Бушмены смелы и суровы в своей борьбе за существование, но поют, танцуют, разговаривают очень поэтично. Эта сила чувства сохранена в сделанном Марковицем переводе бушменской песни о ветре, том самом ветре, который стирает все следы человека:
В день нашей смертиПриходит ветер,Чтобы стеретьСледы наших ног.Ветер несет пыль,Которая скрываетСледы, оставшиеся там,Где мы прошли.Но если бы было не так,То было бы,Будто мыВсе еще живы.Поэтому ветерПриходитСтеретьСледы наших ног.
Глава двадцать четвертая
Засуха, пожар и дождь
Приближался дождливый сезон. Редкие облачка в небе разрастались с каждым днем и наконец сменились большими, ослепительно белыми кучевыми облаками. Повсюду слышались мольбы, обращенные к духам. Франсуа и я тоже стосковались по дождю. От иссушающей, безжалостной жары у нас потрескались губы, кожа воспалилась, покрылась красными пятнами. Мы были грязны и бородаты, вши заедали нас, одежда начала неприятно пахнуть. Вода была слишком драгоценна, чтобы растрачивать ее на мытье. Запасы консервированных продуктов подходили к концу. Питаться все чаще приходилось тем, что могли выделить нам бушмены. К тому же запасы табака убывали, а это была наша единственная валюта в пустыне.
Мы хотели дотянуть до первых дождей и посмотреть, что нового внесут они в жизнь бушменов, сравнить условия существования в засушливый и дождливый сезоны. Возвращение сразу после первых дождей было бы не трудным, но с приходом сильных, затяжных ливней путь назад был бы закрыт. Оставаться же в Самангейгее слишком долго было невозможно: мы похудели, наши силы подходили к концу; начинало сказываться долгое пребывание в жарком климате и постоянное недоедание. Энергия немилосердно выжималась из нас вместе с потом, но восстанавливать ее было все труднее. Пиво кончилось, а сидеть на маленьких порциях мутной воды было невыносимо. Запасы кинопленки и материалов для рисования были на исходе, и вообще мы дошли до предела умственного и физического напряжения. Обессиленные изнуряющей жарой, мы целыми днями лежали в своей хижине. В гнетущей тишине жужжали насекомые. Все затаилось в ожидании дождя. Только по утрам и вечерам температура немного падала, и мы обретали способность двигаться. Я развлекал Франсуа рассказами о дождливом сезоне, который провел в болотах реки Сепик на Новой Гвинее. Там ливень, не прекращавшийся месяцами, чуть было не довел меня до сумасшествия. Франсуа не остался в долгу: он рассказал, сколько буров погибло от жажды во время великого перехода через пустыню Калахари около пятидесяти лет назад.
Даже бушмены начали проявлять беспокойство и тревогу. Молодые женщины старались поднять настроение, распевая по вечерам у костра песни и прихлопывая в ладоши. Темой песен были будущие дожди:
Трава с плачем просит ветерПринести дождь.Земля под солнцем плачет: «Я иссохла».Мое сердце плачет у костра: «Я одиноко».Ветер прилетает и говорит: «Дождь скоропридет».А трава шепчет: «Идет охотник».Да, правда, дождь уже близко.Но слушай! Вот идет охотникИ уносит меня с собой.
Женщины поют до тех пор, пока мужчины не стряхивают с себя оцепенение и не начинают танцевать, вытянув руки:
— Смотрите, мы идем, как ветер, мы идем, как дождь!
Как-то ночью далеко на северо-востоке послышались глухие раскаты грома. Бушмены говорили, что это птица-ветер мечется по небу и хочет принести дождь. На следующую ночь в той же части горизонта показалось зарево. Наверное, там бушевал степной пожар, начавшийся от молнии. Еще шесть ночей горизонт был темно-красного цвета, а днем на затянутом пеленой дыма небе повисало странное коричневое солнце. По равнине проносились, вальсируя, сильные вихри. В жутком полусвете, как при солнечном затмении, они несли пыль, песок, траву. Для бушменов в этом не было ничего необычного, но и они нервничали. Самгау и Кейгей пошли посмотреть, далеко ли пожар, и через несколько часов сообщили, что ветер гонит огонь к нам по равнине. Слышался далекий треск и гул пламени. Все пошли выжигать широкую защитную полосу вокруг Самангейгея и запасаться ветками, чтобы сбивать огонь. Шесть дней пожар подступал все ближе, но бушмены сидели сложа руки. Лишь в последнюю минуту они начали принимать меры.
Мы погрузили на лендровер баки с бензином и отвели его в сравнительно безопасное место, в середину поселения. К счастью, баки были хорошо защищены (они находились под сиденьем водителя).
Горячий ветер с дымом и пеплом обжигал кожу. Бушмены собрали свои немудреные пожитки в маленькие узелки и сложили их в центре поселения. Старики были готовы перебраться туда же, если бы не удалось спасти от огня хижины. Целый час в поселении царила неразбериха. Мужчины, женщины с грудными детьми за спиной, дети побольше сдерживали наступавшую стену огня, сбивая ветками пламя и не давая ему подобраться к хижинам. Вскоре ревущее пламя окружило поселение. Страшно было смотреть, как, подхваченные ветром, несутся пучки горящей травы. Однако именно благодаря ветру сухая трава сгорала за несколько секунд, а кустарник и деревья не успевали загореться и отделывались подпалинами.
Все бегали, крича скорее от возбуждения, чем от страха. Бушмены сделали все, чтобы сдержать пламя, но половину хижин отстоять не удалось: подожженные летевшими искрами, они сгорели за несколько минут. Только раз была паника: мальчика, который зашел слишком далеко, огонь окружил со всех сторон. Мгновение казалось, что он погиб, но ему удалось найти лазейку в огненной завесе, и он присоединился к остальным. В ужасающей жаре все покрылись потом, который защищал тело от искр. Песок стал невыносимо горячим. У многих бушменов ноги покрылись волдырями (сандалии носили только охотники). Женщины постелили на песок свои кожаные накидки и встали на них, оберегая ноги от ожогов.
Огонь понесся дальше, оставив за собой дым и пыль, пепел и тлеющие пучки травы. Как это ни удивительно, деревья и кустарник почти не пострадали; летучее пламя уничтожило лишь мертвую траву и листья. Местность, покрытая пеплом, была очень причудлива.
Невероятная жара начала спадать. К счастью, лендроверу огонь не причинил никакого вреда, но еще долго к нему нельзя было прикоснуться.
Пожар частично возместил потери бушменов. Как только напряжение спало, женщины побежали собирать поджаренных мышей, ящериц, змей и другие деликатесы. Вкуснее всего были черные коренья с палец толщиной, которые бушмены выкапывали из песка, стоя на четвереньках и отбрасывая землю между ногами так же, как это делают в аналогичных случаях собаки. Многие тут же набивали рты личинками и жевали. Если личинки были не по вкусу, они выплевывали их на горящую ветку пли траву и, дожарив, ели, смеясь и перебрасываясь шутками. Бушмены поймали перепуганного подпаленного зайца, который бегал, ошеломленный происходящим. Я с тревогой подумал о бочках с бензином, которые ждали нас у Каракувпсы, но делать было нечего. Оставалось надеяться, что дождь начнется раньше, чем огонь доберется до них.
Всю ночь на востоке грохотал гром и сверкали молнии, а на западе ревело уходящее пламя.
Во второй половине следующего дня свершилось то, о чем мы так часто думали, чего с нетерпением ждали, по чему тосковали столько долгих недель, — пошел дождь!
К полудню серая гряда облаков заволокла небосвод. Бушмены выжидательно поглядывали вверх. Прошло несколько часов, но дождь и не думал идти. Вдруг небо потемнело, с востока донеслось тяжелое громыханье. Не успело оно стихнуть, как над нашими головами сверкнула молния. От неожиданности все вскочили. Мгновение спустя загрохотал гром. На наши поднятые кверху лица упали первые крупные капли, и раздался торжествующий крик.
Еще одна молния вспорола небо. Сильный ветер поднял и завертел пепел и пыль. На землю с ревом обрушился не дождь, а целый водопад. Вода лилась с неба как из ведра. Ровно через тридцать секунд лендровер, в котором укрылись мы с Франсуа, стоял посреди огромной лужи. Бушмены сбились в две хижины. Сквозь крышу капала вода, и они натянули на головы накидки (кароссы). Самые робкие тесно прижались друг к другу. Так, наверное, поступали и далекие предки бушменов, когда стихия бесновалась над их пещерами. В глубине хижины сидели девушки, совсем завернувшиеся в кароссы (есть такое поверье: если девушка выйдет из хижины в грозу, то ее поразит молния и девушка превратится в звезду).
Потоки животворной воды лились с небес минут тридцать, а затем ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Несколько сильных порывов ветра — и промокшие бушмены задрожали от холода. Наступила ночь. Впервые за все время поселение уснуло, не разжигая костров: откуда было взять сухое топливо? В сыром мраке каждый устраивался как мог. Тем не менее бушмены весело болтали: дождь пошел! Мы с Франсуа впервые улеглись спать в машине. Уж завтра выкупаемся!