воспитания:

— Ну, спасибо тебе за четверку, ты выдержала характер, преодолела себя. Я таких уважаю…

— Это Павел Иванович Михайлов, токарь-«профессор», мастер высшего класса, — шепчет мне Леша.

Третий член группы — Сан Саныч Купреев, слесарь-сборщик, не намного старше Леши,

Входит женщина моего возраста с хозяйственной сумкой в руке. Садится, говорит сбивчиво, торопливо:

— Я насчет пенсии. Сняли пенсию… Так я насчет этого… — и плачет.

У Леши сморщивается от жалости лицо. Михайлов недоверчиво склоняет свою большую красивую голову. Купреев подает женщине воды.