подчиненных.
Каждый губернатор или иной старший чин, ему представлявшийся по поводу приезда в Петербург, обязан был заранее доставить директору канцелярии список дел и вопросов, о которых он собирался докладывать министру, и по всем этим предметам в департаментах составлялись справки, которые Сипягин тщательно изучал перед аудиенцией. И так как приезжие, желая проявить свое рвение к службе, вносили в списки как можно больше пунктов, то труд по составлению справок, всегда притом крайне срочных, ложился тяжелым бременем на департаменты, приостанавливавшие в разгар губернаторского сезона всякую иную деятельность. Помимо сего, директора и вице-директора должны были все время заботиться об «осведомленности», то есть знать и помнить о всех мелких переписках, поступивших с мест, чтобы быть готовыми во всякое время подать справку на письме или по телефону. «Неосведомленности» Сипягин очень не одобрял.
Проводя последовательно эту точку зрения, Сипягин решил обозреть всю Россию в натуре, дабы обо всем иметь непосредственное впечатление. Для этой цели Россия была подразделена на двенадцать очередей, которые Сипягин предполагал объехать в течение двенадцати лет, по одной ежегодно. В первой и единственной из этих поездок пришлось принять участие и мне. Она охватила губернии фабричного Поволжья: Ярославскую, Костромскую, Нижегородскую и Владимирскую. Предполагалось обозреть их во всех отношениях, но главной целью было ознакомление с положением фабрик и рабочих в связи с выдвигавшейся тогда мыслью о передаче фабричной инспекции в ведение Министерства внутренних дел.
Надо заметить, что время, когда Сипягин был министром внутренних дел, было временем обостренной борьбы за власть. Необходимость объединения деятельности министерств в одно целое с особой силой сказывалась в условиях нашей жизни, и все крупнейшие министры: Витте, Сипягин, Плеве – стремились, каждый на свой лад, занять первое место и подчинить себе другие ведомства путем постепенного отвоевывания от них отдельных частей. У Сипягина, в силу его природы, это стремление, как и все другие, выражалось в несколько архаических формах. Идеалом его был век царя Алексея Михайловича и главной мечтой – стать «ближним боярином» при царе, посредником между страною и монархом, ближайшим его советником и носителем дум и ближайшим же их исполнителем. Идею эту Сипягин лелеял издавна и до конца от нее не отказался. Вся его деятельность была проникнута ею, и эта же мысль неуклонно преподносилась ему во время поездки.
Три месяца готовили мы: Г. Г. Савич, А. Д. Арбузов и я – справки по всем предметам, могущим остановить внимание министра при объезде губерний, и повезли с собой чемоданы всяких материалов.
Первой губернией на пути была Ярославская, где сидел губернатором Б. В. Штюрмер, большой ловкач по обстановочной части и мастер пускать пыль в глаза, в то время еще свежий и энергичный человек, крепко державший губернию в руках.
Зная хорошо Сипягина и его слабости, Штюрмер, с самого прибытия нашего на станцию Мологу, окунул его в гущу местной жизни и ее дрязг. Все подвергалось обозрению и изучению, и всюду шли доклады и заранее срепетированные и обставленные совещания и, по преимуществу, на тему всего более волновавшую Сипягина – кто-то и где-то кому-то «сопротивлялся»: тут городское управление, уклоняющееся от оплаты арестного при полиции помещения, там земство, не исполняющее требования о починке дороги, здесь столкновение уездных чинов или учреждений между собой.
Все это прослаивалось посещением храмов и исторических зданий, обозрением археологических достопримечательностей – все большие слабости Сипягина.
Положение его как посланца государя и «ближнего боярина» особенно при этом подчеркивалось, и, надо сказать, с большим умением.
Казалось, все население губернии стремилось видеть министра, и все ликовало. Мы плыли на пароходе вдоль берегов, усеянных народом, проезжали длинной вереницей экипажей по деревням, расцвеченным флагами, входили в храмы и фабрики и выходили из них при радостных криках толпы.
В Ростове, в торжественном заседании местной Археологической комиссии, устроенной в честь Сипягина, профессор Демидовского юридического лицея И. Я. Гурлянд, состоявший одновременно и секретарем губернского по земским и городским делам присутствия («мыслительный аппарат Б. В. Штюрмера», как говаривал о нем впоследствии В. К. Плеве), провел обширный доклад на тему «Приказ тайных дел царя Алексея Михайловича», в котором подчеркнута была с большим искусством идея «ближнего боярства» и проведены тонкие параллели, сближавшие ее с современностью. Это был елей на душу Сипягина. Он был в полном восторге. «Гурлянд – какая сила!» – восклицал он потом, перебирая в Петербурге воспоминания о поездке.
Вначале сам Сипягин несколько подозрительно оглядывался кругом, опасаясь стать жертвой мистификации, и, собрав по прибытии в Ярославле своих спутников, просил предупредить его при малейшем признаке фальши. Но уже спустя несколько дней обаяние обстановки так его захватило, что когда один из спутников попытался высказать сомнения, то они были встречены столь неблагосклонно, что попытки более не повторялись. Б. В. Штюрмер со своей стороны принял меры, чтобы истина не могла проникнуть в свиту министра, и все мы были поставлены под надзор его чиновников особых поручений, всюду за нами следовавших и не отстававших ни на шаг. Отделываться от них было очень трудно.
Под конец пребывания в Ярославской губернии Сипягин посетил Ростов Великий, слушал на монастырском дворе знаменитый ростовский малиновый звон – для чего ложился даже на спину посреди двора, как того требовал древний обычай от знатоков, желавших возможно лучше воспринять этот звук.
Вечером был обед в тереме ростовских князей, составленный по старинной, княжеских времен, программе. Ели «взвар» и пирожки с гречневой кашей, рассолы, «верченых» кур и т. п. На другой день поехали в село Великое, знаменитое своими огородами и зеленым горошком. Поездка напоминала в уменьшенном виде путешествие Екатерины Великой по Новороссии. Мы плыли по какой-то речушке в ладьях, устланных коврами, слушая пояснения местных археологов – Титова и еще какого-то, фамилии не помню, повествовавших о далекой ростовской старине. И вот на повороте речки, за стеной камышей, открывается живописная лужайка – на ней снова группа пастухов, играющая что-то на рожках и т. п. Село Великое расцвечено флагами и ликует. Сошедшего с лодки Сипягина окружают с поклонами старики. «А как батюшка наш, государь, его величество? А государыня матушка, здоровье как?» Сипягин все это принимал за чистую монету, вразумительно со стариками беседовал и таял от удовольствия.
Осмотрев консервные заводы, огороды и сады, действительно замечательные, Сипягин сел со свитой в ладьи, провожаемый громким «ура» столпившегося на берегу народа. Крики повторялись очень правильно и дружно, и, обернувшись, мы, свита, легко распознали причину. На берегу из-за толпы показался у воды на бревне урядник. Он взмахнул рукой и тотчас же скрылся, видимо, присел. Грянуло «ура». Немного погодя урядник снова показался на бревнах, снова взмахнул рукой, и снова раздались ликующие крики, и еще,