ассоциируется с более легкими формами биполярного аффективного расстройства, к которым не относится биполярное расстройство I типа, а также с личностными расстройствами – гипертимного и циклотимического круга. Возникает вопрос, что случилось бы, если бы генетический код какого-нибудь человека содержал, помимо генов биполярного расстройства, еще и гены, предрасполагающие к возникновению, например, обсессивно-компульсивных нарушений или панических атак? Вероятнее всего, в такой ситуации клиническая картина наиболее выраженных депрессивных эпизодов будет содержать проявления этих тревожных расстройств. Аналогичная ситуация возникает в случае генетической предрасположенности к суицидальным поступкам или наркомании. Взаимодействие всех этих генов как между собой, так и со средовыми факторами приводит к формированию индивидуальной картины заболевания у каждого отдельного пациента и требует разработки индивидуального подхода к лечению.
Глава 9
Взгляд с позиций эволюции: почему патологические гены остаются в популяции?
Человеческая природа – (…) винегрет из многочисленных адаптаций на генном уровне к ушедшим по большей части в прошлое факторам окружающего мира, мира охотника ледникового периода. Современная жизнь, в той же мере богатая на события и динамично изменяющаяся, как она видится ее современным обитателям, тем не менее представляет собой всего лишь сплав из выпестованных современной культурой поведенческих адаптаций, имеющих корни в древнем мире…
Эдвард О. Уилсон. «О природе человека».[294]
Чарльз Дарвин, автор учения о теории эволюции и ее движущей силе, естественном отборе, полагал, что психологический портрет современного человека, как и его внешний облик, является следствием естественного и полового отбора. В своей работе «Выражение эмоций у людей и животных», опубликованной в 1872 году, он указал, что мимическая экспрессия эмоций одинакова в большей части сообществ людей вне зависимости от того, развитые они или примитивные, а также, что она имеет много общего с выражением эмоций у различных видов млекопитающих, особенно приматов. Все эти факты Дарвин интерпретировал как свидетельство действия эволюционного процесса.[60] Интересно, что данная публикация и в настоящее время остается основополагающей в области нейробиологии эмоций.
Если эволюционные изменения действительно происходят, то в популяции должна существовать и генетическая вариабельность, то есть, по крайней мере, два варианта (аллели) одного и того же гена. Еще один постулат теории эволюции гласит, что существует взаимосвязь между генетической информацией и особенностями фенотипа (например, психологическими), и что эти особенности влияют на вероятность индивида оставить потомство. Таким образом, если в популяции существуют две разновидности гена A, и аллель A1 приводит к улучшению когнитивных способностей по сравнению с аллелью A2, а улучшение когнитивных функций повышает вероятность воспроизведения, то в результате естественного отбора в последующих поколениях частота аллели A1 будет повышаться, а аллели A2 – снижаться. Теоретически, это должно приводить к тому, что в процессе эволюции у нас у всех должен остаться один и тот же генетический код (за исключением случаев моногенных заболеваний, являющихся следствием точечных генных мутаций и ошибками рекомбинации, связанной с воспроизведением). Несмотря на это, генетическое разнообразие все равно существует и определяет не только личностные черты, но и психические заболевания, которые потенциально ухудшают адаптацию и снижают вероятность репродукции. В чем же причина сохранения в популяции различных вариантов генов, отвечающих за возникновение психических нарушений, в том числе и маниакально-депрессивной болезни?
Традиционная медицинская парадигма гласит, что симптомы или комплексы симптомов являются следствием нарушения функций организма. С другой стороны, распространено мнение, что опосредующие эволюционный процесс механизмы естественного отбора позволяют улучшить адаптацию в борьбе за существование, что должно приводить к улучшению здоровья. Однако если мыслить категориями эволюции, то оба эти утверждения предстают в ином свете, и становится очевидным, почему они ошибочны.
Рэндолф Несс и Джордж Уильямс предложили гипотезу, согласно которой некоторые состояния, которые, с точки зрения официальной медицины, свидетельствуют о манифестации заболевания, представляют собой не что иное, как процесс адаптации. Это касается таких распространенных проявлений болезней, как диарея, лихорадка и кашель. В психиатрии данный подход применим к различным тревожным расстройствам.[185] Перечисленные выше симптомы проявляются достаточно часто, а порой и в ситуациях, когда причин для их возникновения нет. Тем не менее, с позиций эволюционной «экономики», возникновение симптома обоснованно, даже если реальная угроза существует в 1 случае из 1000, когда всякое отсутствие реакции может привести к фатальным последствиям. Механизмы эволюции в данном случае работают по принципу «пожарной сигнализации».[184]
Тревога представляет собой реакцию на возникновение внешней или внутренней угрозы. Тревожная реакция несет такую же адаптивную нагрузку, как и лихорадка или боль, – она приводит к возникновению немедленного биологического или поведенческого ответа, единственная задача которого состоит в том, чтобы избежать конкретной опасности. Адаптационный характер тревоги можно понять, если принимать во внимание, к чему может привести отсутствие тревоги в отдельных ситуациях. Естественная история учит, что некоторые виды животных, эволюционировавшие в изоляции от окружающего мира и не проявлявшие тревоги при появлении хищника или человека, вымирали после появления в их среде обитания «врагов».
Состояние тревоги и ее последствия могут проявляться в виде различных адаптивных реакций. Одной из них является бегство от угрозы или ее избегание, что создает организму защиту расстоянием от вредоносного фактора (этой же цели служат тошнота и кашель). Состояние тревоги может проявляться и агрессией, направленной на уничтожение источника опасности (аналогично тому, как иммунная система атакует патогенные микроорганизмы). Также известны и тревожные реакции замирания и подчинения, позволяющие пережить ситуации, угрожающие жизни или целостности организма. Тревога может проявляться в ответ и на внутренние стимулы, оповещающие о серьезном нарушении системного гомеостаза. По мнению американского психиатра Дональда Кляйна, панические атаки могут быть связаны с чрезмерной чувствительностью дыхательного центра к углекислому газу (теория реакции на ложное удушье). Некоторые виды специфических страхов отчетливо можно связать с эволюционными предпосылками, направленными на адаптацию к различным ситуациям. Например, страхи открытых пространств и выхода из дома связаны с восприятием опасности при покидании собственной территории. У вида homo sapiens, так же как и у многих других видов животных, существует сильно выраженное чувство территориальности. Усиление этого страха вызывает возникновение агорафобии. Нервно-сосудистая реакция мнимой смерти, направленная на снижение кровопотери при ранении и на предотвращение дальнейших атак хищников, ассоциируется со страхом крови с потерей сознания. Корни страхов некоторых животных (змей, пауков), вероятно, также уходят далеко вглубь эволюции и связаны со стремлением избежать животных, укус которых может оказаться смертельным.[221]
Эволюционные механизмы не направлены на развитие организма, в совершенстве приспособленного ко внешней среде. Согласно Уильяму Хэмильтону (чьи идеи нашли широкое распространение в книге Ричарда Докинса «Самовлюбленный ген»[61]), эволюция заключается в соревновании между аллелями на уровне отдельных генов. Это означает, что в генофонде