Леля
На стол облокотясь и, чтоб прогнать тоску,Журнала нового по свежему листкуГлазами томными рассеянно блуждая,Вся в трауре, вдова сидела молодая –И замечталась вдруг, а маленькая дочьОт милой вдовушки не отходила прочь,То шелк своих кудрей ей на руку бросала,То с нежной лаской ей колени целовала,То, скорчась, у ее укладывалась ногИ согревала их дыханьем. Вдруг – звонокВ передней, – девочка в испуге задрожала,Вскочила, побледнев, и мигом побежалаУзнать скорее: кто? – как бы самой судьбойВходящий прислан был. «Что, Леля, что с тобой?»Но Леля унеслась и ничего не слышит,И вскоре смутная вернулась, еле дышит:«Ах! Почтальон! Письмо!» – «Ну, что ж такое? Дрянь!Чего ж пугаться тут? Как глупо! В угол стань!»И девочка в углу стоит и наблюдает,Как маменька письмо внимательно читает;Сперва она его чуть в руки лишь взяла –На розовых устах улыбка расцвела,А там, чем далее в особенность и в частностьПриятных этих строк она вникает, – ясностьЗаметно, видимо с начала до конца,Торжественно растет в чертах ее лица, –А Леля между тем за этим проясненьемСледила пристально с недетским разуменьем,И мысль ей на чело как облако леглаИ тонкой складочкой между бровей прошла,И в глазках у нее пары туманной мыслиВ две крупные слезы скруглились и нависли.Бог знает, что тогда вообразилось ей!Вдруг – голос матери: «Поди сюда скорей.Что ж, Леля, слышишь ли? Ну вот! Что это значит,Опять нахмурилась! Вот дурочка-то! Плачет!Ну, поцелуй меня! О чем твоя печаль?Чем ты огорчена? Чем?» – «Мне папашу жаль».– «Бог взял его к себе. Он даст тебе другого,Быть может, папеньку, красавца, молодого,Военного; а тот, что умер, был уж стар.Ты помнишь – приезжал к нам тот усач, гусар?А? Помнишь – привозил еще тебе конфеты?Вот – пишет он ко мне: он хочет, чтоб одетыМы были в новые, цветные платья; домНам купит каменный, и жить мы будем в нем,И принимать гостей, и танцевать. Ты рада?»Но девочка в слезах прохныкала: «Не надо»,– «Ну, не капризничай! Покойного отцаНельзя уж воротить. Он дожил до конца.Он долго болен был, – за ним уж как прилежноУхаживала я, о нем заботясь нежно!Притом мы в бедности томились сколько лет!Его любила я, ты это знаешь…» – «Нет!Ты не любила». – «Вздор! Неправда! Вот обяжешьМеня ты, если так при посторонних скажешь,Девчонка дерзкая! Ты не должна и сметьСудить о том, чего не можешь разуметь.Отец твой жизнию со мною был доволенВсегда». – «А вот, мама, он был уж очень болен –До смерти за два дня, я помню, ночь была, –Он стонет, охает, я слышу, ты спала;На цыпочках к дверям подкралась и оттудаИз-за дверей кричу: «Тебе, папаша, худо?»А он ответил мне: «Нет, ничего, я слаб,Не спится, холодно мне, Леля, я озяб.А ты зачем не спишь? Усни! Господь с тобою!Запри плотнее дверь! А то я беспокоюСвоими стонами вас всех. Вот – замолчу,Всё скоро кончится. Утихну. Не хочуНадоедать другим». – Мне инда страшно стало,И сердце у меня так билось, так стучало!..Мне было крепко жаль папаши. Вся дрожуИ говорю: «Вот я мамашу разбужу,Она сейчас тебя согреет, приголубит».А он сказал: «Оставь. – И так вздохнувши – ух! –Прибавил, чуть дыша и уж почти не вслух,Да я подслушала: – Она… меня… не любит».Вот видишь! Разве то была неправда? Вряд!Ведь перед смертью все уж правду говорят».
Владычество моды
Пятнадцатый век еще юношей был,Стоял на своем он семнадцатом годе,Париж и тогда хоть свободу любил,Но слепо во всем раболепствовал моде.Король и характер и волю имел,А моды уставов нарушить не смел,
И мод образцом королева самаВенсенского замка в обители царскойСлужила… Поклонников-рыцарей тьма(Теснилась вокруг Изабеллы Баварской.Что ж в моде? – За пиром блистательный пир,Интрига, любовь, поединок, турнир.
Поутру – охота в Венсенском лесу,Рога и собаки, олени и козы.На дню – сто забав, сто затей на часу,А вечером – бал, упоение, розыИ тайных свиданий условленный час…………………
И мода сердиться мужьям не велит, –На шалости жен они смотрят без гнева.На съездах придворных – толпа волокит, –Их дерзости терпит сама королева,По общей покатости века скользя.Король недоволен, но… мода! – Нельзя!
Тут любят по моде, любовь тут – не страсть,Прилично ли делать скандал из пустого?Конечно, он может… сильна его власть,Но – что потом скажут про Карла Шестого!«Какой же он рыцарь?» – толпа закричит.И сжался король, притаился, молчит.
Но как-то – красавец Людовик БурбонНе вздумал, мечтая о прелести женской,Отдать королю надлежащий поклон,Летя к королеве дорогой венсенской,И так его рыцарский жар увлекал,Что мимо он гордо вгалоп проскакал.
Король посмотрел и подумал: «Сверх мерВлюблен этот рыцарь. По пылкой природеПускай он как модный спешит кавалер.Но быть так невежливым – это не в моде!Недаром король я. Ему ж на беду,Постой-ка, я новую моду введу!»
Сквозь чащу Венсенского леса, к рекеШли люди потом возвестить эту моду –И в полночь, при факелах, в черном мешкеКакая-то тяжесть опущена в воду;Мешок тот воде поручила земляС короткою надписью: «Суд короля».
Поклонников рой с той поры всё ределВокруг Изабеллы. Промчалися годы –И всё изменилось. Таков уж уделВсего в этом мире! Меняются моды:Что прежде блестело – наполнилось тьмой,И замок Венсенский явился тюрьмой.
Мадонна
Бог ниспослал мне виденье: я вижу мадонну,Чудный ребенок с любовью прижат к ее лону,То не Спаситель грядущий, не сын Вифлеема –Нет! Этот нежный ребенок – былинка Эдема,Розы шипок, возбужденный дыханьем апреля,Девочка – ангельский лик с полотна Рафаэля!Тот же рисунок головки, такие же краски,Мягкие, светлые волосы, темные глазки,К ней обращенные, к ней, что сияет в ребенке;Жадно обвитые вкруг ее шеи ручонкиЭтого ангела вдруг опустились; зеницыСонною дымкой подернулись – тень от ресницы,Зыблясь, как ткань паутины на алом листочке,Дымчатой сеткой слегка стушевалась на щечке…Тише! – уснула малютка сном сладким, безбурным, –Взором родимой накрыта, как небом лазурным,Взором царицы, достойной небесной короны,Девственной, чистой жены, светлоликой мадонны.
«Ну вот – всё ладится, идет всё понемногу…»
Ну вот – всё ладится, идет всё понемногуВперед. Надежда есть: жить будем, слава богу!Вот и устроились! – И светлый день блеститВ грядущем… Поглядишь – и рухнет всё мгновенно,И всё, что строил ты так долго, постепенно,В один прекрасный день всё к черту полетит!