И тут Юра рассказал о помещице Стасючке, ее котячьем хуторе и о скупом Бродском.
— Вот и выходит, — продолжал Антон, — богатеям на других начхать, лишь бы им самим было хорошо. Богатеи, черствые самолюбцы, живут чужим трудом. Они вредны людям, вредны обществу. А вот общество — то общая, великая сила.
— А папа сказал — темная сила, — возразил Юра. — Поэтому общество и хотело убить мать Тимиша за ведьмачество.
— Правильно. Но толпа — это не общество, не коллектив. Толпа — темная, страшная сила, особенно когда ее толкают на самосуд темные, злые люди или глупые предрассудки. Главное — надо учиться самому думать. Скажи, как твои забавы могут отразиться на жизни других людей? До чего же есть еще глупые хлопцы! Ведь эти «игрушки» могли обернуться несчастьем для всех. И таиться от настоящего друга — самое последнее дело. Сейчас надо все рассказать, все без утайки. Судьба людей важнее ремонта лабораторного аппарата.
И дядько Антон приготовился слушать. Мальчики, перебивая друг друга, начали рассказывать, как темной ночью по узкой полосе света стремглав мчится впереди паровоза зайчонок. И все громче, все ближе слышится грохот настигающего его поезда. А заяц глупый — ему бы прыгнуть в сторону, и жив-здоров. А он пытается удрать. Он не знает, что паровоз быстрее.
— А с чого ж заяц так оглупел? — спросил дядько Антон.
— С испуга! — отозвался Алеша.
— До чего же подлая и опасная эта штука — страх! — задумчиво произнес дядько Антон. — Знал я одного чоловика. Видный такой… «Я, говорил, ничего не боюсь». А как попал на допрос, дали ему там… он и предал товарищей. Перепугался, что работу потеряет, бедствовать начнет. Забыл дружбу, потерял стыд. Стал предателем и изменником, согласился за своими бывшими друзьями следить и ябедничал на них от страха. — Дядько Антон замолчал и опустил голову.
— Ну и как? — спросил Алеша.
— Попал под колеса.
— Зарезало? — воскликнул Юра.
— В этом роде. Бывает и герою страшно. Только страх не ослепит его глаз, не ослепит мозга, как зайцу. Возьмет он себя в руки и хоть боится, но понимает, что делает.
Друзья опять принялись рассказывать. Из их слов выходило, что они почти видели всадников, скакавших по степи на конях. Скакали те самые, что берут у богатых и отдают бедным, а за ними гнались черкесы Бродского. Они бы, конечно, защитили тех героев, да ведь пешим не угнаться за конными. Дядько Антон слушал внимательно. Взяв бумажку и примостившись у столика, он даже нарисовал с их слов план «похода к горизонту», к барсучьей балке.
— Я вам верю, хлопцы, и не верю. Может, вы и видели скачущих всадников, а может, и не бачили… Сами сказали, будто вас «водило», а вот когда пойдем в барсучью балку и найдем ваш клад — поверю.
Мальчики согласились, что, пока они не подрастут, бульдог и браунинг будут храниться у дядька Антона, а до тех пор он позволит им иногда стрелять из своего охотничьего ружья. Они поклялись никому ничего о кладе не рассказывать.
— Никому, кроме отцов, — поправил их дядько Антон. — Батькам всегда нужно говорить только правду.
А так как они сразу не рассказали, то он, дядька Антон, чтобы им «не влетело по первое число», берется сам поговорить с их батьками, а уж они пусть ждут, пока батьки сами про то не заговорят.
3
Как мучительно трудно хранить тайну, не рассказать о кладе даже друзьям. Будто вздохнул глубоко-глубоко и хочется выдохнуть, а нельзя. Зажал воздух в груди — и держи!.. Задохнуться можно. Ведь их клад в сто раз интереснее вещей, которые раскапывает Дмитро Иванович в курганах. Клады в курганах известно кем закопаны, а здесь тайна! Кто его запрятал? Когда? Зачем? И это не просто какое-то золото, а настоящее боевое оружие и при нем таинственные, страшные, опасные бумаги, из-за которых сразу можно попасть на каторгу… А вдруг Алеша проговорится?
До обеда Юра два раза виделся с Алешей. Потом Алеша прибежал узнать, не проболтался ли Юра. Тогда и ему можно начинать рассказывать. И спрашивал ли его отец о кладе?
Отец все узнает от дядька Антона. И Юра старался догадаться во время обеда, уже знает отец или нет.
Как было принято в семье, отец рассказывал о том, как он провел день, мама — что делала она. А когда очередь дошла до Юры, тот, вопросительно глядя на отца, рассказал о посещении мастерской. Ведь они в четверг начнут учиться столярному и слесарному делу. Это прозвучало гордо. Он говорил о подгоревшем клее у Фомича, о дядьке Антоне, о ремонте лабораторного прибора. Слова-то, слова какие! Ремонт, лаборатория, приборы…
За ужином Юра снова заглядывал отцу в глаза, нетерпеливо ерзал на стуле, за что получил замечание от мамы. После ужина не хотелось ни играть, ни читать. Он бродил по комнатам, вертелся у дверей отцовского кабинета.
Утром Юра помчался к другу. Но, по-видимому, как в таких случаях говорил папа, и у Алеши «разговор не состоялся»…
На третий день за обедом Юра почти ничего не ел. Отец как-то многозначительно поглядывал на него, а ушел — не позвал. После ужина Юра сел за рояль и начал играть одним пальцем: «Чижик-пыжик, где ты был?»
Дверь кабинета отворилась, и донеслось долгожданное:
— Зайди ко мне.
Петр Зиновьевич поставил сына меж колен и сказал:
— Я все знаю.
— Совсем-совсем все? Я тебе подробно расскажу. — Юра был уже не в силах молчать.
— Не надо! Антон Семенович мне уже обо всем рассказал. Ну и фантазеры же вы! Придумать такое… Я не сержусь.
— Да?
— А за что сердиться? За то, что у тебя пылкое воображение? И услышанное в сказке, в легенде ты сейчас же хочешь увидеть в жизни? Хуже, когда это приводит к нежелательным результатам. Кто удрал на войну? Кто учинил дебош в птичнике? Кто напустил пчел на Леонида Ивановича? Кто без спроса ушел на сутки и дома не ночевал? Кого на кургане «водила» нечистая сила?
— Нас!
— Вот об этом и расскажи мне подробно.
И Юра стал рассказывать. Если верить ему, то они почти видели нечистую силу. Она вселилась в собаку, в Грома. Когда его перекрестили, он как гавкнет. А может быть, черти «перевернулись» в овец на горизонте? Могло это быть?
И чем больше Юра рассказывал о том, как их «водила» нечистая сила, тем чаще отец кивал головой, соглашался. А раньше он сердился и говорил, что с суевериями надо бороться.
— Бывают разные чудеса на свете, бывает, что «водит». Я тебе еще не читал «Заколдованное место» Гоголя. Там описаны дела похлеще. Вот послушай…
Отец посадил сына на колено, обнял его одной рукой за плечи, а в другой у него оказалась раскрытая книга. И что самое удивительное — раскрыта на нужном месте. И будто сама прыгнула в руку, как галушка в рот Пацюку. Интересно!