Читать интересную книгу Хроника одного задания - Анатолий Гончар

— Ну, на хрен… — пулемёт умолк, сам пулеметчик перевернулся на спину, перехватив левой рукой окровавленное запястье правой. — Ё…

Я уже оказался подле него, но привычно потянувшись к ИПП, взглянул вглубь леса и, чертыхнувшись, дёрнул на себя пулемёт раненого Чаврина.

— Серёга, сам! Сам, Серёга! — краем глаза увидев, как Чаврин кивнул, я, уже не обращая внимания на лежавшего за камнем и готовившимся бинтовать свою рану разведчика, прильнул к пулемёту, прижал левой рукой приклад и нажал спусковой крючок. Казалось, я вижу каждую пулю, вижу их следы — оставляемые ими в воздухе, на поросшей ежевикой и черемшой земле, на тёмной коре деревьев, на раздираемых разгрузках попадавшихся на их пути чехов. Слева направо, справа налево, не прекращая давить на спуск и с трудом удерживая вздрагивающее от собственной мощи оружие. На несколько мгновений я слился с ним полностью, стал одним целым, не замечая ни шуршания ответных пуль, ложившихся рядом, ни свиста чужих рикошетов от тех пуль, что плевками падали чуть дальше, ни разрывов летящих, но по счастливой случайности не долетающих до нас ВОГов и гранатомётных выстрелов. Я лежал, будто в своей отгороженной от всего мира келье, в которой до меня не доносилось ни вскриков умирающих, ни воя раненных, ни воплей по-прежнему идущих в атаку моджахедов. Жаль, что лента в пулемёте была всего одна, и в ней не было бесконечного множества патронов. Плоская, чёрная металлическая змея осыпалась в примятую коробом траву. И сразу рой пуль, визг, грохот, шуршание дрожащих крон.

— Серёга, ленту! — сунув пулемёт за спину, под руки закончившего делать себе перевязку Чаврина, я, подтянув лежавший под боком автомат, помог Вячину прижать уж слишком зарвавшегося чеха и, крутанувшись, словно веретено, начал менять позицию в сторону небольшого, выступающего на местности бугорочка.

— Командир! — я почти не удивился — спутать зазвучавший в наушниках голос Тарасова было невозможно ни с чьим другим. — Хреново, командир!

— Конкретней? — чтобы ответить, мне пришлось вжаться в землю. Присмотренный мной и такой вожделённый бугорок оставался ещё в паре метров.

— Чехи в полусотне шагов.

— Всем приготовить гранаты! Виктор, пулемётчика в тыл! Пусть уносят, как понял? — уточнять, как там мой Довыденко, я не стал. Сейчас моё беспокойство ровным счётом ничего не значило. Но я надеялся…

— Гранаты! Раненого в тыл! — отозвался подполковник.

Ещё раз — уф. Значит жив.

— Огонь гранатами по моей команде и сразу отход. Поняли меня? — домашние заготовки вроде вариантов различных действий спутались в голове в сплошную, вязкую кашу, разбирать и раскладывать которую по кучам уже просто — напросто не было времени.

— Да, — значит, фешник стянул радиостанцию у Довыденко. Сделать такой вывод оказалось несложно.

— Калинин, понял меня? — пару секунд молчания и тоже короткое:

— Да.

Всё бы хорошо, но, увы, пока я болтал, чехи на нашем фланге подошли совсем близко. Пришлось разрядить весь магазин, прежде чем выкроилась секунда привлечь внимание Вячина.

— Коля, — и чуть тише, — гранаты! — он скорее распознал мои поспешные действия, чем услышал хрип заглушаемого выстрелами голоса. Нам уже совершенно не давали подняться. Похоже, чехи предприняли самую последнюю, самую решительную атаку.

— Гранатами огонь! — надеюсь, у ребят хватило времени и возможности приготовить их к бою. Моя рука дважды поднялась, и в воздух одна за другой взвились две ребристые эФки. А ребята действительно успели — разрывы прогремели на удивление слаженно. На какое-то время стрельба практически стихла.

Лечо Бакриев

Праздник смерти продолжался. Она носилась вокруг, насмехаясь над страхом живых, издеваясь над прахом мёртвых, добавляя к их телам всё новые и новые порции металла. Лечо продвинулся вперёд лишь на несколько шагов. Привыкший бить из-за угла, наносить быстрый удар и скрываться, не получая должного отпора, он как — то забыл, что смерть — она не только в стане врагов, она вокруг, и ей всё равно, кого принимать в свои объятья. Может быть там, потом, за её порогом, кто-нибудь и разведёт врагов в разные стороны. А здесь, ведомые смертью, они шли рука об руку, порой соприкасаясь кровавыми отметинами, ошмётками кожи, белесо-серо-окровавленной осклизлостью мозгов, острыми осколками раскрошенных зубов, культями рук и ног. Враги шли рука об руку, таща за собой «запах смерти»; и тот, едва уловимый, тошнотворный — только умершего, и тот, ещё более тошнотворный, но зато и более привычный — запах разлагающегося трупа. А сейчас смерть была всюду, и Лечо знал, что стоит ему лишь чуть-чуть приподняться, привстать, и уже он приведёт за собой все эти запахи. И он лежал, не в силах пошевелиться, не в силах больше кричать и командовать собственными людьми.

Лечо не запомнил, точнее, не успел воспринять ухнувшего перед глазами разрыва, только что и осталось, как нечто тёмное вспухло перед глазами, толкнуло волной, ударило по лицу и обожгло болью. Глаза запорошило землёй, из рассечённого осколком лба потекла кровь. Лечо какое-то мгновение ещё ощущал происходящее, затем его разум погрузился в чёрно-серую хмарь. Он потерял сознание. Бой ещё шёл, ещё вовсю звучали разрывы и выстрелы, только всё это, казалось, не имело к лежавшему в беспамятстве боевику никакого отношения.

Старший прапорщик Ефимов

— Отход! Кудинов, к Довыденко! — скомандовал я всем и, тотчас привстав, почал только что прищёлкнутый магазин.

— Отход! — для чего-то продублировал Вячин и, пропустив вперед Чаврина, тащившего левой рукой ПКМ, бросился за ним следом. Я продолжал стрелять. Опомнившиеся чехи разразились такой канонадой, что если бы не толстенный комель, за которым мне удалось укрыться, мне бы точно не поздоровилось… и вновь время завертелось невероятными сгустками смешанных чувств и ощущений. Рывок за кольцо, щелчок чеки улетающей РГДшки, взрыв, вторая граната, летящая к цели, тут же ей вслед длинная, до последнего патрона, очередь. Не перезаряжая оружие, бросок вслед за отступающими бойцами, падение в куст и сползание ужом, скатывание в небольшую канаву. Опустошённый магазин улетел в грязь, щелчок нового и прыжок к ближайшему дереву. Рву затвор, слыша, как затарахтели, заработали чужие автоматы, видя, как пули впиваются в окружающие деревья, взрывают почву вокруг. Но это всё вне меня, вне моего пространства, а моё — вон оно, там, впереди, за очередным толстым, спасительным буком. Падаю, стреляю. Рывок, и следующее падение вперёд на подставленное земле правое плечо, автомат в обеих руках, ствол вверх, перекат — не перекат, а смесь неудобоваримого выверта с кувырком, и тотчас лицом к противнику. Три пули по неосторожно высунувшемуся из-за бугорка бородачу и откат вправо, за выпячивающиеся бугром корни столь вожделённого мной дерева.

— Командир, прикрою! — вопль Вячина и грохот ПКМа. — Значит, бойцы поменялись оружием, — мысль мелькает как световой всполох, и я, стараясь оставаться за контурами дерева, бросаюсь к следующему укрытию. За спиной взрыв от врезавшегося в бук гранатомётного выстрела. Что-то белёсое проносится мимо, спину почему-то обдаёт холодом, и я снова падаю. Вновь вскакиваю, у самого лица проносятся пули, чьи — свои, чужие, даже не знаю. ПКМ бьёт под самым носом. Падаю. Переворачиваюсь на спину и снова стреляю. ПКМ разрывается огненными всхлипами. Резко поворачиваюсь лицом к Вячину:

— Уходи! — срывающийся на фальцет хрип. Разворот, короткая, в два патрона, очередь по наступающим. Сознание ещё не восприняло, а подсознание уже само начало экономить боеприпасы. Бой грозил затянуться. Все чувства обострены, действия впереди мысли. Рывком сместил прицел и положил очередь под ноги выскочившего из-за деревьев гранатомётчика. Чуть-чуть поднять бы ствол, а так тот даже не упал и РПГ не выронил, только запустил выстрел в кроны деревьев и, слегка прихрамывая, слинял за пределы видимости.

— Отход, командир, отход! — в наушниках разрывается голос фешника. И впрямь пора делать ноги.

— Иду! — мои барабанные перепонки сейчас лопнут — гранатомётные выстрелы летят один за другим и рвутся в ветвях деревьев. Вокруг шлепаются то ли осколки, то ли кусочки срезаемой ими коры. Похоже, я припозднился, меня все ждут. Ещё рывок.

— Отходим!

Надо попробовать оторваться, шанс есть — раненых унесли вперёд. Вячин… где Вячин? А, вот он, за кустами, чуть впереди, спешит следом за закинувшим автомат на плечо и бережно прижимающим к груди раненую руку Чавриным.

— Второй, ты где? — оглядываясь по сторонам, не вижу Калинина и Тушина.

— Мы вас ждём! — значит, они где-то впереди.

— Отход! — пока есть возможность, надо двигать и двигать. Нам бы сейчас артуху. Но нельзя… Блин, какая глупость! Паранойя. Я до сих пор не сообщил, что веду бой. У меня раненые. Чёрт, у меня Довыденко…