Читать интересную книгу Куколка - Генри Олди

— Да? — с интересом протянула Юлия. — Борготта, вам случайно никто не говорил…

— Что я затычка в любой заднице? Говорили.

— Кто?

— Один наш общий знакомый. Малый триумфатор и кавалер ордена Цепи.

— Честное слово, я вам завидую. Так достать Гая… Моя заветная мечта. Ладно, продолжим сеанс расового стриптиза.

— Вы так спокойно говорите о вашем… э-э-э… психическом…

— Расстройстве? Дефекте? Заболевании? Не стесняйтесь, я не обижусь. На правду нелепо обижаться. И непродуктивно.

— Я хотел сказать — отклонении. Говоря с инорасцем, без стеснения употреблять термин «шизофрения»…

— Если тотальную расовую шизофрению назвать «распространенным реактивным психозом» или «фрагментарной неадекватностью восприятия», проблема от этого не исчезнет. Ее легче понять и решить, называя вещи своими именами. Мой будущий сотрудник должен знать, с чем ему предстоит иметь дело.

— Я буду лечить шизофрению болевым шоком?

— Отчасти.

На сей раз помпилианка ушла от прямого ответа.

— А до сих пор ваши соотечественники не пытались ее лечить?

— Пытались. Семилибертусами.

II

— Между прочим, памятники здешней прото-культуры…

Юлия сделала небрежный жест в сторону сооружений из глазурованной керамики, полудрагоценных камней, костей, желтых от времени, и цементирующего материала, происхождение которого Лючано затруднился определить.

Если в парке внешнем, видимом с улицы через узорчатую ограду, царил образцовый порядок, то внутренний парк, скрытый от досужих взоров, выглядел нарочито запущенным. Последний писк декоративно-ландшафтной моды в цивилизованных мирах; здесь же — устаревший дизайн прошлого века.

В уединенной беседке, оплетенной плющом, царил полумрак. Поздние цветы росли не на клумбах, а с любопытством выглядывали из высокой, выше колена, травы, расцвечивая зеленый ковер желтком, кармином, бирюзой. Аллейки, петляя, через пару шагов исчезали за кустарником, не знавшим ножниц садовника. В центре декоративного пруда журчал фонтан. Поверх родниково-прозрачной воды плавали мясистые листья аквалии. На листьях чинно восседали лягушки-кайа: изящные, светло-салатные, с кремовой полосой вдоль спинки.

Их хор сулил дождь.

А над прудом зловещей тенью нависал первый памятник прото-культуры: гибрид скелета мозазавра и грудастой нимфы-купальщицы. Далее по берегу костяной грифон совокуплялся с керамической жабой; а может, первобытный летательный аппарат готовился к взлету. Третьего монстра скрывала стена цветущей сильфанеллы. Были видны лишь три острия — черное, красное и желтое. Восстав над сиреневыми гроздьями, они нацелились на башенку фаллической формы.

— Аллегории древних, — пояснила Юлия. — Оригиналы. По крайней мере, мне так сказали. Кошмар! — полторы тысячи лет…

Для древностей жутковатые скульптуры сохранились идеально.

— Любуйтесь, Борготта. Развивайте эстетический вкус. В какой-то мере вы тоже — аллегория. Тонкий намек на толстые обстоятельства.

Судя по аналогиям, Юлия не зря предложила сменить обстановку.

— Вы в данный момент — промежуточное состояние. Свободный — человек, раб — вещь, вы — семилибертус. Не вполне человек, не до конца раб. Ущербный. Калека. Умственно отсталый.

— Я заметил, — кивнул Лючано. — Говорят, как с больным…

Он сорвал длинную травинку, хотел сунуть ее в рот, но передумал, оставил вертеть в пальцах. Мало ли, что у маркиза в парке растет? Вдруг отрава? Или слабительное?

— Особенность третьего слоя восприятия. Мы искренне жалеем семилибертусов. Как вы, извините, жалеете неполноценных. В шоу участвовали?

— Да.

— На арене побывали?

— Побывал.

— Обратили внимание, что из вас хлестал сплошной негатив? Наихудшие воспоминания, скелеты из шкафов, грязное белье наружу?

— Обратил.

Он старательно глядел в землю, ковыряя дорожку носком туфли. Обувь надо бы новую купить — позор, каблук сбит, царапины на мысках… «А тебе не кажется, малыш, — спросил издалека маэстро Карл, — что эйфория куклы, которую ведет невропаст, и то удовольствие, что испытал ты, опорожняя душу…»

Маэстро замолчал, предоставив малышу самому закончить сравнение.

— Нечего кукситься, Борготта. Специфика «ошейника». Вы брызжете, мы внимаем — и понимаем, насколько обижены судьбой вы, инорасцы. Транслят-шоу, записи арен… Семилибертус говорит не с голоса хозяина. И что же он нам рассказывает, честно и откровенно? Он только и делает, что жалуется на жизнь! Раз за разом мы убеждаемся, что в до-рабской жизни любой из вас был глубоко несчастен. Наш скрытый комплекс неполноценности компенсируется комплексом превосходства. Миссии, если угодно. Клеймо — лекарство от страданий, от злокачественного недуга. Пользуясь вами, мы вас спасаем. Да, это чуточку стыдно — как принимать «компенсалк» на светском рауте. Поэтому на наших материнских планетах нет гладиаториев. Они вынесены на периферию. Все знают о семилибертусах, все пользуются их услугами, кто побогаче — заказывают персональные встречи. Просто это не афишируется.

— А «овощи»? Они-то вам зачем?

— А вы что, — изумилась Юлия, отбирая у гостя травинку и расслаивая острыми ногтями вдоль на три полоски, — хотите, чтобы ваш благоуханный поток сознания накрывал непосредственно вашего хозяина? Через поводок? Я была о вас лучшего мнения, Борготта… «Овощи» — канализация для отходов процесса. Наладили примитивную пси-связь, открыли клапаны, сбросили лишнюю грязь в безмозглых идиотов. Пусть бесятся, мутузят друг дружку на потеху зрителям! Негатив в идиоте дает один, вечный результат: драку. Дополнительное шоу — бои на арене всегда привлекали людей. Можно делать ставки на фаворитов…

— Лючано!

— Ты пришел!

Тарталья обернулся.

Близнецы ухитрились подкрасться незаметней диверсантов. Прямо не гематры, а варвары с дикого мирка! — да хоть с Кемчуги, гори она звездным пламенем… Давид с Джессикой стояли под карликовым тополем, в трех шагах от Лючано, две пары глаз смотрели на него, и отставной директор «Вертепа» готов был дать голову на отсечение, что эти глаза меньше всего похожи на безразличные бутылочные донца.

Они ликовали, эти глаза.

А что мимика скупа — так мало ли, какие лица встречаются в Галактике! Иные с утра до вечера пляшут качучу, а задуматься — вовсе б их не видел, плясунов…

III

— Госпожа Юлия!

От дома к ним, топча траву и цветы, бежал охранник в черном. В руке его блестел футляр, похожий на дзыжгентскую дыню, продолговатую и сплюснутую, которую дурак-торговец зачем-то выкрасил в цвет старого серебра.

«Портативный комьюнион», — догадался Лючано.

— Госпожа!

— Что случилось, Антоний?

— Там какие-то фанатики!.. у ворот…

Резким движением Антоний раскрыл комьюнион и пробежался пальцами по сенсорам, не став активировать нейропорт или шлем-трансформер. В воздухе возник экран. Непривычно плоский, овальной формы, похожий на зеркало без рамы, он повторял абрисом футляр комьюниона. Однако изображение оказалось на удивление качественным, получше, чем в иной голосфере.

По улице, где Тарталью, казалось, целую вечность назад остановил мальчишка-курьер, двигалась толпа. Человек триста, не меньше. Треть — босиком, в одинаковых темно-лиловых робах, подпоясанных вервием. За ними на брусчатке оставался кровавый след, но «лиловые» шли, не замедляя шаг. Остальные демонстранты вырядились, кто во что горазд: куртки, балахоны, плащи — и, конечно же, шляпы, береты, колпаки…

Имелся даже один краснолицый щеголь в завитом, напомаженном парике, съехавшем набок. Приглядевшись, Лючано обнаружил, что обладатель парика пьян в стельку и еле держится на ногах — что, впрочем, не мешало ему горланить разудалую песню.

Но более всех поражал предводитель.

Еще не старик, костистый и высушенный, как сеченская тарань, он по случаю митинга разделся донага. Мослы, вздутые жилы и прочие прелести были выставлены на всеобщее обозрение. Завалящая повязка на бедрах смертельно оскорбила бы чувствительное достоинство вожака. Единственным предметом его туалета являлась шляпа. Головной убор, вне сомнений, создавался по лекалам древней прото-культуры, с которой Лючано уже имел счастье ознакомиться. Горбатую тулью, пронзенную насквозь оперенной стрелой, венчала четверка витых рогов с шипастыми шариками на концах; с зубчатых полей, похожих на диск циркулярной пилы, свисало великое множество цепочек — болтаясь, они колотили вожака по лицу.

Толпу нагота лидера не смущала. А при одном взгляде на шляпу народ охватывало ликование. С запозданием обрушился звук: ритмичный вой и улюлюканье.

— Перевод! — велела Юлия.

— Сквер-на! Сквер-на! — без промедления отозвался комьюнион. — В о-мут!